Попробуем выбраться туда, сказал я.
Отлично, поддержал Дэн.
Аркнольд без всякого энтузиазма сказал, что договорится, чтобы мне оставили входной билет.
Мы вошли в бокс и тщательно осмотрели жеребца. Аркнольд сравнивал его состояние со вчерашним, а я думал, что ему сказать, чтобы не обидеть.
Отличные ноги и хорошая грудная клетка, заметил я. «Лоб немного крысиный», подумал.
Аркнольд пожал плечами.
Он целый сезон провел в Натале. Каждый год я вывожу туда всю конюшню на три месяца. В Саммервельд.
А где это? поинтересовался я.
Скорее, что это, ответил он. Это целый комплекс. Всего примерно восемьсот лошадей. Моя конюшня расположена в Шонгвени, неподалеку от Дурбана. Я снимаю там несколько домиков на зимний сезон. Там есть все, что душе угодно. Поле для тренировки, ресторан, жилье для ребят, школа жокеев.
Скорее, что это, ответил он. Это целый комплекс. Всего примерно восемьсот лошадей. Моя конюшня расположена в Шонгвени, неподалеку от Дурбана. Я снимаю там несколько домиков на зимний сезон. Там есть все, что душе угодно. Поле для тренировки, ресторан, жилье для ребят, школа жокеев.
И всетаки вам не оченьто везло в этом году, сочувственно заметил я.
Вот уж нет. Мы выиграли несколько скачек. Только миссис Кейсвел не везет Честно говоря, я сам очень обеспокоен. Их здесь несколько, и ни одна не выигрывает. Это портит мою репутацию, как вы понимаете.
Я понимал это. Но мне показалось, что говорит он об этом равнодушно.
Взять хотя бы этого Орла, Аркнольд похлопал его по крупу. Мы рассчитывали, что он победит в кубке Холлиса в июне здесь это одна из главных скачек для двухлеток А вместо этого он выступил точно так же, как Ченк в Ньюмаркете. За пятьсот метров до финиша засбоил, а на финише спекся. А я готов поклясться, что остальные были не в лучшей форме.
Он кивнул парню, который держал узду гнедого, и мы вышли из бокса. Подошли к другой лошади.
Вот, посмотрите на него. Кличка Медик. Я думал, что работать с ним будет одно удовольствие. Рассчитывал, что он выиграет несколько скачек с препятствиями в Натале, а в результате даже не стал его заявлять. Потому что перед этим он четыре раза позорно продул.
Я не мог отделаться от впечатления, что его злость наиграна. «Это интересно», подумал я. Несомненно, его беспокоили проигрыши, но, с другой стороны, казалось, он знает, почему это происходит, более того, что он сам в этом виноват.
Мы осмотрели всю конюшню. Нас сопровождал Барти, который время от времени указывал пальцем на неполадки очередному перепуганному парню. Под конец Аркнольд предложил выпить.
Все лошади миссис Кейсвел трехлетки, сказал он, в Англии наездник меняет коня первого января, а здесь первого августа.
Я знаю, сказал я.
В августе здесь нет интересных скачек, по крайней мере, для вас.
Мне здесь все интересно, признался я. Вы и дальше собираетесь заниматься собственностью миссис Кейсвел?
Пока мне платят.
А если бы она решила их продать?
Не те это деньги сейчас.
И всетаки, вы бы купили?
Он медлил с ответом. Мы вошли в контору. Стулья были жесткие. Видно, Аркнольд не любил, когда здесь рассиживались.
Я повторил свой вопрос, и это его взбесило.
Вы на что намекаете, мистер? рявкнул он, что я «придерживаю» лошадей, чтобы сбить цену, купить и продать как производителей? Так, что ли?
Я этого не говорил.
Но вы так думаете.
Ну что же, согласился я, в конце концов, и это не исключено. Если бы вы посмотрели на все это со стороны, вам бы пришло в голову именно это. Разве нет?
Он был зол, но взял себя в руки. Хотел бы я знать, что разозлило его?
Дэн, который все время был с нами, успокаивал тренера.
Аркнольд кисло смотрел на меня.
Тетя Нерисса просила разобраться. Ее можно понять, в конце концов, она теряет деньги.
Аркнольд смягчился, Но крайней мере, внешне, и налил нам по порции виски. Дэн облегченно вздохнул и повторил, что мы не должны сердиться друг на друга.
Я потягивал виски и внимательно разглядывал своих собеседников. Красивый парень и полный мужчина среднего возраста.
В «Игуана Рок Отель» я обнаружил письмо, доставленное посыльным. Я вскрыл конверт, стоя у окна. Передо мной тянулись сады и теннисные корты, бескрайний африканский пейзаж. Вечерело, но я прочитал письмо, написанное характерным четким почерком.
«Дорогой сэр! Я получил телеграмму от Нериссы Кейсвел, в которой она просит содействовать вам. Моя жена и я были бы рады, если бы вы смогли посетить нас во время пребывания в нашей стране.
Нерисса сестра Порции, моей покойной невестки. Она большой друг нашей семьи и часто бывала у нас во время своих визитов в эту страну. Я упоминаю об этом, потому что мистер Клиффорд Уэнкинс из фирмы «Уорлдис» предупредил меня, что вы не намерены принимать какиелибо частные приглашения.
С глубоким уважением Квентин ван Хурен».
За вежливым, но сдержанным стилем этого письма скрывалось явное раздражение. Отсюда следовало, что мистера ван Хурена интересую вовсе не я, а Нерисса. А безнадежно бестактный Клиффорд Уэнкинс, наверное, совсем отбил у него желание мной заниматься.
Я подошел к телефону и заказал разговор.
Ответил голос с явно негритянским акцентом. Я назвался, и голос сказал, что узнает, дома ли мистер ван Хурен.
Через минуту выяснилось, что он дома.
Я позвонил вам, сказал я, чтобы поблагодарить за ваше исключительно любезное письмо. Я с большим удовольствием принимаю ваше приглашение.
Иногда и я бываю преувеличенно вежливым. Голос ван Хурена был таким же решительным, как и его почерк, и столь же официален.
Отлично, сказал он без всякой радости, мы всегда с удовольствием выполняем желания Нериссы.
Понимаю, ответил я.
Последовала пауза. Наш разговор нельзя было назвать сердечным.
Я здесь до следующей среды, сказал я, чтобы облегчить ситуацию.
Отлично. Великолепно. Но, к сожалению, я всю будущую неделю буду в отъезде, а суббота и вечер воскресенья у меня уже заняты.
О, мне не хотелось бы, чтобы изза меня вы чтолибо меняли.
Он откашлялся.
А может быть сказал он, вы свободны завтра вечером? Или, может быть, сегодня? Мы живем совсем недалеко от отеля «Игуана Рок» Конечно, если вы не заняты.
«Завтра утром, подумал я, газеты будут полны описаний моего приключения с подружкой Родерика Ходжа». Кроме того, до завтрашнего вечера миссис ван Хурен успеет пригласить кучу народа, а мне этого совсем не хотелось. Правда, мы договорились с Конрадом, но эту встречу можно было перенести.
Если это удобно, сказал я, я предпочел бы зайти сегодня.
Отлично. Договоримся на восемь. Я пришлю за вами машину.
Я положил трубку. Я жалел, что согласился, энтузиазм ван Хурена был, можно сказать, умеренным. Однако выбирать было не из чего. Я мог поужинать в отеле и стать мишенью для взглядов остальных постояльцев либо просидеть весь вечер в номере.
Автомобиль ван Хурена привез меня к большому старому дому, от которого, начиная с мраморного порога, так и несло запахом больших денег. Холл был огромным, с высокими сводами, окруженный изящной колоннадой; он напоминал итальянские дворцы.
В дверях появился ван Хурен, он двинулся мне навстречу.
Квентин ван Хурен, представился он, а это моя жена Виви.
Очень приятно, учтиво ответил я.
Мы обменялись рукопожатием. Последовала небольшая пауза.
Ну, что же, ван Хурен откашлялся и пожал плечами, прошу вас.
Я прошел в комнату, где было гораздо светлее, чем в холле, и я смог как следует разглядеть ван Хурена. Он производил впечатление солидного человека, опытного, серьезного специалиста, знающего себе цену. Я уважаю профессионалов, и потому он мне сразу понравился.
Его жена была совершенно в ином роде: элегантная, со вкусом одетая, но совершенно не интересная.
Мистер Линкольн, произнесла она, мы очень рады, что вы нашли для нас время. Нерисса нам очень дорога
У нее был холодный взгляд и хорошо поставленная дикция. В глазах ее было гораздо меньше тепла, чем в словах.
Виски? предложил ван Хурен.
С удовольствием, ответил я и получил большую ложку виски на стакан воды.
К сожалению, я не видел ни одного вашего фильма, сказал ван Хурен без всякого сожаления, а его жена добавила:
Мы очень редко ходим в кино.
И правильно делаете, ответил я, еще не зная, как мне себя вести.
Мне проще с людьми, которые меня недооценивают, чем с поклонниками, ведь те, что недооценивают, ничего особенного от меня не ждут.
Нерисса писала вам, что болеет? спросил я.
Супруги не спеша усаживались в кресла. Ван Хурен занялся какойто подушечкой, которая ему мешала. Не глядя на меня, он ответил:
В одном из писем она писала, что у нее чтото с железами.
Нерисса умирает, сказал я резко. Впервые за вечер они проявили интерес. Они забыли обо мне и думали о Нериссе. На их лицах были неподдельный испуг и искренняя жалость.
Это точно? спросил ван Хурен.
Я кивнул.
Я знаю это от нее самой. Она говорила, что жить ей осталось месяц, от силы два.
Не могу поверить, пробормотал ван Хурен. Она всегда была такой веселой, жизнерадостной, энергичной.
Невозможно, прошептала его жена.
Я вспомнил Нериссу такую, какой она была во время нашей последней встречи: бледную, худую, лишенную сил.
Ее беспокоят здешние лошади, сказал я. Она унаследовала их от Порции.
Но им было не до лошадей. Ван Хурен подсунул вышеупомянутую подушечку под спину и отрешенно уставился в потолок. Это был атлет лет пятидесяти, с легкой сединой на висках. У него был крупный, но не слишком, нос с горбинкой, четко очерченный рот, тщательно ухоженные ногти. Костюм сидел отлично.
Здесь появилась барышня с молодым человеком. Они были похожи друг на друга и оживленно разговаривали. Парню было лет двадцать. Он был из тех молодых людей, которые немножко бунтуют и слегка протестуют против существующего устройства мира, но не настолько, чтобы порвать с роскошной жизнью в родительском доме. Девушке было лет пятнадцать, мысль о какомлибо бунте не умещалась в ее голове.
Ой, простите! воскликнула она. Мы не знали, что у нас гости!
На ней были джинсы и светложелтая рубашка. Ее брат был одет точно так же.
Мой сын Джонатан, представил его ван Хурен. А это моя дочь Салли
Я встал и протянул девушке руку.
Вам когданибудь говорили, что вы вылитый Эдвард Линкольн? улыбнулась она.
А как же, ответил я. Ведь, собственно, это я и есть.
Вы? Ну конечно, конечно! Господи, это и правда вы! И добавила осторожно, как будто боясь, что ее разыгрывают: В самом деле, мистер Линкольн?