Вот немного посидели,
А теперь похулиганим
Что-то тихо в самом деле,
Думал Мао с Ляо Бянем,
Чем еще уконтрапупишь
Мировую атмосферу:
Мы покажем крупный кукиш
СэШэА и эСеСеРу!
И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся,
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вэй-бины
В заповедных и дремучих
страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
и в проезжих сеет страх:
Воет воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах
там кикиморы живут,
Защекочут до икоты
и на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный
заграбастают,
А уж лешие так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец и воин
попадал в дремучий лес,
Кто зачем: кто с перепою,
а кто сдуру в чащу лез.
По причине попадали, без причины ли,
Только всех их и видали словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского из лесу,
где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы
чуть друг друга не едят,
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть!
Соловей разбойник главный
им устроил буйный пир,
А от их был Змей трехглавый
и слуга его Вампир,
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Страшно, аж жуть!
Змей Горыныч взмыл на древо,
ну раскачивать его:
«Выводи, Разбойник, девок,
пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют!
А не то я, матерь вашу, всех сгною!»
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи:
«Натерпелись сколько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы,
патриотки али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, отоварился!
А еще на наших женщин позарился!..»
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник тоже
был не только лыком шит,
Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа,
ты, заморский паразит!
Убирайся без бою, уматывай
И Вампира с собою прихватывай!»
Страшно, аж жуть!
А теперь седые люди
помнят прежние дела:
Билась нечисть грудью в груди
и друг друга извела,
Прекратилося навек безобразие
Ходит в лес человек безбоязненно.
И не страшно ничуть!
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги,
Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.
Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарищей нет.
И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
О войне будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.
А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица,
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..
Гололед на Земле, гололед
Целый год напролет гололед.
Будто нет ни весны, ни лета
В саван белый одета планета
Люди, падая, бьются об лед.
Гололед на Земле, гололед
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед
Целый год напролет, целый год.
Даже если всю Землю в облет,
Не касаясь планеты ногами,
Не один, так другой упадет
На поверхность, а там гололед!
И затопчут его сапогами.
Гололед на Земле, гололед
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед
Целый год напролет, целый год.
Только лед, словно зеркало, лед,
Но на детский каток не похоже,
Может зверь не упавши пройдет
Гололед! и двуногий встает
На четыре конечности тоже.
Гололед на Земле, гололед
Целый год напролет гололед.
Гололед, гололед, гололед
Целый год напролет, целый год.
Вот главный вход, но только вот
Упрашивать я лучше сдохну,
Вхожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня, тепленького
Хоть бываю и хуже я сам,
Оскорбили до ужаса.
И, плюнув в пьяное мурло
И обвязав лицо портьерой,
Я вышел прямо сквозь стекло
В объятья к милиционеру.
И меня окровавленного,
Всенародно прославленного,
Прям как был я в амбиции
Довели до милиции.
И, кулаками покарав
И попинав меня ногами,
Мне присудили крупный штраф
За то, что я нахулиганил.
А потом перевязанному,
Несправедливо наказанному
Сердобольные мальчики
Дали спать на диванчике.
Проснулся я еще темно,
Успел поспать и отдохнуть я,
Встаю и, как всегда, в окно,
Но на окне стальные прутья!
И меня патентованного,
Ко всему подготовленного,
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.
А рано утром верь не верь
Я встал, от слабости шатаясь,
И вышел в дверь я вышел в дверь!
С тех пор в себе я сомневаюсь.
В мире тишь и безветрие,
Чистота и симметрия,
На душе моей тягостно,
И живу я безрадостно.
Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоды
Не пройдет и полгода и я появлюсь,
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все кроме тех, кто нужней,
Я не верю судьбе, а себе еще меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь весь в друзьях и в делах
Я, конечно, спою не пройдет и полгода.
Я, конечно, вернусь весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою не пройдет и полгода.
В ресторане по стенкам висят тут и там
«Три медведя», «Заколотый витязь»
За столом одиноко сидит капитан.
«Разрешите?» спросил я. «Садитесь!
Закури!» «Извините, Казбек не курю»
«Ладно, выпей, давай-ка посуду!..
Да пока принесут Пей, кому говорю!
Будь здоров!» «Обязательно буду!»
«Ну так что же, сказал, захмелев, капитан,
Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемет или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной,
За моею спиной такое
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!»
Он ругался и пил, он спросил про отца,
И кричал он, уставясь на блюдо:
«Я полжизни отдал за тебя, подлеца,
А ты жизнь прожигаешь, иуда!
А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною!..»
Я сидел как в окопе под Курской дугой
Там, где был капитан старшиною.
Он все больше хмелел, я за ним по пятам,
Только в самом конце разговора
Я обидел его я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором!..»
Песня беспокойства
Песня беспокойства
А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
Выстрела в спину
Не ожидает никто.
На батарее
Нету снарядов уже.
Надо быстрее
На вираже!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
Даже в дозоре
Можешь не встретить врага.
Это не горе
Если болит нога.
Петли дверные
Многим скрипят, многим поют:
Кто вы такие?
Вас здесь не ждут!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
Многие лета
Всем, кто поет во сне!
Все части света
Могут лежать на дне,
Все континенты
Могут гореть в огне,
Только все это
Не по мне!
Парус! Порвали парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
Опасаясь контрразведки,
избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер
Пек»,
Вечно в кожаных перчатках
чтоб не делать отпечатков,
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку,
преимущественно ночью,
Щелкал носом в ём был спрятан инфракрасный
объектив,
А потом в нормальном свете
представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллевтив.
Клуб на улице Нагорной
стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный
склад,
Искаженный микропленкой,
ГУМ стал маленькой избенкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных
может, грустно, а может, скучно,
Враг подумал враг был дока, написал фиктивный чек,
И где-то в дебрях ресторана
гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным,
хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем так: подручный Джона
был находкой для шпиона,
Так случиться может с каждым если пьян и мягкотел!
«Вот и первое заданье:
в три пятнадцать возле бани
Может, раньше, а может, позже остановится такси,
Надо сесть, связать шофера,
разыграть простого вора,
А потом про этот случай раструбят по Би-би-си.
И еще. Побрейтесь свеже,
и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом скажет он:
Не хотите ли черешни?
Вы ответите: Конечно,
Он вам даст батон с взрывчаткой принесете мне батон.
А за это, друг мой пьяный,
говорил он Епифану,
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин!»
Враг не ведал, дурачина:
тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер
этот самый Джон Ланкастер!..
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек
Обезврежен он, и даже
он пострижен и посажен,
А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.
Профессионалам
зарплата навалом,
Плевать, что на лед они зубы плюют.
Им платят деньжищи
огромные тыщи,
И даже за проигрыш, и за ничью.
Игрок хитер пусть
берет на корпус,
Бьет в зуб ногой и ни в зуб ногой,
А сам в итоге
калечит ноги
И вместо клюшки идет с клюкой.
Профессионалам,
отчаянным малым,
Игра лотерея, кому повезет.
Играют с партнером
как бык с матадором,
Хоть, кажется, принято наоборот.
Как будто мертвый
лежит партнер твой,
И ладно, черт с ним пускай лежит.
Не оплошай, бык,
бог хочет шайбы,
Бог на трибуне он не простит!
Профессионалам
судья криминалом
Ни бокс не считает, ни злой мордобой,
И с ними лет двадцать
кто мог потягаться
Как школьнику драться с отборной шпаной?!
Но вот недавно
их козырь главный
Уже не козырь, а так пустяк,
И их оружьем
теперь не хуже
Их бьют, к тому же на скоростях.
Профессионалы
в своем Монреале
Пускай разбивают друг другу носы,
Но их представитель
(хотите спросите!)
Недавно заклеен был в две полосы.
Сперва распластан,
а после пластырь
А ихний пастор ну как назло!
Он перед боем
знал, что слабо им,
Молились строем не помогло.
Профессионалам
по всяким каналам
То много, то мало на банковский счет,
Анаши ребята
за ту же зарплату
Уже пятикратно уходят вперед!
Пусть в высшей лиге
плетут интриги,
И пусть канадским зовут хоккей
За нами слово,
до встречи снова!
А футболисты до лучших дней
Чем славится индийская культура?
Ну, скажем, Шива многорук, клыкаст
Еще артиста знаем Радж Капюра,
И касту йогов странную из каст.