"Неприязнь, которая, быть может, не что иное, как угрызение совести, подумал с отчаянием Габриэль. Она обманывала короля, но обманывала с оглядкой, пребывая в вечном страхе".
Но что волнует вас, мой друг? спросила Диана. Почему задаете вы мне все эти вопросы?
Просто так, Диана Сомнение моего беспокойного ума Но вы не волнуйтесь, Диана. Если мать относится к вам холодно и чуть ли не враждебно, то отец вполне искупает своею нежностью холодность матери, Диана. Ведь при появлении короля вам, должно быть, становится легко, ибо сердце ваше чует в нем истинного отца.
О, конечно! ответила Диана. Ив первый же день, когда я увидела его, такого ласкового, такого доброго, я сразу же почувствовала к нему сердечное влечение. Я с ним предупредительна и нежна не из расчета, а по какому-то внутреннему наитию. Не будь он королем, я бы не меньше любила его: он же мой отец.
В таких вещах чувство не обманывает никогда! восторженно воскликнул Габриэль. Моя Диана! Дорогая! Как хорошо, что вы так любите своего отца и чувствуете в его присутствии радостное волнение! Эта трогательная дочерняя любовь делает вам честь, Диана.
И хорошо, что вы ее понимаете и одобряете, мой друг, сказала Диана. Но теперь поговорим немного и о себе, о нашей любви. Знаете, Габриэль, сегодня отец снова мне сказал: "Дорогое дитя, будь счастлива! Твое счастье осчастливит и меня!" Итак, сударь мой, уплатив долг признательности, не будем забывать и самих себя.
Это верно, задумчиво протянул Габриэль, да, это верно Что ж, заглянем в наши сердца и посмотрим, что в них творится. Откроем их друг другу.
В добрый час! ответила Диана. Это будет просто чудесно!
Да, чудесно печально повторил Габриэль. Скажите, Диана, какое у вас чувство ко мне? Оно слабее, чем к отцу?
Гадкий ревнивец! воскликнула Диана. Знайте же: это чувство совсем другое. Во всяком случае, его трудно объяснить. Когда государь передо мною, я спокойна, сердце бьется не сильнее обычного А когда я вижу вас страшное смущение, несущее мне муку и радость, разливается по всему моему существу. Счастье быть с вами
Замолчи, замолчи же! вскричал Габриэль вне себя. Да, ты любишь меня, и поэтому мне страшно
Как вас понять, Габриэль? удивилась Диана. Отчего вас так выводит из себя мое признание? Какая опасность может таиться в моей любви?
Никакой, моя дорогая, никакой не слушай меня, я просто пьян от радости Голова кружится от такого безмерного счастья Но ведь не всегда же вы так любили меня. Когда мы вместе бродили по лесам Вимутье, вы чувствовали ко мне всегда лишь дружбу сестры!
Тогда я была ребенком, ответила Диана.
Это верно, Диана, это верно
А теперь и вы откройте мне свою душу, как открыла я вам свою. Дайте же мне услышать из ваших уст, как крепко вы любите меня.
А теперь и вы откройте мне свою душу, как открыла я вам свою. Дайте же мне услышать из ваших уст, как крепко вы любите меня.
О Боже мой я не могу вам этого сказать! воскликнул Габриэль. Не допрашивайте меня, не требуйте, чтоб я сам себя допрашивал, это слишком ужасно!
Но, Габриэль, поразилась Диана, если что ужасно, так это ваши слова! Разве вы этого не чувствуете? Как! Вы даже не хотите мне сказать, что любите меня?
Люблю ли я тебя, Диана? Ты еще спрашиваешь!.. О да, да, я люблю тебя, как безумец, как преступник, быть может.
Как преступник? в изумлении повторила г-жа де Кастро. Чем же может быть преступна наша любовь? Разве оба мы не свободны? И ведь отец мой согласился на наш брак. Бог и ангелы только радуются, глядя на такую любовь!
"Да не будут ее слова кощунством, о Господи!" мысленно воскликнул Габриэль
Но что это значит? продолжала Диана. Может, вы нездоровы? Вы, обычно такой мужественный, поддаетесь каким-то вздорным страхам! А вот мне ничуть не страшно с вами. Я себя чувствую с вами в безопасности, как со своим отцом. И чтобы вы опомнились, вернулись к жизни и осознали наше счастье, я бесстрашно прижимаюсь к вашей груди, Габриэль. И, сияя от радости, она обняла его.
Но Габриэль в ужасе оттолкнул ее.
Нет, крикнул он, уйди, оставь меня!
О Боже мой, Боже! воскликнула Диана, бессильно опустив руки. Он отталкивает меня, он не любит меня!
Я слишком люблю тебя!
Если бы так, разве ужасали бы вас мои ласки?
"Неужели они действительно ужаснули меня? испугался Габриэль. Неужели их отверг не мой разум, а голос крови? О, приди же ко мне, Диана!"
Он привлек Диану к себе и нежно поцеловал в волосы.
Как я ошибался! прошептал он, взволнованный этим прикосновением. Не голос крови звучит во мне, а голос любви. Я узнаю его. Какое счастье!
Значит, ты любишь меня! Любишь!.. Это все, что я хотела услышать и узнать.
О да, я люблю тебя, люблю страстно, неистово, исступленно! Любить тебя и чувствовать на своей груди биение твоего сердца это рай или же ад! крикнул внезапно Габриэль, высвобождаясь из рук Дианы. Уйди, уйди! Дай мне исчезнуть, я проклят!..
Он выбежал в смятении из комнаты, оставив Диану одну ошеломленную, оцепеневшую от испуга и отчаяния.
Он не осознавал, куда идет и что делает. Машинально, шатаясь, как пьяный, он спустился по лестнице.
Эти страшные испытания были слишком тяжелы для его рассудка. Поэтому, когда он очутился в большой галерее Лувра, глаза у него закатились, ноги подогнулись, и он рухнул на колени у самой стены, бормоча:
Я предвидел, что ангел истерзает меня еще сильнее тех двух дьяволиц
И он потерял сознание.
Сгустились сумерки, никто не заглядывал на галерею.
Пришел он в себя лишь тоща, коща почувствовал на лбу маленькую руку и услышал чей-то нежный голос. Он открыл глаза. Юная королева-дофина Мария Стюарт стояла перед ним со свечой в руке.
Слава Богу, вот и другой ангел! прошептал Габриэль.
Так это вы, господин дЭксмес! воскликнула Мария. Как вы меня напугали! Мне показалось, что вы умерли. Что с вами? Как вы бледны! Теперь вам лучше? Хотите, я позову людей?..
Это излишне, ваше высочество, сказал Габриэль, пытаясь встать, ваш голос воскресил меня.
Позвольте я вам помогу, продолжала Мария. Вы упали в обморок? Когда я увидела вас, то так испугалась, что даже не могла крикнуть. А потом, поразмыслив, успокоилась, подошла, положила вам руку на лоб, позвала вас, и вы очнулись. Вам легче?
Да, ваше высочество. Да благословит вас Небо за вашу доброту! Теперь я припоминаю: сильная боль стиснула мне вдруг виски, точно железными обручами, пол ушел из-под ног, и я соскользнул вниз, по этой обшивке стены. Но отчего мне так стало больно? Ах да, теперь вспоминаю, все вспоминаю О Боже мой, Боже, я все вспомнил!
Вы чем-то подавлены, да? спросила Мария. Обопритесь на мою руку, я сильная! Я позову людей, и они вас проводят до дома.
Благодарствуйте, ваше высочество, сказал Габриэль, призвав на помощь все свое мужество. Я чувствую себя настолько крепким, что смогу один дойти домой. Видите, я шагаю достаточно твердо. Это не умаляет моей признательности, и я до гроба не забуду вашей трогательной доброты. Вы явились мне ангелом-утешителем на переломе моей судьбы.
О Боже! То, что я сделала, так естественно! Я помогла бы каждому страждущему, как же мне было не помочь вам, преданному другу моего дяди, герцога де Гиза? Не благодарите меня за такую безделицу.
Эта безделица, ваше высочество, спасла меня в минуту отчаяния. Вы не позволяете вас благодарить, но я буду помнить это всю жизнь. Прощайте.
Прощайте, господин дЭксмес. Полечитесь, постарайтесь утешиться.
Она протянула ему руку, и Габриэль почтительно поцеловал ее.
Затем она пошла в одну сторону, он в другую.
Очутившись за воротами Лувра, он пошел по Гревской площади и через полчаса добрался до улицы Садов святого Павла.
Алоиза в тревоге поджидала его.
Ну что? спросила она.
Габриэль преодолел приступ слабости, от которого у него потемнело в глазах, и прохрипел:
Я ничего не знаю, Алоиза. Все хранят молчание И женщины эти, и мое сердце О Боже мой! Боже мой!
Мужайтесь, ваше сиятельство!
Мужество у меня есть, слава Богу. Я умру, проговорил Габриэль и опять упал навзничь на паркет, потеряв сознание.
XVII
ГОРОСКОП
Больной выживет, госпожа Алоиза. Опасность была велика, выздоровление будет протекать медленно. Все эти кровопускания ослабили молодого человека, но он выживет, не сомневайтесь в этом
Врач, говоривший это, был рослый мужчина с выпуклым лбом и глубоко сидящими проницательными глазами. Люди звали его мэтр Нотрдам. Свои ученые сочинения он подписывал "Нострадамус". На вид ему было лет пятьдесят, не больше.
О Боже! Но поглядите же на него, мессир! причитала Алоиза. С вечера седьмого июня он так и лежит, а сегодня у нас второе июля, и за все это время он не произнес ни слова, даже не узнал меня Он словно мертвец Возьмешь его за руку, а он и не чувствует
Тем лучше, госпожа Алоиза. Пусть он как можно позже вернется к осознанию своих бед. Если он сможет пролежать в подобном беспамятстве еще месяц, то будет спасен окончательно.
Спасен! повторила Алоиза, подняв к небу глаза, точно благодаря Бога.
Спасенным можно его считать уже и теперь, только бы не было осложнения. Можете это передать той хорошенькой служанке, что дважды в день приходит справляться о его здоровье. Ведь тут замешана страсть какой-то знатной дамы, так ведь? И страсть эта бывает просто очаровательна, но бывает и роковой.
О, в данном случае это нечто роковое, вы совершенно правы, мэтр Нотрдам, вздохнула Алоиза.
Дай же Бог ему излечиться и от страсти Впрочем, я ручаюсь только за излечение от болезни.
Нострадамус расправил пальцы вялой безжизненной руки, которую держал в своей, и задумчиво, внимательно стал разглядывать ладонь. Он даже оттянул кожу над указательным и средним пальцами. Казалось, он напрягал память, что-то припоминая.
Странно, пробормотал он вполголоса, вот уж который раз я изучаю эту руку, и всякий раз мне кажется, что когда-то давно мне приходилось ее рассматривать. Но чем же она тоща поразила меня? Мензальная линия благоприятна; средняя сомнительна, но линия жизни превосходна. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего! По-видимому, преобладающая черта этого молодого человека твердая, несгибаемая воля, неумолимая, как стрела, пущенная уверенной рукой. Но не это меня изумило в свое время. А потом, эти воспоминания очень смутны и стары, а хозяину вашему, госпожа Алоиза, не больше двадцати пяти лет, не так ли?