Как, милостивый государь! воскликнул дАртаньян. Вы можете предположить
Я предполагаю, сударь, что вы не глупец, и вам, хоть вы и прибыли из Гаскони, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками.
Сударь, вы напрасно стараетесь меня унизить, произнес дАртаньян, в котором задорный нрав начинал уже брать верх над мирными намерениями. Я действительно прибыл из Гаскони, и, поскольку это вам известно, мне незачем вам напоминать, что гасконцы не слишком терпеливы. Так что, раз извинившись хотя бы за сделанную ими глупость, они бывают убеждены, что сделали вдвое больше положенного.
Сударь, я сказал это вовсе не из желания искать с вами ссоры. Я, слава Богу, не забияка какой-нибудь, и мушкетер я лишь временно. Дерусь я только тогда, когда бываю вынужден, и всегда с большой неохотой. Но на этот раз дело нешуточное, тут речь о даме, которую вы скомпрометировали.
Мы скомпрометировали! воскликнул дАртаньян.
Как могли вы подать мне этот платок?
Как могли вы обронить этот платок?
Я уже сказал, сударь, и повторяю, что платок этот выпал не из моего кармана.
Значит, сударь, вы солгали дважды, ибо я сам видел, как он выпал именно из вашего кармана.
Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин гасконец! Я научу вас вести себя!
А я отправлю вас назад служить обедню, господин аббат! Вытаскивайте шпагу, прошу вас, и сию же минуту!
Нет, нет, милый друг, не здесь, во всяком случае. Не видите вы разве, что мы находимся против самого дома дЭгильонов, который наполнен клевретами кардинала? Кто уверит меня, что не его высокопреосвященство поручил вам доставить ему мою голову? А знаете, я до смешного дорожу своей головой. Мне представляется, что она довольно ловко сидит у меня на плечах. Поэтому я согласен убить вас, будьте спокойны, но убить без шума, в укромном местечке, где вы никому не могли бы похвастать своей смертью.
Пусть так. Только не будьте слишком самоуверенны и захватите ваш платочек, принадлежит ли он вам или нет, но он может вам пригодиться.
Вы, сударь, гасконец? с иронией спросил Арамис.
Да. И гасконцы обычно не откладывают поединка из осторожности.
Осторожность, сударь, качество излишнее для мушкетера, я это знаю. Но она необходима служителям церкви. И так как мушкетер я только временно, то предпочитаю быть осторожным. В два часа я буду иметь честь встретиться с вами в доме господина де Тревиля. Там я укажу вам подходящее для поединка место.
Молодые люди раскланялись, затем Арамис удалился по улице, ведущей к Люксембургскому дворцу, а дАртаньян, видя, что уже довольно поздно, зашагал в сторону монастыря Босоногих кармелиток.
"Ничего не поделаешь, рассуждал он сам с собой, поправить ничего нельзя. Одно утешение: если я буду убит, то буду убит мушкетером".
V
КОРОЛЕВСКИЕ МУШКЕТЕРЫ И ГВАРДЕЙЦЫ Г-НА КАРДИНАЛА
У дАртаньяна в Париже не было ни одного знакомого. Поэтому он на поединок с Атосом отправился без секунданта, намереваясь удовольствоваться секундантами противника. Впрочем, он заранее твердо решил принести храброму мушкетеру все допустимые извинения, не проявляя при этом, разумеется, слабости. Он решил это, опасаясь тяжелых последствий, которые может иметь подобная дуэль, когда человек, полный сил и молодости, дерется с раненым и ослабевшим противником. Если он окажется побежденным противник будет торжествовать вдвойне; если же победителем будет он его обвинят в вероломстве, скажут, что успех достался ему слишком легко.
Впрочем, либо мы плохо обрисовали характер нашего искателя приключений, либо читатель должен был уже заметить, что дАртаньян был человек не совсем обыкновенный. Поэтому, хоть и твердя самому себе, что гибель его неизбежна, он не мог безропотно покориться неизбежности смерти, как сделал бы это другой, менее смелый и менее спокойный человек. Он вдумался в различия характеров тех, с кем ему предстояло сражаться, и положение постепенно становилось для него ясней. Он надеялся, что, извинившись, завоюет дружбу Атоса, строгое лицо и благородная осанка которого произвели на него самое хорошее впечатление. Он льстил себя надеждой запугать Портоса историей с перевязью, которую он мог, в случае если не будет убит на месте, рассказать всем, а такой рассказ, преподнесенный в подходящей форме, не мог не сделать Портоса смешным в глазах друзей и товарищей. Что же касается хитроумного Арамиса, то он не внушал дАртаньяну особого страха. Если даже предположить, что и до него дойдет очередь, то дАртаньян твердо решил либо отправить его на тот свет, либо же ударом в лицо, как Цезарь советовал поступать с солдатами Помпея, нанести ущерб красоте, которой Арамис так явно гордился.
Кроме того, в дАртаньяне жила непоколебимая решимость, основанная на советах его отца, сущность которых сводилась к следующему: не покоряться никому, кроме короля, кардинала и господина де Тревиля. Вот почему дАртаньян не шел, а летел по направлению к монастырю Босоногих кармелиток. Это было заброшенное здание с выбитыми стеклами, окруженное бесплодными пустырями, в случае надобности служившими тому же назначению, что и Прео-Клер: там обыкновенно дрались люди, которым нельзя было терять время.
Когда дАртаньян подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря, пробило полдень. Атос ожидал его всего пять минут следовательно, дАртаньян был безукоризненно точен, и самый строгий судья в законах дуэли не имел бы повода упрекнуть его.
Атос, которому рана причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и наложил на нее свежую повязку, сидел на камне и ожидал противника, как всегда спокойный и полный благородного достоинства. Увидев дАртаньяна, он встал и учтиво сделал несколько шагов ему навстречу. ДАртаньян, со своей стороны, приблизился к противнику, держа шляпу в руке так, что перо волочилось по земле.
Сударь, сказал Атос, я послал за двумя моими друзьями, которые и будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки.
У меня секундантов нет, произнес дАртаньян. Я только вчера прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его другом.
Атос на мгновение задумался.
Вы знакомы только с господином де Тревилем? спросил он.
Да, сударь, я знаком только с ним.
Вот так история! проговорил Атос, обращаясь столько же к самому себе, как и к своему собеседнику. Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей.
Не совсем так, сударь, возразил дАртаньян с поклоном, который не был лишен достоинства. Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.
Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве.
Вы, сударь, проговорил дАртаньян, бесконечно любезны, и я вам глубоко признателен.
Я, право, смущен вашими речами, сказал Атос с изысканной учтивостью. Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!
Если б вы разрешили робко пробормотал дАртаньян.
Что именно, сударь?
У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.
И что же?
А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы я в этом уверен будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.
ДАртаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.
Клянусь Богом, сударь, ответил Атос, это предложение мне по душе. Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла Великого, примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают осуществить наше намерение Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется!
Если вы спешите, сударь, произнес дАртаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас не стесняйтесь.
И эти слова также мне по душе, сказал Атос, приветливо кивнув дАртаньяну. Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного. Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее Ах, вот один из них, кажется, идет!
Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская фигура Портоса.
Как? воскликнул дАртаньян. Ваш первый секундант господин Портос?
Да. Это вам почему-нибудь неприятно?
Нет, нет!
А вот и второй.
ДАртаньян повернулся в сторону, куда указывал Атос, и узнал Арамиса.
Как? воскликнул он тоном, выражавшим еще большее удивление, чем в первый раз. Ваш второй секундант господин Арамис?
Разумеется. Разве вам не известно, что нас никогда не видят друг без друга и что как среди мушкетеров, так и среди гвардейцев, при дворе и в городе нас называют Атос, Портос и Арамис, или трое неразлучных. Впрочем, так как вы прибыли из Дакса или По
Из Табра, поправил дАртаньян.
вам позволительно не знать этих подробностей.
Честное слово, произнес дАртаньян прозвища у вас, милостивые государи, удачные, и история со мной, если только она получит огласку, послужит доказательством, что ваша дружба основана не на различии характеров, а на сходстве их.
Портос в это время, подойдя ближе, движением руки приветствовал Атоса, затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал дАртаньяна.