Черт возьми! произнес дАртаньян, которого начинал беспокоить уверенный тон де Тревиля. Черт возьми, что же мне делать?
Быть настороже везде и всюду. У кардинала отличная память и длинная рука. Поверьте мне, он еще сыграет с вами какую-нибудь шутку.
Но какую же?
Ба! Разве я знаю это? Разве не все хитрости дьявола находятся в его арсенале? Самое меньшее, что может с вами случиться, это что вас арестуют.
Как! Неужели кто-нибудь осмелится арестовать солдата, находящегося на службе у его величества?
Черт возьми! А разве они постеснялись арестовать Атоса? Одним словом, мой юный друг, поверьте человеку, который уже тридцать лет находится при дворе: не будьте чересчур спокойны, не то вы погибли. Напротив и это говорю вам я, вы должны повсюду видеть врагов. Если кто-нибудь затеет с вами ссору постарайтесь уклониться от нее, будь зачинщик хоть десятилетним ребенком. Если на вас нападут, днем или ночью, отступайте и не стыдитесь. Если вы будете переходить через мост хорошенько ощупайте доски, потому что одна из них может провалиться у вас под ногами. Если вам случится проходить мимо строящегося дома посмотрите наверх, потому что вам на голову может свалиться камень. Если вам придется поздно возвращаться домой пусть за вами следует ваш слуга и пусть ваш слуга будет вооружен, конечно, в том случае, если вы вполне уверены в нем. Опасайтесь всех: друга, брата, любовницы особенно любовницы.
ДАртаньян покраснел.
Любовницы?.. машинально повторил он. А почему, собственно, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
Потому что любовница одно из привычных средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех: женщина продаст вас за десять пистолей. Вспомните Далилу Вы знаете Священное писание?
ДАртаньян вспомнил о свидании, которое ему назначила г-жа Бонасье на этот самый вечер, но, к чести нашего героя, мы должны сказать, что дурное мнение г-на де Тревиля о женщинах вообще не внушило ему ни малейших подозрений по адресу его хорошенькой хозяйки.
Кстати, продолжал г-н де Тревиль, куда девались ваши три спутника?
Я как раз собирался спросить, не получали ли вы каких-либо сведений о них.
Никаких.
Ну, а я оставил их в пути: Портоса в Шантийи с дуэлью на носу, Арамиса в Кревкере с пулей в плече и Атоса в Амьене с нависшим над ним обвинением в сбыте фальшивых денег.
Вот что! произнес г-н де Тревиль. Ну а как же ускользнули вы сами?
Чудом, сударь! Должен сознаться, что чудом, получив удар шпаги в грудь и пригвоздив графа де Варда к дороге, ведущей в Кале, словно бабочку к обоям.
Этого еще не хватало! Де Варда, приверженца кардинала, родственника Рошфора!.. Послушайте, милый друг, мне пришла в голову одна мысль.
Какая, сударь?
На вашем месте я сделал бы одну вещь.
А именно?
Пока его высокопреосвященство стал бы искать меня в Париже, я снова отправился бы в Пикардию, потихоньку, без огласки, и разузнал бы, что сталось с моими тремя спутниками. Право, они заслужили этот небольшой знак внимания с вашей стороны.
Совет хорош, сударь, и завтра я поеду.
Завтра! А почему не сегодня же вечером?
Сегодня меня задерживает в Париже неотложное дело.
Ах, юноша, юноша! Какое-нибудь мимолетное увлечение? Повторяю вам, берегитесь: женщина погубила всех нас в прошлом, погубит и в будущем. Послушайтесь меня, поезжайте сегодня же вечером.
Сударь, это невозможно.
Вы, стало быть, дали слово?
Да, сударь.
Ну, это другое дело. Но обещайте мне, что если сегодня ночью вас не убьют, то завтра вы уедете.
Обещаю.
Не нужно ли вам денег?
У меня еще есть пятьдесят пистолей. Полагаю, что этого мне хватит.
А у ваших спутников?
Думаю, что у них должны быть деньги. Когда мы выехали из Парижа, у каждого из нас было в кармане по семидесяти пяти пистолей.
Увижу ли я вас до вашего отъезда?
Думаю, что нет, сударь, разве только будет что-нибудь новое.
В таком случае, счастливого пути!
Благодарю вас, сударь.
И дАртаньян простился с г-ном де Тревилем, более чем когда-либо растроганный его отеческой заботой о мушкетерах.
Он по очереди обошел квартиры Атоса, Портоса и Арамиса. Ни один из них не возвратился. Их слуги также отсутствовали, и ни о тех, ни о других не было никаких известий.
ДАртаньян осведомился бы о молодых людях у их любовниц, но он не знал ни любовницы Портоса, ни любовницы Арамиса, а что касается Атоса, то у него ее и не было.
Проходя мимо гвардейских казарм, он заглянул в конюшню: три лошади из четырех были уже доставлены. Повергнутый в изумление, Планше как раз чистил их скребницей, и две из них были уже готовы.
Ах, сударь, сказал Планше, увидев дАртаньяна, как я рад, что вас вижу!
А что такое, Планше? спросил молодой человек.
Доверяете вы господину Бонасье, нашему хозяину?
Я? Ничуть не бывало.
Вот это хорошо, сударь.
Но почему ты спрашиваешь об этом?
Потому что, когда вы разговаривали с ним, я наблюдал за вами, хотя и не слышал ваших слов, и знаете что, сударь: он два или три раза менялся в лице.
Да ну?
Вы этого не заметили, сударь, потому что были заняты мыслями о полученном письме. Я же, напротив, был встревожен странным способом, каким это письмо попало к нам в дом, и ни на минуту не спускал глаз с его физиономии.
И какой же она тебе показалась?
Физиономией предателя.
Неужели?
К тому же, как только вы, сударь, простились с ним и скрылись за углом, Бонасье схватил шляпу, запер дверь и побежал по улице в противоположную сторону.
В самом деле, Планше, ты прав: все это кажется мне весьма подозрительным. Но будь спокоен: мы не заплатим ему за квартиру до тех пор, пока все не объяснится самым решительным образом.
Вы все шутите, сударь, но погодите и увидите сами.
Что делать, Планше, чему быть, того не миновать!
Так вы не отменяете своей вечерней прогулки, сударь?
Напротив, Планше, чем больше я буду сердиться на Бонасье, тем охотнее пойду на свидание, назначенное мне в том письме, которое так тебя беспокоит.
Ну, сударь, если ваше решение
непоколебимо, друг мой. Итак, в девять часов будь наготове здесь, в казарме. Я зайду за тобой.
Видя, что никакой надежды убедить хозяина отказаться от задуманного предприятия больше нет, Планше глубоко вздохнул и принялся чистить третью лошадь.
Что касается дАртаньяна в сущности говоря, весьма осторожного молодого человека, то он, вместо того чтобы воротиться домой, отправился обедать к тому самому гасконскому священнику, который в трудную для четверых друзей минуту угостил их завтраком с шоколадом.
XXIV
ПАВИЛЬОН
В девять часов дАртаньян был у гвардейских казарм и нашел Планше в полной готовности. Четвертая лошадь уже прибыла. Планше был вооружен своим мушкетом и пистолетом.
У дАртаньяна была шпага и за поясом два пистолета. Они сели на лошадей и бесшумно отъехали. Было совершенно темно, и их отъезд остался незамеченным. Планше ехал сзади, на расстоянии десяти шагов от своего господина.
ДАртаньян миновал набережные, выехал через ворота Конферанс и направился по дороге, ведущей в Сен-Клу, которая в те времена была гораздо красивее, чем теперь.
Пока они находились в городе, Планше почтительно соблюдал дистанцию, которую он сам для себя установил, но, по мере того как дорога делалась все более безлюдной и более темной, он постепенно приближался к своему господину, так что при въезде в Булонский лес он естественным образом оказался рядом с молодым человеком. Мы не станем скрывать, что покачивание высоких деревьев и отблеск луны в темной чаще вызывали у Планше живейшую тревогу. ДАртаньян заметил, что с его слугой творится что-то неладное.
Ну-с, господин Планше, что это с вами? спросил он.
Не находите ли вы, сударь, что леса похожи на церкви?
Чем же это, Планше?
Да тем, что и тут и там не смеешь говорить громко.
Почему же ты не смеешь говорить громко, Планше? Потому что боишься?
Да, сударь, боюсь, что кто-нибудь нас услышит.
Что кто-нибудь нас услышит! Но ведь в нашем разговоре нет ничего безнравственного, милейший Планше, п никто не нашел бы в нем ничего предосудительного.
Ах, сударь! продолжал Планше, возвращаясь к главной своей мысли. Знаете, у этого Бонасье есть в бровях что-то такое хитрое и он так противно шевелит губами!
Какого дьявола ты вспомнил сейчас о Бонасье?..
Сударь, человек вспоминает о том, о чем может, а не о том, о чем хочет.
Это оттого, что ты трус, Планше.
Не надо смешивать осторожность с трусостью, сударь. Осторожность это добродетель.
И ты добродетелен так ведь, Планше?
Что это, сударь, блестит там? Похоже на дуло мушкета. Не нагнуть ли нам голову на всякий случай?
В самом деле пробормотал дАртаньян, которому пришли на память наставления де Тревиля, в самом деле, в конце концов эта скотина нагонит страх и на меня.
И он пустил лошадь рысью.
Планше повторил движение своего господина с такой точностью, словно был его тенью, и сейчас же оказался с ним рядом.
Что, сударь, мы проездим всю ночь? спросил он.
Нет, Планше, потому что ты уже приехал.
Как это я приехал? А вы, сударь?
А я пройду еще несколько шагов.
И оставите меня здесь одного?
Ты трусишь, Планше?
Нет, сударь, но только я хочу заметить вам, что ночь будет очень прохладная, что холод вызывает ревматизм и что слуга, который болен ревматизмом, плохой помощник, особенно для такого проворного господина, как вы.
Ну хорошо, Планше, если тебе станет холодно, зайди в один из тех кабачков, что виднеются вон там, и жди меня у дверей завтра, в шесть часов утра.
Сударь, я почтительнейше проел и пропил экю, который вы мне дали сегодня утром, так что у меня нет в кармане ни гроша на тот случай, если я замерзну.
Вот тебе полпистоля. До завтра.
ДАртаньян сошел с лошади, бросил поводья Планше и быстро удалился, закутавшись в плащ.
Господи, до чего мне холодно! вскричал Планше, как только его хозяин скрылся из виду.
И, торопясь согреться, он немедленно постучался у дверей одного домика, украшенного всеми внешними знаками пригородного кабачка.
Между тем дАртаньян, свернувший на узкую проселочную дорогу, продолжал свой путь и пришел в Сен-Клу; здесь, однако, он не пошел по главной улице, а обогнул замок, добрался до маленького уединенного переулка и вскоре оказался перед указанным в письме павильоном. Павильон стоял в очень глухом месте. На одной стороне переулка возвышалась высокая стена, возле которой и находился павильон, а на другой стороне плетень защищал от прохожих маленький садик, в глубине которого виднелась бедная хижина.