Он считает, как Пифагор.
С ним-то вы и решили заняться военным обучением монахов?
Да, друг мой.
То есть это он предложил вам вооружить монахов?
Нет, дорогой господин Шико, мысль исходила от меня, только от меня.
Ас какой целью?
С целью вооружить их.
Долой гордыню, нераскаявшийся грешник, гордыня, великий грех: не вам пришла в голову эта мысль.
Мне либо ему. Я уж, право, не помню, кому из нас она пришла в голову. Нет, нет, определенно мне; кажется, по этому случаю я даже произнес одно очень подходящее блистательное латинское изречение.
Шико подошел поближе к настоятелю.
Латинское изречение, вы, дорогой мой аббат?! сказал он. Не припомните ли вы эту латинскую цитату?
Militat spiritu
Militat spiritu, militat gladio?
Точно, точно! восторженно вскричал дон Модест.
Ну, ну, сказал Шико, невозможно извиняться более чистосердечно, чем вы, дон Модест. Я вас прощаю.
О! умиленно произнес Горанфло.
Вы по-прежнему мой друг, мой истинный друг.
Горанфло смахнул слезу.
Но давайте же позавтракаем, я буду снисходителен к вашим яствам, продолжал Шико.
Слушайте, сказал Горанфло вне себя от радости. Я велю передать брату повару, что если он не накормит нас по-царски, то будет посажен в карцер.
Отлично, отлично, сказал Шико, вы же здесь хозяин, дорогой мой настоятель.
И мы раскупорим несколько бутылочек, полученных от моей духовной дочери.
Я помогу вам добрым советом.
Дайте я обниму вас, Шико.
Не задушите меня. Лучше побеседуем.
XXI
СОБУТЫЛЬНИКИ
Горанфло не замедлил отдать соответствующие распоряжения.
Если достойный настоятель и двигался, как он утверждал, по восходящей, то особенно во всем, что касалось подробностей какой-нибудь трапезы, а также в развитии кулинарного искусства вообще.
Дон Модест вызвал брата Эзеба, каковой и предстал не столько перед своим духовным начальником, сколько перед взором судии.
По тому, как его приняли, он сразу догадался, что у достойного приора его ожидает нечто не вполне обычное.
Брат Эзеб, суровым тоном произнес Горанфло, прислушайтесь к тому, что вам скажет мой друг господин Робер Брике. Вы, говорят, пренебрегаете своими обязанностями. Я слышал о серьезных погрешностях в вашем последнем раковом супе, о роковой небрежности в приготовлении свиных ушей. Берегитесь, брат Эзеб, берегитесь: коготок увяз всей птичке пропасть.
Монах, то бледнея, то краснея, стал бормотать какие-то извинения, которые, однако, не были приняты во внимание.
Довольно, сказал Горанфло.
Брат Эзеб умолк.
Что у вас сегодня на завтрак? спросил достопочтенный настоятель.
Яичница с петушиными гребешками.
Еще что?
Фаршированные шампиньоны.
Еще?
Раки под соусом с мадерой.
Мелочь, все это мелочь. Назовите что-нибудь более основательное, да поскорее.
Можно подать окорок, начиненный фисташками.
Шико презрительно фыркнул.
Простите, робко вмешался Эзеб. Он сварен в сухом хересе. Я нашпиговал его говядиной, вымоченной в маринаде на оливковом масле. Таким образом, мясо окорока сдобрено говяжьим жиром, а говядина свиным.
Горанфло бросил на Шико робкий взгляд и жестом выразил одобрение.
Это неплохо, правда ведь, господин Брике? сказал он.
Шико жестом показал, что он доволен, хотя и не совсем.
А еще что у вас есть? спросил Горанфло.
Можно приготовить отличного угря.
К черту угря, сказал Шико.
Я думаю, господин Брике, продолжал Эзеб, постепенно смелея, что вы не раскаетесь, если попробуете моих угрей.
А что в них такого особенного?
Я их особым образом откармливаю.
Ого!
Да, вмешался Горанфло, кажется, римляне или греки, словом, какой-то народ, живший в Италии, откармливали миног, как Эзеб. Он вычитал это у одного древнего писателя по имени Светоний, писавшего по вопросам кулинарии.
Как, брат Эзеб, вскричал Шико, вы кормите своих угрей человеческим мясом?
Нет, сударь, мелко нарубая внутренности и печень домашних птиц и дичи, я прибавляю к ним немного свинины, делаю из всего этого своего рода колбасную начинку и бросаю своим угрям. Держу их в садке с дном из мелкой гальки, постоянно меняя пресную воду, за один месяц они основательно жиреют и в то же время сильно удлиняются. Тот, например, которого я подам сегодня сеньору настоятелю, весит девять фунтов.
Да это целая змея, сказал Шико.
Он мог заглотнуть шестидневного цыпленка.
А как вы его приготовили?
Да, как вы его приготовили? подхватил настоятель.
Снял с него кожу, поджарил, подержал в анчоусовом масле, обвалял в мелко истолченных сухарях, затем еще на десять секунд поставил на огонь. После этого я буду иметь честь подать его вам в соусе с перцем и чесноком.
Да, как вы его приготовили? подхватил настоятель.
Снял с него кожу, поджарил, подержал в анчоусовом масле, обвалял в мелко истолченных сухарях, затем еще на десять секунд поставил на огонь. После этого я буду иметь честь подать его вам в соусе с перцем и чесноком.
А соус?
Да, самый соус?
Простой соус на оливковом масле, сбитом с лимонным соком и горчицей.
Отлично, сказал Шико.
Брат Эзеб облегченно вздохнул.
Не хватает сладкого, справедливо заметил Горанфло.
Я подам вещи, которые сеньору настоятелю придутся по вкусу.
Хорошо, полагаюсь на вас, сказал Горанфло. Покажите, что вы достойны моего доверия.
Эзеб поклонился.
Я могу идти? спросил он.
Настоятель взглянул на Шико.
Пусть уходит, сказал Шико.
Идите и пришлите ко мне брата ключаря.
Брат ключарь сменил брата Эзеба и получил указания столь же обстоятельные и точные.
Через десять минут сотрапезники уже сидели друг против друга на мягких подушках глубоких кресел за столом, покрытым тонкой льняной скатертью, вооружившись ножами и вилками, словно два дуэлянта.
Стол, рассчитанный человек на шесть, был весь заставлен столько бутылок самой разнообразной формы и с самыми разными наклейками принес брат ключарь.
Эзеб, строго придерживаясь установленного меню, только что прислал из кухни яичницу, раков и грибы, наполнившие комнату ароматом трюфелей, самого свежего сливочного масла, тимьяна и мадеры.
Изголодавшийся Шико набросился на еду.
Настоятель начал есть с видом человека, сомневающегося в самом себе, в своем поваре и в своем сотрапезнике.
Но через несколько минут жадно поглощал пищу уже сам Горанфло, Шико же наблюдал за ним и за всем окружающим.
Начали с рейнского, потом перешли к бургундскому 1550 года, затем завернули в другую местность, где возраст напитка был неизвестен, пригубили Сен-Перре и, наконец, занялись вином, присланным новой духовной дочерью.
Ну, что вы скажете? спросил Горанфло, который отпил три глотка, не решаясь выразить свое мнение.
Бархатистое, но легкое, заметил Шико. А как зовут вашу новую духовную дочь?
Да ведь я ее еще не знаю.
Как, не знаете даже ее имени?
Ей-Богу же, нет, мы все время общались через посланцев.
Шико посидел некоторое время, смежив веки, словно смаковал глоток вина, прежде чем его проглотить. На самом деле он размышлял.
Итак, сказал он минут через пять, я имею честь завтракать в обществе полководца?
О, Бог мой, да!
Как, вы вздыхаете?
Ах, это до того утомительно!
Разумеется, но зато прекрасно, почетно.
Великолепно, однако теперь у нас стоит такой шум, а позавчера мне пришлось отменить одно блюдо за ужином.
Отменить одно блюдо?.. Почему?
Потому что многие из лучших моих воинов (должен это признать) нашли недостаточным то блюдо, которое подают в пятницу на третье, варенье из бургундского винограда.
Подумайте недостаточным!.. А по какой причине они его считают недостаточным?
Они заявили, что все еще голодны, и потребовали дополнительно какое-нибудь постное блюдо коростелька, омара или вкусную рыбу. Как вам нравится подобное обжорство?
Ну, раз эти монахи проходят военное обучение, не удивительно, что они ощущают голод.
А в чем тогда их заслуга? сказал дон Модест. Всякий может хорошо работать, если при этом досыта ест. Черт возьми, надо подвергать себя лишениям во славу Божию, продолжал достойный аббат, накладывая огромные ломти окорока и говядины на тоже довольно основательный кусок студня: об этом последнем блюде брат Эзеб не упомянул оно, конечно, подавалось на стол, но недостойно было стоять в меню.
Пейте, Модест, пейте, сказал Шико. Вы же подавитесь, любезный друг: вы побагровели.
От возмущения, ответил настоятель, осушая стакан, в который входило не менее полупинты.
Шико предоставил ему покончить с этим делом; когда же Горанфло поставил стакан на стол, он сказал:
Ну хорошо, кончайте свой рассказ, он меня заинтересовал, честное слово! Значит, вы лишили их одного блюда за то, что, по их мнению, им не хватало еды?
Совершенно точно.
Это чрезвычайно остроумно.
Наказание возымело необыкновенное действие: я думал, что они взбунтуются глаза у них сверкали, зубы лязгали.
Они были голодны, тысяча чертей, сказал Шико. Вполне естественно.
Вот как! Они были голодны?
Разумеется.
Вы так считаете? Вы так думаете?
Я просто уверен в этом.
Так вот, в тот вечер я заметил одно странное явление и хотел бы, чтобы о нем высказались ученые. Я призвал брата Борроме и дал ему указание насчет отмены одного блюда, а также, ввиду мятежного настроения, отменил вино.
Дальше? спросил Шико.
Наконец, чтобы увенчать дело, я велел провести дополнительное воинское учение, ибо желал окончательно сокрушить гидру мятежа. Об этом, вы, может быть, знаете, говорится в псалмах. Подождите, как это: Cabis poriabis diagonem. Эх, да вам же это, черт побери, невдомек.
Procutabis draconem[9], заметил Шико, подливая настоятелю.
Draconem, вот-вот, браво! Кстати о драконах: попробуйте-ка угря, он изумителен, просто тает во рту.
Спасибо, я уже и так не могу продохнуть. Но рассказывайте, рассказывайте.
О чем?
Дао том странном явлении.
Каком? Я уже не помню.
О том, которое вы хотели предложить на обсуждение ученых.
Ах да, припомнил, отлично.
Я слушаю.
Так вот, я велел провести вечером дополнительное учение, рассчитывая увидеть негодников обессиленными, бледными, потными. Я даже подготовил проповедь на текст Ядущий хлеб мой
Сухой хлеб, вставил Шико.
Вот именно, сухой, вскричал Горанфло, и циклопический взрыв хохота раздвинул его мощные челюсти. Я предвкушал, как обыграю эти слова, я целый час веселился при этой мысли. Но представьте себе во дворе передо мною оказывается целое войско необыкновенно живых, подвижных молодцов, прыгающих, словно саранча, и все под воздействием иллюзии, о которой я и хочу узнать мнение ученых.