Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах
Выстрела ждущих,
В силки летящих,
Сколько плывущих,
Сколько парящих
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
Шубы не хочет пушнина носить
Так и стремится в капкан и в загон,
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвется из кожи вон.
В ваши силки призадумайтесь, люди!
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,
Тысячи тысячей в наших деньгах.
В рощах и чащах,
В дебрях и кущах
Сколько рычащих,
Сколько ревущих,
Сколько пасущихся,
Сколько кишащих,
Мечущих, рвущихся,
Живородящих,
Серых, обычных,
В перьях нарядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
Шерстью линяющих,
Шкуру меняющих,
Блеющих, лающих,
Млекопитающих,
Сколько летящих,
Бегущих, ползущих,
Сколько непьющих
В рощах и кущах
И некурящих
В дебрях и чащах,
И пресмыкающихся,
И парящих,
И подчиненных,
И руководящих,
Вещих и вящих,
Рвущих и врущих
В рощах и кущах,
В дебрях и чащах!
Шкуры не порчены, рыба живьем,
Мясо без дроби зубов не сломать,
Ловко, продуманно, просто, с умом,
Мирно зачем же стрелять!
Каждому егерю белый передник!
В руки таблички: «Не бей!», «Не губи!»
Все это вместе зовут заповедник,
Заповедь только одна: не убий!
Но сколько в рощах,
Дебрях и кущах
И сторожащих,
И стерегущих,
И загоняющих,
В меру азартных,
Плохо стреляющих
И предынфарктных,
Травящих, лающих,
Конных и пеших,
И отдыхающих
С внешностью леших,
Сколько их, знающих
И искушенных,
Не попадающих
В цель, разозленных,
Сколько дрожащих,
Портящих шкуры,
Сколько ловящих
На самодуры,
Сколько их, язвенных,
Сколько всеядных,
Сетью повязанных
И кровожадных,
Полных и тучных,
Тощих, ледащих
В дебрях и кущах,
В рощах и чащах!
Произошел необъяснимый катаклизм:
Я шел домой по тихой улице своей
Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм,
Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей»!
Я по подземным переходам не пойду:
Визг тормозов мне как романс о трех рублях,
За то ль я гиб и мёр в семнадцатом году,
Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!
Он мне не друг и не родственник,
Он мне заклятый враг,
Очкастый частный собственник
В зеленых, серых, белых «Жигулях»!
Но ничего, я к старой тактике пришел:
Ушел в подполье пусть ругают за прогул!
Сегодня ночью я три шины пропорол,
Так полегчало без снотворного уснул!
Дверь проломить купил отбойный молоток,
Электродрель, попробуй крышу пропили!
Не дам порочить наш совейский городок,
Где пиво варят золотое «Жигули»!
Он мне не друг и не родственник,
Он мне заклятый враг,
Очкастый частный собственник
В зеленых, серых, белых «Жигулях»!
Мне за грехи мои не будет ничего:
Я в психбольнице все права завоевал.
И я б их к стенке ставил через одного
И направлял на них груженый самосвал!
Но вскоре я машину сделаю свою
Все части есть, а от владения уволь:
Отполирую и с разгону разобью
Ее под окнами отеля «Метрополь».
Нет, чтой-то ёкнуло ведь части-то свои!
Недосыпал, недоедал, пил только чай
Всё, еду, еду регистрировать в ГАИ!..
Ах, черт! «москвич» меня забрызгал, негодяй!
Он мне не друг и не родственник,
Он мне заклятый враг,
Очкастый частный собственник
В зеленых, серых, белых «москвичах»!
Отбросив прочь свой деревянный посох,
Упав на снег и полежав ничком,
Я встал и сел в «погибель на колесах»,
Презрев передвижение пешком.
Я не предполагал играть с судьбою,
Не собирался спирт в огонь подлить,
Я просто этой быстрою ездою
Намеревался жизнь себе продлить.
Подошвами своих спортивных чешек
Топтал я прежде тропы и полы
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.
Но я в другие перешел разряды
Меня не примут в общую кадриль,
Я еду, я ловлю косые взгляды
И на меня, и на автомобиль.
Прервав общенье и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда,
Но кончилось глухое неприятье
И началась открытая вражда.
Я в мир вкатился, чуждый нам по духу,
Все правила движения поправ,
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.
Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак:
Морским узлом завязана антенна
То был намек: с тобою будет так!
Прокравшись огородами, полями,
Вонзали шило в шины, как кинжал,
Я ж отбивался целый день рублями
И не сдавался, и в боях мужал.
Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал,
Но у него поставлена разведка
И он в засаду мне не попадал.
И вот как «языка» бесшумно сняли
Передний мост и унесли во тьму.
Передний мост!.. Казалось бы детали,
Но без него и задний ни к чему.
Я доставал мосты, рули, колеса,
Не за глаза красивые за мзду.
Но понял я: не одолеть колосса,
Назад пока машина на ходу!
Назад, к моим нетленным пешеходам!
Пусти назад, о отворись, сезам!
Назад в метро, к подземным переходам!
Разгон, руль влево и по тормозам!
Восстану я из праха, вновь обыден,
И улыбнусь, выплевывая пыль:
Теперь народом я не ненавидим
За то, что у меня автомобиль!
Я вам мозги не пудрю
Уже не тот завод:
В меня стрелял поутру
Из ружей целый взвод.
За что мне эта злая,
Нелепая стезя
Не то чтобы не знаю,
Рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял
И взвод отлично выполнил приказ,
Но был один, который не стрелял.
Судьба моя лихая
Давно наперекос:
Однажды языка я
Добыл, да не донес,
И особист Суэтин
Неутомимый наш,
Еще тогда приметил
И взял на карандаш.
Он выволок на свет и приволок
Подколотый, подшитый матерьял
Никто поделать ничего не смог.
Нет смог один, который не стрелял.
Рука упала в пропасть
С дурацким звуком «Пли!»
И залп мне выдал пропуск
В ту сторону земли.
Но слышу: «Жив, зараза,
Тащите в медсанбат.
Расстреливать два раза
Уставы не велят».
А врач потом все цокал языком
И, удивляясь, пули удалял,
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.
Я раны, как собака,
Лизал, а не лечил;
В госпиталях, однако,
В большом почете был.
Ходил в меня влюбленный
Весь слабый женский пол:
«Эй ты, недострелённый,
Давай-ка на укол!»
Наш батальон геройствовал в Крыму,
И я туда глюкозу посылал
Чтоб было слаще воевать ему.
Кому? Тому, который не стрелял.
Я пил чаек из блюдца,
Со спиртиком бывал
Мне не пришлось загнуться,
И я довоевал.
В свой полк определили,
«Воюй! сказал комбат.
А что недострелили
Так я не виноват».
Я очень рад был но, присев у пня,
Я выл белугой и судьбину клял:
Немецкий снайпер дострелил меня,
Убив того, который не стрелял.
Сам виноват и слезы лью,
и охаю:
Попал в чужую колею
глубокую.
Я цели намечал свои
на выбор сам
А вот теперь из колеи
не выбраться.
Крутые скользкие края
Имеет эта колея.
Я кляну проложивших ее
Скоро лопнет терпенье мое
И склоняю, как школьник плохой:
Колею, в колее, с колеей
Но почему неймется мне
нахальный я,
Условья, в общем, в колее
нормальные:
Никто не стукнет, не притрет
не жалуйся,
Желаешь двигаться вперед
пожалуйста!
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее
И я живо себя убедил:
Не один я в нее угодил,
Так держать колесо в колесе!
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой:
«А ну пусти!»
И начал спорить с колеей
по глупости.
Он в споре сжег запас до дна
тепла души
И полетели клапана
и вкладыши.
Но покорежил он края
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда
стартёр заел,
Теперь уж это не езда,
а ёрзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть
но прыти нет,
Авось подъедет кто-нибудь
и вытянет.
Напрасно жду подмоги я
Чужая эта колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой,
Тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот
до косточки,
И я прошелся чуть вперед
по досточке,
Гляжу размыли край ручьи
весенние,
Там выезд есть из колеи
спасение!
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я!
Это значит не надо за мной,
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей!
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один:
Я замешкался возле открытого люка
И забыл пристегнуть карабин.
Мне инструктор помог и коленом пинок
Перейти этой слабости грань:
За обычное наше «Смелее, сынок!»
Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой,
И обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне
Вогнали вновь на вдохе
Веселые, беспечные
Воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя все подряд.
Есть ли в этом паденье какой-то резон,
Я узнаю потом, а пока
То валился в лицо мне земной горизонт,
То шарахались вниз облака.
И обрывали крик мой,
И выбривали щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И кровь вгоняли в печень мне,
Упруги и жестоки,
Невидимые встречные
Воздушные потоки.
Но рванул я кольцо на одном вдохновенье,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном свободном паденье
Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе спасительный шелк.
Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен
В затяжной неслучайный прыжок!
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И проникают в печень мне
На выдохе и вдохе
Бездушные и вечные
Воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы
По сигналу «Пошел!» я шагнул в никуда,
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем айда!
Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя потому,
Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
На мне мешки заплечные,
Встречаю руки в боки
Прямые, безупречные
Воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
«Не тяни за кольцо скоро легкость придет»
До земли триста метров сейчас будет поздно!
Ветер врет, обязательно врет!
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола стоп!
И как не было этих минут.
Нет свободных падений с высот, но зато
Есть свобода раскрыть парашют!
Мне охлаждают щеки
И открывают веки
Исполнены потоки
Забот о человеке!
Глазею ввысь печально я
Там звезды одиноки
И пью горизонтальные
Воздушные потоки.
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез,
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес.
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента,
Только судороги по хребту.