Неотесанным бандитом, повторила она, словно пробуя на вкус, смакуя эти слова.
А что, разве не так? Интересно, где ты ухитрилась его подцепить?
В поезде, ответила она и, похоже, сразу пожалела о своей откровенности. Знаешь, Эдди, не лез бы ты не в свое дело. Видел же, что случилось с Джо?
У меня даже перехватило дыхание. Эллен, совсем рядышком, во всем блеске юной чистоты и свежести, такая беззащитная, хрупкая, прелестная, и такое говорит...
Это же разбойник, самый натуральный! крикнул я. Он может сделать с девушкой все что угодно. Он ударил Джо кастетом. Представляешь? Кастетом!
А здорово ударил?
И так она это спросила, будто уже сто лет ждала от меня ответа, а я все чего-то мямлил. Зато теперь она смотрела прямо на меня, ей действительно было важно услышать, что я скажу; на один-единственный миг она пересилила свою отрешенность, но потом она снова отгородилась. Я говорю «отгородилась», потому что вскоре заметил, что как только заходила речь о ее дружке, веки Эллен слегка опускались, словно загораживая что-то все загораживая, от моих глаз.
Наверное, я должен был что-то сказать, но так и не решился ее отчитать. Слишком неодолимо было очарование ее красоты и неотразимости этой красоты. Я даже начал изобретать для Эллен оправдания: возможно, тот человек совсем не такой, каким себя выставляет; возможно что гораздо романтичнее она с ним ради того, чтобы кого-то спасти. Когда я об этом подумал, в комнату отдыха начали забредать знакомые, пошли всякие расспросы, разговоры. Продолжать эту беседу мы больше не могли и поэтому вышли в зал и раскланялись с местными дуэньями. А потом мне пришлось отпустить ее в безбрежное и яркое море танцующих, и она самозабвенно закружилась среди столов, заваленных нарядными хлопушками и сувенирами, охваченная южной негой, со стоном исторгаемой медными глотками труб и саксофонов. Чуть погодя я увидел Джо, уже с полоской пластыря на лбу. Он сидел в уголке и так смотрел на Эллен, будто это она ударила его кастетом. Я не стал к нему подходить. И вообще мне было как-то муторно что-то подобное я ощущал иногда после дневного сна, вдруг казалось, будто все стало совсем другим, и я проспал что-то очень-очень важное.
Вечеринка шла своим чередом: свистульки из картона, «живые картины», вспышки фотоаппаратов для светской хроники в утренних газетах. Потом торжественное шествие парами на ужин, около двух часов организаторы вечеринки стали одеваться, всюду начали рыскать ищейки из полиции, вынюхивая, нет ли тут недозволенной выпивки[5], а остряки из газеты высматривать скандальные сценки. Я же украдкой все время отыскивал глазами сияющую орхидею, приколотую к плечу Эллен: она мелькала то в одном конце зала, то в другом, похожая на плюмаж, венчавший головные уборы Стюартов[6]. Эта орхидея будила в моей душе нехорошие предчувствия, но вот наконец последние стайки сонных уже гостей потянулись к лифтам, а потом они, укутавшись до бровей в огромные шубы, стали потихоньку выбираться на улицу, ныряя в ясную и морозную миннесотскую ночь.
II
Средняя часть нашего города расположена на пологом склоне на верху холма находятся дома жителей, а всякие учреждения, магазины и прочее на уровне берега реки. Надо сказать, что эта, деловая, часть города выглядит довольно таки причудливо, сплошные подъемы и спуски, треугольные закутки, неопределенной формы площадки, о чем свидетельствуют даже названия, например, площадь «Семь углов». Едва ли найдется хотя бы дюжина горожан, способных нарисовать более или менее точную карту этого района, хотя каждый дважды в день пересекает его: кто на трамвае, кто на машине, кто пешком. Какими делами занимались в этой деловой части, лично я, если честно, никогда толком не знал. Точно помню, что там всегда стояли длинные цепочки трамваев, куда-то они, конечно, везли; что имелся один большой кинотеатр и много маленьких, увешанных плакатами «Долой Гибсона»[7], «Чудо-лошадь» или «Чудо-пес»; всякие магазинчики с забавными изображениями сыщика по имени Старый Король Брэди и прочих персонажей из дешевой библиотечки детективов, с сигаретами, стеклянными шариками и конфетами на прилавках. И еще было там такое место (вот его я мог бы найти запросто), где можно взять напрокат модный костюм и куда мы наведывались, по крайней мере, раз в год. Когда я был мальчишкой, то в один знаменательный день обнаружил, что на одной неприметной улочке есть и непристойные заведения, а еще там поблизости были ломбарды, дешевые ювелирные лавки, небольшие спортивные клубы и спортивные залы и нечто вроде салунов слишком уж захудалых и низкопробных.
Наутро после вечеринки я проснулся поздно и долго нежился в постели, радуясь, что еще целых два дня не будет утренних молитв и классных занятий, что можно ничего не делать, разве что готовиться к очередной вечеринке. День был погожим и свежим в такую погоду даже не замечаешь мороза, пока не начинает пощипывать щеки, и вчерашние события теперь казались мне совсем далекими и почти нереальными. После позднего завтрака я решил побродить по улицам, шел приятный мелкий снежок, видимо, собравшийся сыпаться с неба весь день, но как только я дошел до середины средней части (никакого конкретного названия у нашего склона, по-моему, просто не было), все мое спокойствие сдуло, как ветром шляпу. Я больше не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Эллен Бейкер. Я ужасно за нее переживал, я еще никогда ни о ком так не волновался. Я все медленнее и медленнее переставлял ноги, чувствуя неодолимое желание вернуться назад, отыскать ее, поговорить... но вспомнил, что сегодня она приглашена на чай, и ускорил шаг, однако мысли о ней не отступали, были даже более неотступными, чем обычно. А потом последовало неожиданное продолжение всей этой истории.
Так вот, значит, сыпал снежок, было четыре часа, в декабре в это время уже темнеет и зажигают фонари. Я прошел мимо ресторанчика с бильярдом: в витрине гриль с сосисками, рядом с дверью несколько кресел. Свет внутри этой забегаловки горел, но скудный, несколько тусклых желтоватых кругов под потолком и больше ничего светившиеся окна еле-еле разгоняли морозную мглу, не вызывая ни малейшего желания в них заглянуть. Короче, проходя мимо этого заведения и продолжая думать исключительно об Эллен каждую секунду только о ней, я заметил краем глаза четырех бродяг. И когда я уже отошел метра на три, один из них меня окликнул, не по имени, естественно, однако я понял, что он обращается ко мне. Я подумал, что это выпад в адрес моей енотовой шубы, и решил отмолчаться, но через пару секунд тот же голос снова меня окликнул, причем с наглой настойчивостью. Я с досадой развернулся. Примерно в десяти футах от меня он стоял со своими дружками и глумливо усмехался, точно так же, как тогда, глядя на Джо. Точно, это был вчерашний тип со шрамами на худой физиономии.
На нем было щегольское пальтецо, воротник наглухо застегнут, словно этому франту было холодно. Руки он засунул в карманы, на голове котелок, на ногах высокие ботинки на застежках. Я испугался и пару секунд стоял не двигаясь, но страх пересилила злость, к тому же дрался я гораздо лучше Джо Джелка и поэтому решительно шагнул вперед. Приятели его на меня не смотрели, может, вообще не обратили внимания, но он точно меня узнал, это было видно по глазам.
«Ну вот он я. И что дальше?» говорил его взгляд.
Я сделал еще один шаг, в ответ он беззвучно, но крайне презрительно рассмеялся и попятился назад, к своим. Я продолжал приближаться. Я хотел с ним поговорить, хотя и не представлял, о чем именно. Однако когда я подошел, он, видимо, раздумал со мной общаться и резко отступил назад, возможно, рассчитывал заманить в ресторан, поэтому резво проскользнул между своими дружками, причем эта троица смотрела на меня без малейшего удивления. Дружки были из той же породы дешевые щеголи, но в отличие от него даже довольно симпатичные; в их глазах не было этой животной злобы.
На нем было щегольское пальтецо, воротник наглухо застегнут, словно этому франту было холодно. Руки он засунул в карманы, на голове котелок, на ногах высокие ботинки на застежках. Я испугался и пару секунд стоял не двигаясь, но страх пересилила злость, к тому же дрался я гораздо лучше Джо Джелка и поэтому решительно шагнул вперед. Приятели его на меня не смотрели, может, вообще не обратили внимания, но он точно меня узнал, это было видно по глазам.
«Ну вот он я. И что дальше?» говорил его взгляд.
Я сделал еще один шаг, в ответ он беззвучно, но крайне презрительно рассмеялся и попятился назад, к своим. Я продолжал приближаться. Я хотел с ним поговорить, хотя и не представлял, о чем именно. Однако когда я подошел, он, видимо, раздумал со мной общаться и резко отступил назад, возможно, рассчитывал заманить в ресторан, поэтому резво проскользнул между своими дружками, причем эта троица смотрела на меня без малейшего удивления. Дружки были из той же породы дешевые щеголи, но в отличие от него даже довольно симпатичные; в их глазах не было этой животной злобы.
Он зашел внутрь? спросил я.
Дружки украдкой переглянулись, и я заметил, как они перемигиваются, после долгой паузы один спросил:
Кто это он?
Я не знаю, как его зовут.
В ответ снова подмигиванье. Еще больше разозлившись, я храбро их обогнул и вошел в забегаловку. Несколько человек сидели сбоку, за стойкой, еще несколько гоняли бильярдные шары, но его не было ни там, ни там.
И снова мне стало не по себе. Если он вздумал завести меня в какой-нибудь закуток а в глубине я заметил несколько приоткрытых дверей, то лучше подстраховаться. Я подошел к кассиру.
А где тот человек, который только что вошел?
Кассир тут же насторожился или мне показалось?
Какой человек?
Ну этот... с худым лицом, в котелке.
А когда он вошел?
Минуту назад.
Никого не видал, он опять помотал головой.
Я выжидал. Те трое тоже вошли и тоже расположились у стойки рядом со мной. Я чувствовал, как они исподтишка меня изучают, будто примериваются. Положение становилось все более опасным, в какой-то момент я развернулся и вышел на улицу. Пройдя несколько шагов, я снова развернулся и внимательно осмотрел ресторанчик, чтобы хорошенько его запомнить и, если что, потом найти. Дойдя до угла, я вдруг припустился бегом, нашел у гостиницы такси и поехал на вершину холма домой.
Эллен дома не было. Миссис Бейкер спустилась в гостиную поболтать со мной. Она была в прекрасном настроении и явно упивалась тем, что у нее такая красивая дочь, совершенно не подозревая ни о вчерашнем происшествии, ни о том, что вообще творится. Она радовалась, что каникулы заканчиваются это так утомительно, а Эллен такая хрупкая... Потом она сообщила нечто чрезвычайно меня утешившее. Сказала: очень хорошо, что я заглянул, Эллен непременно захочет со мной повидаться, а времени у нее в обрез. Она ведь сегодня уезжает, поезд в восемь тридцать.