Он просто прелесть! Я же тебе говорил, ответил дон Модест.
Я уверен, что он выручает тебя таким образом каждый день, сказал Шико.
О да, каждый день. Он покорен мне, как раб. Я все время упрекаю его за излишнюю предупредительность. Но смирение вовсе не рабство, наставительно прибавил Горанфло.
Так что тебе здесь, по правде говоря, нечего делать, и ты можешь почивать сном праведника: бодрствует за тебя брат Борроме?
Ну да, Боже ты мой!
Это мне и нужно было выяснить, заметил Шико, и все свое внимание он перенес на брата Борроме.
Замечательное это было зрелище монастырский казначей выпрямился в своих доспехах, словно вставший на дыбы боевой конь.
Расширенные зрачки его метали огонь, мощная рука делала такие искусные выпады шпагой, что казалось, мастер своего дела фехтует перед взводом солдат. Каждый раз, когда Борроме показывал какое-нибудь упражнение, Горанфло повторял его жесты, прибавляя при этом:
Борроме правильно говорит. Но и я вам это же говорю: припомните вчерашнее учение. Переложите оружие в другую руку, держите пику, держите ее крепче, чтоб наконечник находился на уровне глаз. Да подтянитесь же, ради святого Георгия! Тверже ногу! Равнение налево то же самое, что равнение направо, с той разницей, что все делается как раз наоборот.
Черти полосатые! сказал Шико. Ты ловко умеешь обучать.
Да, да, ответил Горанфло, поглаживая тройной подбородок, я довольно хорошо разбираюсь в упражнениях.
В лице Борроме у тебя очень способный ученик.
Он отлично схватывает мои указания. Исключительно умный малый.
Монахи выполняли военный бег маневр, весьма распространенный в то время, схватывались врукопашную, бились на шпагах, кололи пиками и упражнялись в стрельбе.
Когда дошли до стрельбы, настоятель сказал Шико:
Сейчас ты увидишь моего маленького Жака.
А кто он такой твой маленький Жак?
Славный паренек, которого я хотел взять для личных услуг, у него очень спокойная повадка, но сильная рука, и при этом он живой, как порох.
Вот как! А где же этот прелестный мальчик?
Подожди, подожди, я его сейчас покажу. Да вон там, видишь: тот, что уже нацепил свой мушкет и собирается стрелять.
И хорошо он стреляет?
Так, что в ста шагах не промахнется по ноблю с розой.
Этот малый будет лихо служить мессу! Но, кажется, теперь моя очередь сказать: подожди, подожди.
Что такое?
Ну да!.. Э, нет!
Ты знаешь моего маленького Жака?
Я? Да ни в малейшей степени.
Но сперва тебе показалось, что ты его знаешь?
Да, мне показалось, что это его я видел в одной церкви, в некий прекрасный день, точнее в ночь, когда сидел, запершись, в исповедальне. Но нет, я ошибся, это был не он.
Мы вынуждены признаться, что на этот раз слова Шико не вполне соответствовали истине. У Шико была изумительная память на лица: увидев чье-либо лицо, он уже не забывал его.
Невольно обративший на себя внимание настоятеля и его друга, маленький Жак, как его называл Горанфло, действительно заряжал в данный момент тяжелый мушкет длиной с него самого; когда ружье было заряжено, он гордо занял позицию в ста шагах от мишени и, отставив правую ногу, прицелился с чисто военной точностью.
Ей-Богу же, отличный прицел, сказал Шико, и, честное слово, красавец мальчик.
Спасибо, сударь, отозвался Жак, и на бледных щеках его вспыхнул радостный румянец.
Ты ловко владеешь ружьем, мальчуган, продолжал Шико.
Стараюсь научиться, сударь, сказал Жак.
С этими словами, отложив ружье, уже ненужное после того, как с его помощью он показал свое уменье, монашек взял у своего соседа пику и сделал мулине, по мнению Шико безукоризненно.
Шико снова принялся расточать похвалы.
Особенно хорошо он владеет шпагой, сказал дон Модест. Понимающие люди ценят его очень высоко. И правда, у этого парня ноги железные, кисти рук точно сталь, и с утра до вечера он только и делает, что скребет железом о железо.
Любопытно поглядеть, заметил Шико.
Вы хотите испытать его силу? спросил Борроме.
Хотел бы в ней убедиться, ответил Шико.
Дело в том, продолжал казначей, что здесь никто, кроме, может быть, меня самого, не может с ним состязаться. У вас-то силы имеются?
Я всего-навсего жалкий горожанин, ответил Шико, качая головой. В свое время я орудовал рапирой не хуже всякого другого. Но теперь ноги у меня дрожат, в руке нет уверенности, да и голова уже не та.
Но вам все же случается драться? спросил Борроме.
Иногда, ответил Шико и бросил улыбающемуся Горанфло взгляд, поймав который тот прошептал имя Никола Давида.
Но вам все же случается драться? спросил Борроме.
Иногда, ответил Шико и бросил улыбающемуся Горанфло взгляд, поймав который тот прошептал имя Никола Давида.
Но Борроме не заметил этой улыбки, Борроме не услышал этого имени: безмятежно усмехаясь, он велел принести рапиры и фехтовальные маски.
Жак, весь горя нетерпеливой радостью под своим холодным и сумрачным обличием, завернул рясу до колен и, два раза топнув ногой, крепко уперся сандалиями в песок
Вот что, сказал Шико, я не монах, не солдат и потому довольно давно не обнажал шпаги Прошу вас, брат Борроме, вы весь состоите из мускулов и сухожилий, дайте урок брату Жаку. Вы разрешаете, дорогой аббат?
Даже приказываю, возгласил настоятель, радуясь, что может вставить свое слово.
Борроме снял с головы каску, Шико поспешил подставить обе руки, и каска в руках Шико дала своему бывшему владельцу возможность еще раз убедиться в том, что это именно она. Пока наш буржуа занимался этим обследованием, казначей затыкал полы рясы за пояс и готовился к поединку.
Все монахи, болея за честь монастыря, тесным кольцом окружили ученика и учителя.
Горанфло потянулся к уху приятеля.
Это так же забавно, как служить вечерню, правда? шепнул он простодушно.
С тобой согласится любой кавалерист, ответил Шико с тем же простодушием.
Противники встали в позицию. Сухой и жилистый Борроме имел преимущество в росте. К тому же он обладал уверенностью и опытом.
Глаза Жака порою загорались огнем, и лихорадочный румянец начинал играть на его скулах.
Монашеская личина постепенно спадала с Борроме: с рапирой в руке, весь загоревшись таким увлекательным делом, как состязание в силе и ловкости, он на глазах преображался в воина. Каждый удар он сопровождал увещанием, советом, упреком, но зачастую сила, стремительность, пыл Жака брали верх над опытностью его учителя, и брат Борроме получал добрый удар прямо в грудь.
Шико пожирал глазами это зрелище и считал удары, наносимые острием рапиры.
Когда состязание окончилось или, вернее, когда противники сделали первую паузу, он сказал:
Жак попал шесть раз, брат Борроме девять. Для ученика это очень неплохо, но для учителя недостаточно.
Из всех присутствующих один Шико заметил молнию, сверкнувшую в глазах Борроме и открывшую новую черту его характера.
Ну вот! подумал Шико, он гордец.
Сударь, возразил Борроме голосом, которому он с большим трудом придал слащавые нотки. Бой на рапирах для всех дело нелегкое, а уж для таких бедных монахов, как мы, и подавно.
Не в том дело, сказал Шико, решив оттеснить любезного Борроме на последнюю линию обороны, учитель должен быть по меньшей мере вдвое сильнее ученика.
Ах, господин Брике, произнес Борроме, побледнев и кусая губы, вы уж чересчур требовательны.
Ну вот, он еще и гневлив, подумал Шико, это уже второй смертный грех, а говорят, достаточно одного, чтобы погубить душу: мне повезло.
Вслух же он сказал:
Если бы Жак действовал хладнокровнее, он, я полагаю, сравнялся бы с вами.
Не думаю, сказал Борроме.
А я так просто уверен в этом.
Господину Брике, который сам фехтует, сказал не без горечи Борроме, может быть, следовало бы помериться силами с Жаком: тогда ему легче было бы вынести правильное суждение.
О, я уже слишком стар, сказал Шико.
Да, но зато у вас есть знания, сказал Борроме.
Ах, ты насмехаешься, подумал Шико, погоди, погоди.
Но, продолжал он вслух, есть одно соображение, которое делает мое замечание сомнительным.
Какое же?
Я уверен, что, как достойный учитель, брат Борроме несколько поддавался Жаку.
Вот как! произнес Жак, в свою очередь хмуря брови.
Нет, ни в коем случае, ответил Борроме, сдерживаясь, но в глубине души дрожа от ярости, я, конечно, люблю Жака, но не стал бы портить его такого рода уступками.
Странно, заметил Шико, словно говоря сам с собой, мне так показалось, простите, пожалуйста.
Нов конце концов, сказал Борроме, вы, так легко рассуждающий, попробовали бы сами, господин Брике.
О, я, пожалуй, не решусь, отозвался Шико.
Не бойтесь, сударь, сказал Борроме, мы будем к вам снисходительны, как предписывает сама Церковь.
Не бойтесь, сударь, сказал Борроме, мы будем к вам снисходительны, как предписывает сама Церковь.
Нечестивец ты этакий! прошептал Шико.
Да ну же, господин Брике, одну только схватку!
Попробуй, сказал Горанфло, попробуй.
Я вам не сделаю больно, сударь, вмешался Жак, становясь, в свою очередь, на сторону учителя и желая тоже куснуть его обидчика. Рука у меня совсем легкая.
Славный мальчик, прошептал Шико, устремляя на монашка невыразимый взгляд и безмолвно улыбаясь.
Что ж, сказал он, раз всем так хочется
А, браво! вскричали монахи, предвкушая легкую победу.
Только предупреждаю вас, сказал Шико, не более трех схваток.
Как вам будет угодно, сударь, ответил Жак.
Медленно поднявшись со скамейки, на которую он уселся во время разговора, Шико подтянул свою куртку и с ловкостью черепахи, ловящей мух, надел кожаную перчатку и маску.
Если он сможет парировать твои прямые удары, шепнул Борроме Жаку, я с тобой больше не фехтую, так и знай.
Жак кивнул головой и улыбнулся, словно желая сказать: Не беспокойтесь, учитель.
Шико все с той же медлительностью, все так же осмотрительно стал в позицию, вытягивая длинные руки и ноги: с почти чудесной точностью в движениях он сумел замаскировать их силу, упругость и исключительную натренированность.
XXIII
УРОК
В ту эпоху, о которой мы повествуем, стремясь не только рассказать о событиях, но также показать нравы и обычаи, фехтование не было тем, чем оно является в наше время.
Шпаги оттачивались с обеих сторон, благодаря чему ими рубили так же часто, как и кололи. Вдобавок левой рукой, вооруженной кинжалом, можно было не только обороняться, но и наносить удары: все это приводило к многочисленным ранениям или, скорее, царапинам, которые в настоящем поединке особенно разъяряли бойцов.