В семь часов утра он встал и позвал Планше, который на второй окрик открыл дверь, причем лицо его еще хранило следы вчерашних тревог.
Планше, сказал ему дАртаньян, я ухожу, и, может быть, на весь день. Итак, до семи часов вечера ты свободен, но в семь часов будь наготове с двумя лошадьми.
Вот оно что! сказал Планше. Видно, мы опять отправляемся продырявливать шкуру.
Захвати мушкет и пистолеты.
Ну вот, что я говорил? вскричал Планше. Так я и знал проклятое письмо!
Да успокойся же, болван, речь идет о простой прогулке.
Ну да, вроде той увеселительной поездки, когда лил дождь из пуль, а из земли росли капканы.
Впрочем, господин Планше, продолжал дАртаньян, если вы боитесь, я поеду без вас. Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.
Впрочем, господин Планше, продолжал дАртаньян, если вы боитесь, я поеду без вас. Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.
Вы обижаете меня, сударь! возразил Планше. Кажется, вы видели меня в деле.
Да, но мне показалось, что ты израсходовал всю свою храбрость за один раз.
При случае вы убедитесь, сударь, что кое-что у меня еще осталось, но если вы хотите, чтобы храбрости хватило надолго, то, прошу вас, расходуйте ее не так щедро.
Ну, а как ты полагаешь, у тебя еще хватит ее на нынешний вечер?
Надеюсь.
Отлично! Так я рассчитываю на тебя.
Я буду готов в назначенный час. Однако я думал, сударь, что в гвардейской конюшне у вас имеется только одна лошадь?
Возможно, что сейчас только одна, но к вечеру будет четыре.
Так мы, как видно, ездили покупать лошадей?
Именно так, ответил дАртаньян.
И, на прощание погрозив Планше пальцем, он вышел из дома.
На пороге стоял г-н Бонасье. ДАртаньян намеревался пройти мимо, не заговорив с достойным галантерейщиком, но последний поклонился так ласково и так благодушно, что постояльцу пришлось не только ответить на поклон, но и вступить в беседу.
Да и как не проявить немного снисходительности к мужу, жена которого назначила вам свидание на этот самый вечер в Сен-Клу, против павильона г-на дЭстре! ДАртаньян подошел к нему с самым приветливым видом, на какой только был способен.
Естественно, что разговор коснулся пребывания бедняги в тюрьме. Г-н Бонасье, не знавший о том, что дАртаньян слышал его разговор с незнакомцем из Мёна, рассказал своему юному постояльцу о жестокости этого чудовища Лафема, которого он на протяжении всего повествования называл не иначе как палачом кардинала, и пространно описал ему Бастилию, засовы, тюремные форточки, отдушины, решетки и орудия пыток.
ДАртаньян выслушал его с отменным вниманием.
Скажите, узнали вы, кто похитил тогда госпожу Бонасье? спросил он наконец, когда тот кончил. Я ведь не забыл, что именно этому прискорбному обстоятельству я был обязан счастьем познакомиться с вами.
Ах, вздохнул г-н Бонасье, этого они мне, разумеется, не сказали, и жена моя тоже торжественно поклялась, что не знает Ну, а вы, продолжал г-н Бонасье самым простодушным тоном, где это вы пропадали последние несколько дней? Я не видел ни вас, ни ваших друзей, и надо полагать, что вся та пыль, которую Планше счищал вчера с ваших сапог, собрана не на парижской мостовой.
Вы правы, милейший господин Бонасье: мы с друзьями совершили небольшое путешествие.
И далеко?
О нет, за каких-нибудь сорок льё. Мы проводили господина Атоса на воды в Форж, где друзья мои и остались.
Ну, а вы, вы-то, разумеется, вернулись, продолжал г-н Бонасье, придав своей физиономии самое лукавое выражение. Таким красавцам, как вы, любовницы не дают длительных отпусков, и вас с нетерпением ждали в Париже, не так ли?
Право, милейший господин Бонасье, сказал молодой человек со смехом, должен признаться вам в этом, тем более что от вас, как видно, ничего не скроешь. Да, меня ждали, и, могу вас уверить, с нетерпением.
Легкая тень омрачила чело Бонасье, настолько легкая, что дАртаньян ничего не заметил.
И мы будем вознаграждены за нашу поспешность? продолжал галантерейщик слегка изменившимся голосом, чего дАртаньян опять не заметил, как только что не заметил мгновенной тучки, омрачившей лицо достойного человека.
О, только бы ваше предсказание сбылось! смеясь, сказал дАртаньян.
Я говорю все это, отвечал галантерейщик, единственно для того, чтобы узнать, поздно ли вы придете.
Что означает этот вопрос, милейший хозяин? спросил дАртаньян. Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?
Нет, но со времени моего ареста и случившейся у меня покражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я ведь не солдат.
Ну так не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже в том случае, если я не вернусь вовсе.
На этот раз Бонасье побледнел так сильно, что дАртаньян не мог этого не заметить и спросил, что с ним.
Ничего, ответил Бонасье, ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот только что я почувствовал, как по мне пробежал озноб. Не обращайте на меня внимания, у вас ведь есть другое занятие предаваться своему счастью.
В таком случае, я очень занят, так как я действительно счастлив.
Пока еще нет, подождите вы ведь сказали, что это будет вечером.
Что ж, благодарение Богу, этот вечер придет! И, быть может, вы ждете его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бонасье посетит сегодня вечером супружеский кров.
Сегодня вечером госпожа Бонасье занята! с важностью возразил муж. Ее обязанности задерживают ее в Лувре.
Тем хуже для вас, любезный хозяин, тем хуже для вас! Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом, но, по-видимому, это невозможно.
И молодой человек ушел, хохоча во все горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.
Желаю вам повеселиться! отвечал Бонасье замогильным голосом.
Но дАртаньян был уже слишком далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услышал, то, верно, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком он был.
Он направился к дому г-на де Тревиля; его вчерашний визит был, как мы помним, чрезвычайно коротким, и он ни о чем не успел рассказать толком.
Господина де Тревиля он застал преисполненным радости. Король и королева были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив.
В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Лувр лишь в шесть часов утра.
А теперь сказал г-н де Тревиль, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они действительно одни, теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью короля, с торжеством королевы и с унижением его высокопреосвященства. Теперь вам надо быть начеку.
Чего мне опасаться до тех пор, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? спросил дАртаньян.
Всего, поверьте мне. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счетов с шутником, а я сильно подозреваю, что шутник этот некий знакомый мне гасконец.
Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлен, как вы, и знает, что это именно я ездил в Лондон?
Черт возьми! Так вы были в Лондоне? Уж не из Лондона ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, любезный дАртаньян! Подарок врага нехорошая вещь. На этот счет есть один латинский стих Постойте
Да, да, конечно, отвечал дАртаньян, который никогда не мог вбить себе в голову даже начатков латыни и своим невежеством приводил в отчаяние учителя. Да, да, конечно, должен быть какой-то стих
И разумеется, он существует, сказал г-н де Тревиль, имевший склонность к литературе. Недавно господин де Бенсерад читал мне его Постойте Ага, вспомнил!
Это означает: опасайтесь врага, приносящего вам дары.
Этот алмаз, сударь, подарен мне не врагом, отвечал дАртаньян, он подарен мне королевой.
Королевой! Ого! произнес г-н де Тревиль. Да это поистине королевский подарок! Этот перстень стоит не менее тысячи пистолей. Через кого же королева передала вам его?
Она дала мне его сама.
Где это?
В кабинете, смежном с комнатой, где она переодевалась.
Каким образом?
Протянув мне руку для поцелуя.
Вы целовали руку королевы! вскричал г-н де Тревиль, изумленно глядя на дАртаньяна.
Ее величество удостоила меня этой чести.
И это было в присутствии свидетелей? О, неосторожная, трижды неосторожная!
Нет, сударь, успокойтесь, этого никто не видел, ответил дАртаньян.
И он рассказал г-ну де Тревилю, как все произошло.
О, женщины, женщины! вскричал старый солдат. Узнаю их по романтическому воображению. Все, что окрашено тайной, чарует их Итак, вы видели руку, и это все. Вы встретите королеву и не узнаете ее; она встретит вас и не будет знать, кто вы.
Да, но по этому алмазу возразил молодой человек.
Послушайте, сказал г-н де Тревиль, дать вам совет, добрый совет, совет друга?
Вы окажете мне этим честь, сударь, ответил дАртаньян.
Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. Каким бы скрягой он ни оказался, вы все-таки получите за него не менее восьмисот пистолей. У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня есть имя, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. Каким бы скрягой он ни оказался, вы все-таки получите за него не менее восьмисот пистолей. У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня есть имя, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
Продать этот перстень! Перстень, подаренный мне моей государыней! Никогда! вскричал дАртаньян.
Тогда поверните его камнем внутрь, несчастный безумец, потому что все знают, что бедный гасконский дворянин не находит подобных драгоценностей в шкатулке своей матери!
Так вы думаете, что меня ждет какая-то опасность? спросил дАртаньян.
Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.