И, поклонившись пятерым миньонам, он удалился, нарочито громко обратившись к Бальзаку дАнтрагэ:
Решительно, с этими людьми не о чем толковать, Антрагэ. Уйдем отсюда.
Ливаро и Рибейрак со смехом последовали за Бюсси и дАнтрагэ; удаляясь, вся компания несколько раз оборачивалась, словно обсуждая миньонов.
Миньоны сохраняли спокойствие: по-видимому, они решили ни на что не обращать внимания.
Когда Бюсси вошел в последнюю гостиную, где находилась госпожа де Сен-Люк, ни на минуту не терявшая из виду своего супруга, тот многозначительно повел глазами в сторону фаворита герцога Анжуйского. Жанна с чисто женской проницательностью тут же все поняла: увидев, что Бюсси направился к двери, она догнала его и преградила ему путь.
О, господин де Бюсси, сказала Жанна, все кругом только и говорят что о вашем последнем сонете. Уверяют, что он
высмеивает короля? спросил Бюсси.
Нет, прославляет королеву. Ах, умоляю, прочтите мне его.
Охотно сударыня, сказал Бюсси.
И, предложив новобрачной руку, он начал на ходу декламировать свой сонет.
Тем временем Сен-Люк незаметно подошел к миньонам, они слушали Келюса.
По таким отметинам зверя легко выследить. Итак, решено: угол Турнельского дворца, около Сент-Антуанских ворот, напротив дворца Сен-Поль.
И прихватить с собой лакея? спросил дЭпернон.
Ни в коем случае, Ногарэ, ни в коем случае, возразил Келюс, мы пойдем одни, только мы одни будем знать тайну, мы сами выполним свой долг. Я ненавижу Бюсси, но я счел бы себя опозоренным, если бы позволил палке лакея прикоснуться к нему. Бюсси дворянин до мозга костей.
Выйдем вместе, все шестеро? осведомился Можирон.
Пятеро, а не шестеро, подал голос Сен-Люк.
Ах да, ведь ты женат. А мы-то все еще по старой памяти числим тебя холостяком! воскликнул Шомберг.
Сен-Люк прав, вмешался дО, пусть он, бедняга, хоть на первую брачную ночь останется с женой.
Вы ошибаетесь, господа, сказал Сен-Люк. Моя жена, безусловно, стоит того, чтобы я остался с ней, но не она удерживает меня, а король.
Вы ошибаетесь, господа, сказал Сен-Люк. Моя жена, безусловно, стоит того, чтобы я остался с ней, но не она удерживает меня, а король.
Неужели король?
Да, король. Его величество высказал желание, чтобы я проводил его до Лувра.
Молодые люди переглянулись и посмотрели на Сен-Люка с улыбкой.
Что тебе еще надо? сказал Келюс. Король пылает к тебе столь необыкновенной дружбой, что прямо шагу без тебя ступить не может.
К тому же мы вполне обойдемся и без Сен-Люка, добавил Шомберг. Оставим нашего приятеля на попечение короля и супруги.
Гм, но ведь мы идем на крупного зверя, заметил дЭпернон.
Ба! беззаботно воскликнул Келюс. Пусть только его выгонят на меня и дадут мне копье, а все остальное я беру на себя.
Тут они услышали голос Генриха: король звал Сен-Люка.
Господа, сказал новобрачный, вы слышите, меня зовет король. Удачной охоты, до встречи.
И Сен-Люк покинул общество своих друзей, но, вместо того чтобы поспешить к королю, он проскользнул мимо все еще стоящих шпалерами вдоль стен зрителей и отдыхающих танцоров и подошел к двери, за ручку которой уже взялся Бюсси, удерживаемый юной новобрачной, делавшей все, что было в ее силах, лишь бы не выпустить гостя.
А! До свидания, господин де Сен-Люк, сказал Бюсси. Но что случилось? Почему у вас такой возбужденный вид? Неужели и вы решили присоединиться к большой охоте, на которую здесь собираются? Такое решение делает честь вашему мужеству, но не вашей галантности.
Сударь, ответил Сен-Люк, у меня возбужденный вид потому, что я искал вас.
В самом деле?
И боялся, как бы вы не ушли. Милая Жанна, передайте вашему батюшке, пусть он попробует задержать короля. Мне нужно сказать господину де Бюсси два слова с глазу на глаз.
Жанна пошла исполнять поручение, она ничего не понимала во всех этих неотложных делах, но покорно подчинялась воле мужа, так как чувствовала, что речь идет о чем-то очень важном.
Ну так что вы хотите мне сказать, господин де Сен-Люк? осведомился Бюсси.
Я хотел вам сказать, сударь, что парижские улицы нынче опасны, и ежели у вас назначено свидание на сегодняшний вечер, то лучше перенести его на завтра, а ежели вы все-таки попадете в окрестности Бастилии, то избегайте Турнельского дворца: там есть один уголок, где могут спрятаться несколько человек. Вот и все, что я хотел вам сказать, господин де Бюсси. У меня и в мыслях нет, что человека, подобного вам, можно чем-то напугать, Боже упаси, но подумайте хорошенько.
В эту минуту на весь зал раздался жалобный вопль Шико:
Сен-Люк, мой миленький Сен-Люк! Что с тобой? Зачем ты прячешься? Ведь ты видишь, я жду тебя и без тебя не хочу возвращаться в Лувр.
Я знаю, государь! крикнул в ответ Сен-Люк, устремляясь к шуту.
Рядом с Шико стоял Генрих III; паж уже подавал ему тяжелый плащ на горностаевом меху, другой паж держал наготове длинные до локтей перчатки, а третий бархатную маску на атласной подкладке.
Государь, обратился Сен-Люк к обоим Генрихам разом. Я буду иметь честь сопровождать вас с факелом до носилок.
Нет, ответил король. Шико едет в одну сторону, я в другую. Эти бездельники, твои друзья, отправились куда-то провожать масленицу и предоставили мне возвращаться в Лувр в одиночестве. Я на них понадеялся, а они меня безбожно подвели. Теперь тебе ясно ты не можешь допустить, чтобы я уехал отсюда один. Ты мужчина степенный и женатый, тебе и подобает доставить меня к королеве. Пошли, дружище, пошли! Эй! Коня господину де Сен-Люку! Впрочем, нет, зачем тебе конь: мои носилки достаточно просторны, в них найдется место для двоих.
Жанна де Бриссак не упустила ни звука из этого разговора. Она хотела заговорить, сказать Сен-Люку хотя бы одно слово, предупредить отца о том, что король увозит ее мужа, но Сен-Люк, приложив палец к губам, приказал ей молчать и держаться поосторожнее.
Черт возьми! сказал про себя Сен-Люк. Теперь, когда я улестил Франсуа Анжуйского, не будем ссориться с Генрихом Валуа.
Государь, продолжал он уже во всеуслышание, я готов. Я так предан вашему величеству, что по первому зову последую за вами хоть на край света.
Тут началась отчаянная суматоха, бесчисленные церемонные приседания и поклоны, и вдруг все разом прекратилось, наступила мертвая тишина: придворные хотели услышать, что скажет король на прощание Жанне де Бриссак и ее отцу. Король распростился с молодой женщиной и маршалом в самых милостивых выражениях.
Потом кони храпели и били копытами во дворе, и в витражах плясали красноватые отблески факелов. Наконец все придворные Французского королевства и все свадебные гости, кто смеясь, кто дрожа от холода, растворились в ночном тумане.
Оставшись со своими служанками, Жанна вошла в спальню и преклонила колена перед образом особенно чтимого ею святого. Потом она отослала служанок, распорядившись, чтобы к возвращению ее супруга был приготовлен легкий ужин, и осталась одна.
Маршал де Бриссак проявил еще большую заботу о своем зяте: он отрядил шесть копейщиков, наказав им дождаться у дверей Лувра выхода Сен-Люка и сопровождать его домой. Но спустя два часа один из солдат вернулся и сообщил маршалу, что в Лувре закрыли все входы и начальник караула, запирая последнюю дверь, сказал:
Не торчите здесь попусту, этой ночью больше никто не выйдет из Лувра. Его величество отошел ко сну, и все спят.
Маршал передал это известие дочери; Жанна объявила, что она очень тревожится, что не сможет уснуть и намерена бодрствовать в ожидании мужа.
II
ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ СЛЕДУЕТ, ЧТО НЕ ВСЕГДА ВХОДИТ В ДОМ ТОТ, КТО ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ
В те времена Сент-Антуанские ворота представляли собой род каменного свода, напоминающего арку ворот Сен-Дени или Сен-Мартенских ворот в современном нам Париже. С левой стороны к ним вплотную подступали какие-то постройки, другим своим концом примыкавшие к Бастилии и как бы связывавшие Сент-Антуанские ворота со старой крепостью. Справа от ворот и до Бретонского дворца простирался обширный, мрачный и грязный пустырь. Если в дневное время на нем еще можно было встретить прохожего, то с наступлением темноты всякое движение тут затихало, ибо в те времена улицы по ночам превращались в воровские притоны, а ночные дозоры были редкостью. Запоздалые пешеходы робко жались к стенам крепости, поближе к часовому на башне, который, правда, не был в состоянии прийти на выручку, но мог хотя бы позвать на помощь и своими криками отпугнуть грабителей.
Само собой разумеется, что в зимние ночи прохожие вели себя еще более осмотрительно, нежели в летние.
Ночь, ознаменованная событиями, о которых мы только что рассказали, а также другими происшествиями, о которых нам еще предстоит поведать читателю, выдалась на редкость темной и морозной, небо сплошь затянули черные, низкие тучи, и спасительного часового за зубцами королевской твердыни невозможно было разглядеть, да и ему, в свою очередь, не стоило даже и пытаться различить на пустыре прохожих.
Со стороны города перед Сент-Антуанскими воротами не было ни одного дома, там тянулись две высокие стены: справа ограда церкви св. Павла, а слева стена, окружавшая Турнельский дворец. Эта последняя, подходя к улице Сент-Катрин, образовывала внутренний угол, тот самый уголок, о котором Сен-Люк говорил Бюсси.
Дальше тесно жались друг к другу домишки, расположенные между улицей Жуй и широкой улицей Сент-Антуан, перед которой в те времена проходила улица Бийет и высилась церковь св. Екатерины.
Ни один фонарь не освещал только что описанную нами часть старого Парижа. В те ночи, когда луна брала на себя освещение земли, здесь, на фоне звездного неба, четко выделялся огромный силуэт Бастилии, мрачной, величественной и неподвижной. В безлунные ночи на месте крепости виднелось лишь черное пятно густого мрака, сквозь которое там и сям пробивался бледный свет редких окон.
Ночь началась сильным морозом и должна была завершиться обильным снегопадом; в такую ночь ничья нога не осмеливалась ступить на потрескавшуюся землю пустыря, этого подобия дороги, ведущей в предместье. Это место, как мы уже знаем, избегали запоздалые путники, предпочитавшие, безопасности ради, делать крюк. Однако опытный глаз мог бы заметить в углу, образуемом стеной Турнельского дворца, подозрительные черные тени. Время от времени они шевелились, наводя на мысль, что это какие-то бедолаги пытаются сохранить естественное тепло своих тел, с каждой минутой все более похищаемое у них неподвижностью, на которую они, по-видимому, добровольно обрекли себя в ожидании предстоящего события.
Ночной мрак не позволял часовому на крепостной башне видеть, что происходит на площади, часовой также не мог слышать и разговора подозрительных теней, потому что они шептались. А между тем беседа их представляет для нас некоторый интерес.