Дюма. Том 07. Три мушкетера - Александр Дюма 9 стр.


Увы, как и многое на этом свете, что блестит только снаружи, перевязь Портоса сверкала золотым шитьем лишь спереди, а сзади была из простой буйволовой кожи. Портос, как истый хвастун, не имея возможности приобрести перевязь, целиком шитую золотом, приобрел перевязь, шитую золотом хотя бы лишь спереди. Отсюда и выдуманная простуда и необходимость плаща.

 Дьявол!  завопил Портос, делая невероятные усилия, чтобы освободиться от дАртаньяна, который копошился у него за спиной.  С ума вы спятили, что бросаетесь на людей?

 Простите,  проговорил дАртаньян, выглядывая из-под локтя гиганта,  но я очень спешу. Я гонюсь за одним человеком

 Глаза вы, что ли, забываете дома, когда гонитесь за кем-нибудь?  орал Портос.

 Нет  с обидой произнес дАртаньян,  нет, и мои глаза позволяют мне видеть то, чего не видят другие.

Понял ли Портос или не понял, но он дал полную волю своему гневу.

 Сударь,  прорычал он,  предупреждаю вас: если вы будете задевать мушкетеров, дело для вас кончится трепкой!

 Трепкой?  переспросил д'Артаньян.  Не сильно ли сказано?

 Сказано человеком, привыкшим смотреть в лицо своим врагам.

 Еще бы! Мне хорошо известно, что тыл вы не покажете никому.

И юноша, в восторге от своей озорной шутки, двинулся дальше, хохоча во все горло.

Портос в дикой ярости сделал движение, намереваясь броситься на обидчика.

 Потом, потом!  крикнул ему дАртаньян.  Когда на вас не будет плаща!

 Значит, в час, позади Люксембургского дворца!

 Прекрасно, в час!  ответил дАртаньян, заворачивая за угол.

Но ни на улице, по которой он пробежал, ни на той, которую он мог теперь охватить взглядом, не видно было ни души. Как ни медленно двигался незнакомец, он успел скрыться из виду или зайти в какой-нибудь дом. ДАртаньян расспрашивал о нем всех встречных, спустился до перевоза, вернулся по улице Сены, прошел по улице Алого Креста. Ничего, ровно ничего! Все же эта погоня принесла ему пользу: по мере того как пот выступал у него на лбу, сердце его остывало.

Он углубился в размышления о происшедших событиях. Их было много, и все они оказались неблагоприятными. Было всего одиннадцать часов утра, а это утро успело уже принести ему немилость де Тревиля, который не мог не счесть проявлением дерзости неожиданный уход дАртаньяна.

Кроме того, он нарвался на два поединка с людьми, способными убить трех дАртаньянов каждый,  одним словом, с двумя мушкетерами, то есть с существами, перед которыми он благоговел так глубоко, что в сердце своем ставил их выше всех людей.

Положение было невеселое. Убежденный, что будет убит Атосом, он, вполне понятно, не очень-то беспокоился о поединке с Портосом. Все же, поскольку надежда есть последнее, что угасает в душе человека, он стал надеяться, что, хотя и получит страшные раны, все же останется жив, и на этот случай, в расчете на будущую жизнь, уже бранил себя за свои ошибки:

"Какой я безмозглый грубиян! Этот несчастный и храбрый Атос был ранен именно в плечо, на которое я, как баран, налетел головой. Приходится только удивляться, что он не прикончил меня на месте, а он вправе был это сделать: боль, которую я причинил ему, была, наверное, ужасна. Что же касается Портоса о, что касается Портоса,  ей-Богу, тут дело забавнее!.."

И молодой человек, вопреки своим мрачным мыслям, не мог удержаться от смеха, поглядывая все же при этом по сторонам не покажется ли такой беспричинный смех кому-нибудь обидным.

"Что касается Портоса, то тут дело забавнее. Но я все же глупец. Разве можно так наскакивать на людей подумать только!  и заглядывать им под плащ, чтобы увидеть то, чего там нет! Он бы простил меня конечно, простил, если б я не пристал к нему с этой проклятой перевязью. Я, правда, только намекнул, но как ловко намекнул! Ах! Чертов я гасконец буду острить даже в аду на сковороде Друг ты мой дАртаньян,  продолжал он, обращаясь к самому себе с вполне понятным дружелюбием,  если ты уцелеешь, что маловероятно, нужно впредь быть образцово-учтивым. Отныне все должны восхищаться тобой и ставить тебя в пример. Быть вежливым и предупредительным не значит еще быть трусом. Погляди только на Арамиса! Арамис сама кротость, олицетворенное изящество. А разве может прийти кому-нибудь в голову назвать Арамиса трусом? Разумеется, нет! И отныне я во всем буду брать пример с него Ах, вот как раз и он сам!".

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

"Что касается Портоса, то тут дело забавнее. Но я все же глупец. Разве можно так наскакивать на людей подумать только!  и заглядывать им под плащ, чтобы увидеть то, чего там нет! Он бы простил меня конечно, простил, если б я не пристал к нему с этой проклятой перевязью. Я, правда, только намекнул, но как ловко намекнул! Ах! Чертов я гасконец буду острить даже в аду на сковороде Друг ты мой дАртаньян,  продолжал он, обращаясь к самому себе с вполне понятным дружелюбием,  если ты уцелеешь, что маловероятно, нужно впредь быть образцово-учтивым. Отныне все должны восхищаться тобой и ставить тебя в пример. Быть вежливым и предупредительным не значит еще быть трусом. Погляди только на Арамиса! Арамис сама кротость, олицетворенное изящество. А разве может прийти кому-нибудь в голову назвать Арамиса трусом? Разумеется, нет! И отныне я во всем буду брать пример с него Ах, вот как раз и он сам!".

ДАртаньян, все время продолжая разговаривать с самим собой, поравнялся с особняком дЭгильона и тут увидел Арамиса, который, остановившись перед самым домом, беседовал с двумя королевскими гвардейцами. Арамис, со своей стороны, заметил дАртаньяна. Он не забыл, что г-н де Тревиль в присутствии этого юноши так жестоко вспылил сегодня утром. Человек, имевший возможность слышать, какими упреками осыпали мушкетеров, был ему неприятен, и Арамис сделал вид, что не замечает его. ДАртаньян между тем весь во власти своих планов стать образцом учтивости и вежливости, приблизился к молодым людям и отвесил им изысканнейший поклон, сопровождаемый самой приветливой улыбкой. Арамис слегка поклонился, но без улыбки. Все трое при этом сразу прервали разговор.

ДАртаньян был не так глуп, чтобы не заметить, что он лишний. Но он не был еще достаточно искушен в приемах высшего света, чтобы найти выход из неудобного положения, в каком оказывается человек, подошедший к людям, мало ему знакомым, и вмешавшийся в разговор, его не касающийся. Он тщетно искал способа убраться отсюда, не теряя достоинства, как вдруг заметил, что Арамис уронил платок и, должно быть по рассеянности, наступил на него ногой. ДАртаньяну показалось, что он нашел случай загладить свою неловкость. Наклонившись, он с самым любезным видом вытащил платок из-под ноги мушкетера, как крепко тот ни наступал на него.

 Вот ваш платок, сударь,  произнес он с чрезвычайной учтивостью,  вам, вероятно, жаль было бы его потерять.

Платок был действительно украшен богатой вышивкой, и в одном углу его выделялись корона и герб. Арамис густо покраснел и скорее выхватил, чем взял платок из рук гасконца.

 Так, так,  воскликнул один из гвардейцев,  теперь наш скрытный Арамис не станет уверять, что у него дурные отношения с госпожой де Буа-Траси, раз эта милая дама была столь любезна, что одолжила ему свой платок!

Арамис бросил на дАртаньяна один из тех взглядов, которые ясно дают понять человеку, что он нажил себе смертельного врага, но тут же перешел к обычному для него слащавому тону.

 Вы ошибаетесь, господа,  произнес он.  Платок этот вовсе не принадлежит мне, и я не знаю, почему этому господину взбрело на ум подать его именно мне, а не любому из вас. Лучшим подтверждением моих слов может служить то, что мой платок у меня в кармане.

С этими словами он вытащил из кармана свой собственный платок, также очень изящный и из тончайшего батиста а батист в те годы стоил очень дорого,  но без всякой вышивки и герба, а лишь помеченный монограммой владельца.

На этот раз дАртаньян промолчал: он понял свою ошибку. Но приятели Арамиса не дали себя убедить, несмотря на все его уверения. Один из них с деланной серьезностью обратился к мушкетеру.

 Если дело обстоит так, как ты говоришь, дорогой мой Арамис,  сказал он,  я вынужден буду потребовать от тебя этот платок. Как тебе известно, Буа-Траси мой близкий друг, и я не желаю, чтобы кто-либо хвастал вещами, принадлежащими его супруге.

 Ты не так просишь об этом,  ответил Арамис.  И, признавая справедливость твоего требования, я все же откажу тебе из-за формы, в которую оно облечено.

 Б самом деле,  робко заметил дАртаньян,  я не видел, чтобы платок выпал из кармана господина Арамиса. Господин Арамис наступил на него ногой вот я и подумал, что платок принадлежит ему.

 И ошиблись,  холодно произнес Арамис, словно не замечая желания дАртаньяна загладить свою вину.  Кстати,  продолжал Арамис, обращаясь к гвардейцу, сославшемуся на свою дружбу с Буа-Траси,  я вспомнил, дорогой мой, что связан с графом де Буа-Траси не менее нежной дружбой, чем ты, близкий его друг, так что платок с таким же успехом мог выпасть из твоего кармана, как из моего.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

 И ошиблись,  холодно произнес Арамис, словно не замечая желания дАртаньяна загладить свою вину.  Кстати,  продолжал Арамис, обращаясь к гвардейцу, сославшемуся на свою дружбу с Буа-Траси,  я вспомнил, дорогой мой, что связан с графом де Буа-Траси не менее нежной дружбой, чем ты, близкий его друг, так что платок с таким же успехом мог выпасть из твоего кармана, как из моего.

 Нет, клянусь честью!  воскликнул гвардеец его величества.

 Ты будешь клясться честью, а я ручаться честным словом, и один из нас при этом, очевидно, будет лжецом. Знаешь что, Монтаран? Давай лучше поделим его.

 Платок?

 Да.

 Великолепно!  закричали оба приятеля-гвардейца.  Соломонов суд! Арамис, ты в самом деле воплощенная мудрость!

Молодые люди расхохотались, и все дело, как ясно всякому, на том и кончилось. Через несколько минут разговор оборвался и собеседники расстались, сердечно пожав друг другу руки. Гвардейцы зашагали в одну сторону, Арамис в другую.

"Вот подходящее время, чтобы помириться с этим благородным человеком",  подумал дАртаньян, который в продолжение всего этого разговора стоял в стороне. И, подчиняясь доброму порыву, он поспешил догнать мушкетера, который шел, не обращая больше на него внимания.

 Сударь,  произнес дАртаньян, нагоняя мушкетера,  надеюсь, вы извините меня

 Милостивый государь,  прервал его Арамис,  разрешите вам заметить, что в этом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку.

Назад Дальше