А я, господа, из иного разряда, скромно и просто проговорил незнакомец, стоявший у окна. Я из тех смиренных мечтателей, перед которыми засиял светильник вашей мысли, и мне захотелось подойти к нему поближе.
Вы, Амбруаз, непременно займете место среди достойных наших братьев, ответил ему Ла Реноди. Да, господа, продолжал он, обращаясь к Колиньи и к де Безу, представляю вам пока еще безвестного врача. Он молод, но обладает редким умом и удивительным трудолюбием. И скоро мы будем гордиться тем, что в наших рядах хирург Амбруаз Парэ!
О, господин капитан! с укором воскликнул Амбруаз.
Вы уже принесли торжественную присягу? спросил Теодор де Без.
Нет еще, ответил хирург. Я хочу быть искренним и решусь лишь тоща, коща во всем разберусь. Да, у меня, признаться, еще есть кое-какие сомнения. И чтобы внести ясность, я решил познакомиться с вождями Реформации, а если будет нужно, я пойду к самому Кальвину! Свобода и вера вот мой девиз!
Хорошо сказано! воскликнул адмирал.
Тогда Габриэль, взволнованный всем увиденным и услышанным, тоже решил высказаться:
Позвольте и мне сказать свое слово: я уже понял, где нахожусь, и догадался, почему мой благородный друг господин де Колиньи привел меня в этот дом, где собираются те, кого король Генрих Второй величает еретиками и считает своими смертельными врагами. Но я нуждаюсь в наставлениях, господа. И мэтр Амбруаз Парэ, человек образованный, окажет мне услугу, разъяснив, какую пользу он извлечет для себя, если примкнет к протестантам.
О пользе здесь не может быть и речи, возразил Амбруаз Парэ. Если бы я захотел преуспеть в качестве хирурга, я бы исповедовал религию двора и высшей знати. Нет, господин виконт, дело не в расчете, я руководствуюсь при этом иными соображениями. И если господа мне разрешат, я берусь изложить вам эти соображения в двух словах.
Говорите, говорите! в один голос отозвались все трое.
Я буду краток, начал Амбруаз, ибо не располагаю временем Власть духовная и светская, церковь и государство, до сего времени любыми способами подавляли волю и сознание личности. Священник каждому говорит: "Веруй так", а повелитель: "Делай так". Такой порядок вещей мог существовать лишь до той поры, пока умы были наивны и искали в этом учении опору на своем жизненном пути. Сейчас же мы сознаем свою силу, ибо мы стали сильны. Но в то же время повелитель и священник, король и церковь, не желают отказаться от своей власти, они слишком к ней привыкли. Вот против этого пережитка несправедливости, на мой взгляд, и протестует Реформация. Не ошибаюсь ли я, господа?
Нет, но вы слишком прямолинейны и заходите слишком далеко, заметил Теодор де Без.
В ваших словах заложено семя мятежа, задумчиво произнес Колиньи.
Мятежа? спокойно возразил Амбруаз. Ничуть. Я просто говорил о революции.
Три протестанта удивленно переглянулись. "Какой, однако, могучий человек", казалось, говорили их взгляды.
Необходимо, чтоб вы стали нашим, живо откликнулся Теодор де Без. Чего вы хотите?
Ничего, кроме чести изредка беседовать с вами, дабы ваш светильник озарил кое-какие преграды на моем пути.
Но вы получите больше, сказал Теодор де Без, если обратитесь непосредственно к Кальвину.
Мне такая честь? воскликнул, покраснев от радости, Амбруаз Парэ. Благодарю вас, тысячу раз благодарю!.. Но, как это ни досадно, я должен с вами расстаться, меня ждут человеческие страдания.
Идите, идите, сказал Теодор де Без, такая причина слишком священна, чтобы мы посмели вас удерживать. Идите и творите благо людям.
Но, расставаясь с нами, добавил Колиньи, помните, что вы расстаетесь с друзьями.
И они дружески распрощались.
Вот истинно избранная душа! воскликнул Теодор де Без, когда Амбруаз Парэ ушел.
И какая ненависть ко всему недостойному! подтвердил Ла Реноди.
И какая беззаветная, бескорыстная преданность делу человечности! заключил Колиньи.
Увы, молвил Габриэль, при таком самоотвержении как мелочны могут показаться всем мои побуждения, адмирал! Реформация, да будет вам известно, для меня не цель, а лишь средство. В вашей бескорыстной великой битве я приму участие только из личных побуждений вместе с тем я сам сознаю, что, стоя на подобных позициях, нельзя бороться за столь священное дело, и вам лучше отвергнуть меня как человека, недостойного быть в ваших рядах.
Вы, несомненно, на себя клевещете, господин дЭксмес, отозвался Теодор де Без. Возможно, вы преследуете не столь возвышенные цели, как Амбруаз Парэ, но ведь к истине можно идти разными путями.
Это верно, подтвердил Ла Реноди, всех, кто хочет примкнуть к нам, мы прежде всего спрашиваем: чего вы хотите? И не каждый нам открывает душу так, как только что сделали вы.
Ну что ж, грустно улыбнулся Габриэль, тогда ответьте мне на такой вопрос: уверены ли вы, что обладаете достаточной силой и влиянием, необходимыми если не для победы, то, по крайней мере, для борьбы?
И снова три протестанта удивленно и на сей раз оторопело переглянулись.
Габриэль в задумчивости смотрел на них.
Наконец Теодор де Без прервал затянувшееся молчание:
С какой бы целью вы ни спрашивали, я обещаю ответить вам по совести и слово свое сдержу. Извольте: на нашей стороне не только здравый смысл, но и сила; успехи веры стремительны и неоспоримы. Ныне за нас не меньше пятой части населения. Мы без оговорок можем считать себя партией силы и, как я полагаю, можем внушать доверие нашим друзьям и страх нашим врагам.
Если так, сдержанно произнес Габриэль, я мог бы примкнуть к первым, с тем чтобы помочь вам бороться со вторыми.
А если бы мы были слабее? спросил Ла Реноди.
Тогда, признаюсь, я бы искал других союзников, откровенно заявил Габриэль.
Ла Реноди и Теодор де Без не смогли скрыть своего удивления.
Друзья, вмешался Колиньи, не судите о нем слишком поспешно и строго. Я видел его в деле во время осады Сен-Кантена, видел, как он рисковал своею жизнью, и поверьте: тот, кто так рискует, не может быть бесчестным. Я знаю, что на нем лежит долг, страшный и священный, но во имя этого долга он не может ничем поступиться.
И по этой-то причине я не могу быть с вами откровенным до конца, сказал Габриэль. Если сложившаяся обстановка приведет меня в ваш стан, то я отдам вам свое сердце и руку. Но отдаться беззаветно я не могу, ибо посвятил себя делу опасному и неотвратимому, и пока я его не завершил, я не господин своей судьбы. Всегда и везде моя участь зависит от участи другого.
В таком случае, подтвердил Колиньи, мы рады будем вам помочь.
Наши пожелания будут сопутствовать вам, а если потребуется, мы готовы вам помочь, продолжил Ла Реноди.
Спасибо, господа, вы истинные друзья! Однако я должен заранее оговориться: если я приду к вам, то буду лишь солдатом, а не командиром. Я буду вашей рукой, вот и все. Рука, смею уверить, смелая и честная Отвергнете ли вы ее?
Нет, сказал Колиньи, мы ее принимаем, друг.
Благодарю вас, господа, слегка поклонился Габриэль, благодарю вас за доверие. Оно мне необходимо как воздух, ибо трудное дело выпало мне на долю А теперь, господа, я должен вас покинуть спешу в Лувр, но я не говорю вам "прощайте", а только "до свидания". Думается мне, что семена, зароненные сегодня в мою душу, прорастут.
Это было бы превосходно, отозвался Теодор де Без.
Я пойду с вами, сказал Колиньи. Хочу повторить в вашем присутствии Генриху Второму то, что уже однажды говорил. А то ведь у королей память короткая, а этот может ухитриться вообще все позабыть или отречься. Я с вами.
Я не смел просить вас об этой услуге, адмирал, ответил Габриэль, нос благодарностью принимаю ваше предложение.
Тоща идемте, молвил Колиньи.
Когда они вышли, Теодор де Без вынул из кармана записную книжку и вписал в нее два имени:
Амбруаз Парэ.
Габриэль, виконт д'Эксмес.
Не слишком ли торопитесь? спросил его Ла Реноди.
Эти двое наши, уверенно ответил Теодор де Без. Один стремится к истине, другой бежит от бесчестья. Я утверждаю: они наши.
Тоща утро не пропало даром, промолвил Ла Реноди.
Безусловно! подтвердил Теодор. Мы заполучили глубокого мыслителя и храброго воина, могучий ум и сильную руку. Вы совершенно правы, Ла Реноди, утро не прошло для нас даром!
VIII
МИМОЛЕТНАЯ МИЛОСТЬ МАРИИ СТЮАРТ
Придя вместе с Колиньи в Лувр, Габриэль был ошеломлен: в этот день король не принимал.
Адмирал, несмотря на свой чин и родство с Монморанси, был на подозрении в ереси и, понятно, не мог пользоваться большим влиянием при дворе. Что же касается гвардии капитана Габриэля дЭксмеса, то стражи у королевских покоев уже успели накрепко забыть его. Оба друга с большим трудом пробрались через наружные ворота, но дальше стало еще труднее. Битый час они потратили на уговоры, убеждения, вплоть до угроз. Едва лишь удавалось отвести одну алебарду, как тут же другая преграждала им дорогу. Казалось, что королевские стражи множились у них на глазах. Но когда они всякими правдами и неправдами добрались наконец до дверей кабинета Генриха II, оказалось, что последняя преграда была просто неодолима, ибо король, уединившись с коннетаблем и Дианой де Пуатье, дал наистрожайший приказ: не беспокоить его ни по какому поводу.
Итак, нужно было ждать до вечера.
Ждать, снова ждать! А ведь цель так близка! И эти несколько часов непредвиденного ожидания казались Габриэлю страшнее всех пережитых им опасностей и тревог.
Слова утешения и надежды, которыми напрасно успокаивал его адмирал, не доходили до сознания Габриэля. Скорбным взглядом он смотрел в окно на моросящий, тягучий дождик, обуреваемый гневом и досадой, лихорадочно стискивал рукоять своей шпаги. Как одолеть, как обойти этих тупых гвардейцев, которые преграждали путь к королю?
В это мгновение дверь королевских покоев приоткрылась, и убитому горем юноше показалось, будто в сыром и сером сумраке дня засияло светлое, лучистое видение: по галерее проходила молодая королева Мария Стюарт.
Неожиданно для себя Габриэль вскрикнул от радости и протянул к ней руки.
О сударыня! вырвалось у него.
Мария Стюарт обернулась, узнала адмирала и Габриэля и, улыбаясь, подошла к ним:
Наконец-то вы возвратились, виконт дЭксмес! Очень рада снова вас видеть! Я так много слышала о вас за последнее время! Но что привело вас в Лувр в столь ранний час?
Мария Стюарт обернулась, узнала адмирала и Габриэля и, улыбаясь, подошла к ним:
Наконец-то вы возвратились, виконт дЭксмес! Очень рада снова вас видеть! Я так много слышала о вас за последнее время! Но что привело вас в Лувр в столь ранний час?
Мне нужно поговорить с королем, нужно выдавил из себя Габриэль.