Рассудочное пение ангелов доносится со спасительного корабля: то глас божественной любви. Любовь земная и любовь небесная! Я могу умереть лишь от земной, умереть от преданности. Я покинул тех, чьи души истомятся в разлуке со мной. Ищите меня среди потерпевших кораблекрушение, но разве оставшиеся не мои друзья? Спасите же их! Я поумнел. Мир добр. Я благословлю жизнь. Возлюблю братьев моих. Все это теперь уже отнюдь не детские обещания. Давая их, я не надеюсь бежать старости и смерти. Бог укрепляет меня, и я славлю Бога.
Мне разонравилась скука. Буйство, безумие, блуд мне знакомы все их выверты, все чинимые ими несчастья, я сбросил с себя их бремя. Оценим же трезво, сколь велика моя безгрешность.
Я уже не способен довольствоваться поркой. Не на свадебный пир я еду, не собираюсь навязываться в зятья к Христу.
Я не пленник разума моего. Я сказал: Бог. Я жажду свободы в спасении, но где ее искать? Я оставил легкомысленные пристрастия. Не нуждаюсь ни в самоотвержении, ни в божественной любви. Не жалею с том, что минул век чувствительных сердец. И презрение и милосердие по-своему правы: я оставляю за собой место на верхушке этой ангелической лестницы здравого смысла.
Что же касается прочного счастья, семейного ли, иного ли нет, нет, увольте! Слишком я беспутен, слишком слаб. Жизнь красна трудом старая истина, но моя жизнь чересчур легковесна: она взмывает и парит над поприщем деяний, столь ценимым всем светом.
Как же я похож на старую деву не хватает мне мужества возлюбить смерть!
О, если бы Господь даровал мне воздушное, небесное спокойствие, молитву как древним святым! Святые! Сильные духом! Анахореты, художники, да только кому вы теперь нужны? Нескончаемый фарс! Чего доброго, собственная безгрешность доведет меня до слез. Жизнь это вселенский фарс.
Довольно! Час возмездия пробил. Вперед!
Легкие мои пылают, в висках гудит. Ночь, подгоняемая солнцем, катится мне в глаза! О сердце мое о мое тело
Куда мы идем? На бойню? Как же я слаб! Враг все ближе. Орудия, оружие Пора!..
Куда мы идем? На бойню? Как же я слаб! Враг все ближе. Орудия, оружие Пора!..
Стреляйте! Ну, стреляйте же в меня! Вот сюда! Или я сдамся. Трусы! Я покончу с собой! Брошусь под копыта коней!
Ах!..
Ко всему можно привыкнуть.
То будет чисто французская судьба, стезя чести!
Перевод Ю. СтефановаНочь в аду
Изрядный же глоток отравы я хлебнул! О, трижды благословенное наущение! Нутро горит. В три погибели скрутила меня ярость яда, обезобразила, повалила наземь. Я подыхаю от жажды, нечем дышать, даже кричать нет сил. Это ад, вечные муки! Смотрите, как пышет пламя! Припекает что надо. Валяй, демон!
А ведь мне мерещилась возможность добра и счастья возможность спасения. Но как описать этот морок, если ад не терпит славословий? То были мириады прелестных созданий, сладостное духовное пение, сила и умиротворенность, благородные устремления, да мало ли что еще?
Благородные устремления!
А ведь я пока жив! Но что, если адские муки действительно вечны? Человек, поднявший руку на самого себя, проклят навеки, не так ли? Я верю, что я в аду, стало быть, так оно и есть. Вот что значит жить согласно догмам катехизиса. Я раб своего крещения. Родители мои, вы сделали меня несчастным, да и самих себя тоже. Бедная невинная овечка! Но преисподней не совладать с язычниками. Я все еще жив! Со временем прелести проклятия станут куда ощутимей. Поторопись, преступление, ввергни меня в небытие, исполняя человеческий закон.
Замолчи, да замолчи же!.. Попреки здесь постыдны: Сатана утверждает, что огонь этот гнусен, а мой гнев чудовищно глуп. Довольно!.. Хватит с меня всех этих лживых нашептываний, всех этих чар, сомнительных ароматов, ребяческой музычки. Подумать только, я мнил, будто владею истиной, знаю, что такое справедливость, способен здраво рассуждать, созрел для совершенства Ну и гордыня! Кожа на голове ссыхается. Пощады! Господи, мне страшно. Пить, как хочется пить! Где ты, детство, трава, дождь, озеро в каменистых берегах и лунный свет над колокольней, когда куранты полночь бьют В тот самый час, когда на колокольню наведывается дьявол. Мария! Пресвятая Дева!.. Какой же я жуткий болван.
А кто это там, внизу, уж не благие ли души, желающие мне добра?.. Ну что же вы медлите?.. Меня хотят удушить подушкой, до них не докричишься, это всего лишь призраки. К тому же никто и никогда не думает ни о ком, кроме себя. Не подходите ко мне. От меня разит паленым, это уж точно.
Наваждениям нет конца. Так оно и всегда со мной было: в историю я не верил ни на грош, о высших принципах забывал. Однако умолчу об этом, не то песнопевцам и ясновидцам станет завидно. Я в тысячу раз богаче их, зато и скуп, как морская пучина.
Ах, вот оно что! Часы жизни только что остановились Я уже вне мира. Теология штука серьезная, преисподняя и впрямь находится в самом низу, а небо вверху. Исступление, кошмар, сон в огненном гнездышке.
Да сколько же вокруг всяческой злобы и лукавства!.. Вот сатана Фердинан несется, рассеивая плевелы Иисус шагает по багровому терновнику, не пригибая веток Шагал же он и по бурному морю! При свете волшебного фонаря мы видели, как он стоит весь белый, только пряди волос каштановые на гребне изумрудной волны
Сейчас я раскрою все тайны: тайны природы и религии, тайны смерти и рождения, будущего и прошлого, тайны сотворения мира и небытия. Я ведь мастак по части фантасмагорий.
Послушайте!..
Какими только талантами я не наделен! Здесь вроде бы никого нет, и в то же время есть кто-то: не хотелось бы мне расточать перед ним свои совершенства. Хотите услышать негритянские песни, увидеть пляски гурий? Хотите, чтобы я исчез, нырнув за кольцом! Хотите, я вам и золото могу сотворить, и разные снадобья.
Доверьтесь же мне вера утешает, исцеляет, наставляет на путь истинный. Приидите ко мне, все даже малые дети, и я вас утешу, раздарю вам мое сердце, мое волшебное сердце! Бедняки, труженики! Я не прошу от вас молитв, только доверьтесь мне и я буду счастлив.
И давайте подумаем обо мне. Я не слишком сожалею о мире. Мне везет уже потому, что я не страдаю больше прежнего. Жизнь моя была лишь вереницей сладостных сумасбродств, как ни прискорбно.
Да что уж там: давайте кривляться кто во что горазд.
Мы определенно вне мира. Ни единого звука. Я ничего не ощущаю. О, замок мой, моя Саксония, старые мои ивы! Рассветы, закаты, ночи, дни Как я устал!
Я должен был бы заслужить ад за гнев, ад за гордыню, ад за сладострастие целую симфонию адских мук!
Я умираю от усталости. Я в гробу, я отдан на съедение червям, вот ужас так ужас! Сатана-лицедей, ты хочешь извести меня своими чарами. Я умоляю. Умоляю! Хоть один удар вилами, хоть одну каплю огня!
Ах, вернуться бы к жизни! Хоть глазком взглянуть на ее уродства. Тысячу раз будь проклята эта отрава, этот адский поцелуй. А все моя слабость и жестокость мира! Господи Боже, смилуйся, защити меня, уж больно мне плохо! Я и защищен, и беззащитен.
И вздымается пламя с горящим в нем грешником.
Перевод Ю. СтефановаСловеса в бреду
I
Неразумная дева. Инфернальный супруг
Послушаем исповедь соузника по преисподней:
« О божественный Супруг, Господин мой, не откажитесь выслушать исповедь несчастнейшей из всех ваших служанок. Пропащей. Хмельной. Нечистой. Ну разве это жизнь!
Даруйте мне прощение, божественный Супруг, даруйте прощение! Прощение! Сколько слез! И сколько, надеюсь, их пролито будет потом!
Потом я познаю божественного моего Супруга! Я родилась, чтобы служить Ему. Но теперь пусть надо мной измывается другой!
Теперь я на самом дне мира! О подруги мои!.. Да какие уж там подруги Что за неслыханный бред, что за невиданные пытки Глупость все это!
О, я страдаю, я кричу. Я и впрямь страдалица. И, однако, все мне дозволено мне, облитой презрением самых презренных душ.
Решимся же, наконец, на это признание, хотя бы его пришлось повторять еще раз двадцать, так оно тускло, так ничтожно!
Я рабыня инфернального Супруга, того самого, что отверг неразумных дев. Того самого демона Он не призрак, не наваждение. Это меня, утратившую благоразумие, проклятую и мертвую для мира, меня уже никому не убить! Как вам описать его? Ведь я даже говорить разучилась. Я в трауре, в слезах, мне страшно. Хоть бы глоток свежего воздуха, Господин мой, если будет на то ваша воля, если вы ко мне благоволите!
Я вдова Была вдовой Ну да, когда-то я была вполне благоразумной, и не для того же я родилась, чтобы обратиться в скелет!.. А он был сущим ребенком Меня ввергла в соблазн его таинственная утонченность. Я совершенно забыла человеческий долг и бросилась за ним. Ну разве это жизнь! Жизни нет и в помине. Мы не живем. Я иду туда, куда идет он, так надо. А он еще то и дело срывает на мне свою злобу на мне-то, на бедняжке! Демон! Точно вам говорю, Демон, а не человек.
Он твердит: «Терпеть не могу женщин. Любовь следовало бы изобрести заново, это всякому ясно. У женщин одно на уме: добиться обеспеченности. А коль скоро цель достигнута, всякие там душевные порывы и красота все это мигом улетучивается, остается лишь ледяное презрение, хлеб насущный теперешнего брака. Встретится иной раз женщина, явно счастливая с такой я охотно подружился бы, но ее, оказывается, уже успел обглодать до костей какой-нибудь похотливый подонок»
Я слушаю, как он превращает позор в славу, а жестокость в очарование. «Я выходец из дальних краев, мои предки были скандинавами. Они дырявили друг друга, пили человеческую кровь. Я изрубцую все свое тело, покрою себя татуировкой, я хочу стать безобразным, как монгол: ты еще услышишь, как я буду горланить на улицах. Мне хочется обезуметь от ярости. Не смей показывать мне драгоценности, иначе на меня нападут корчи. Никогда я не стану работать» Не раз по ночам сидевший в нем демон набрасывался на меня, мы катались по полу, я боролась с ним. Часто, напившись, он в поздний час прятался в закоулках или за домами, чтобы до смерти испугать меня. «Мне наверняка перережут глотку; ну и пакость!» Ох уж эти денечки, когда он прикидывался головорезом!
Иногда он, нежно присюсюкивая, заводит речь о смерти, зовущей к покаянию, о горемыках, которых не скинешь со счета, о каторжном труде, о разлуке, разрывающей сердца В притонах, где мы пьянствовали, он плакал при виде толпящейся вокруг нищей братии. Подбирал пропойц на темных улицах. Жалел мать-мегеру ради ее малышей. И удалялся с видом девочки, отличившейся на уроке Закона Божия. Он похвалялся, что разбирается во всем: в коммерции, искусстве, медицине. А я ходила за ним по пятам, так было надо.