Надо придумать что-то с документами, напомнил себе Питер, дизель идет в Комсомольск-на-Амуре, большой город. Оттуда поезда отправляются в Хабаровск, где, тем более, нельзя показываться без паспорта. Без бумажки, ты букашка, как говорят русские. Надо найти какого-нибудь шофера, попроситься в кабину. Здесь есть автомобильная дорога, хоть и разбитая вдребезги. Но сейчас зима. Мы, хотя бы, не завязнем в грязи шоссе тоже вело в Комсомольск-на-Амуре:
Я не покойный Волк. Он бы нашел знакомцев, или подельников, о нем бы позаботились. Я говорю с акцентом. Уголовники могут подумать, что я из Прибалтики, что я бежал из лагерей. Какой им резон мне помогать на него повеяло свежим, таежным запахом хвои и снега.
Подняв глаза, Питер встретился взглядом с заросшим до глаз, полуседой бородой, пожилым мужиком, в старом тулупе:
Свободно здесь посетитель держал деревянный, плохо оструганный поднос, с алюминиевым чайником и пустым стаканом:
Даже сахар не взял, подумал Питер, кажется, у него с деньгами еще хуже, чем у меня он вежливо поднялся:
Пожалуйста Питер постарался произнести слово без акцента. Недоверчиво посмотрев на него, мужик опустился на лавку. Расстегнув тулуп, налив чаю, он что-то пробормотал, себе под нос. Питер заметил у него на шее, под ватником, бечевку:
Крест он, что ли, носит? Ерунда, здесь не Украина, не Прибалтика, здесь нет верующих он подвинул соседу грубое блюдце, с кусками сахара:
Приятного аппетита, угощайтесь, пожалуйста мужик, шумно, хлебал из блюдечка чай:
Оттаяло нутро, наконец, сказал он, сахар казенный ты сам ешь, мил человек пошарив за пазухой, мужик извлек сверток, в холщовом платке:
Соты не замерзли, он развернул тряпицу, домашний мед, таежный. Пирогами угощайся, хозяйка моя вчерашним днем пекла. С рыбой, с капустой, с черемухой серые глаза, внимательно, оглядели Питера: «Звать-то тебя, как?».
Петр Михайлович в пироге оказался соленый, вкусный лосось. Питер протянул соседу руку:
Будем знакомы. Может быть, взять еще он кивнул на стопку, ради встречи мужик покачал головой:
Не пью я, мил человек. Иваном Григорьевичем меня зовут, Князев по фамилии он поскреб в бороде, давай-ка мы еще чайничек закажем, с медком и пирогами. Там, глядишь, и метель стихнет, к вечеру дожевав ржаной пирог, Питер кивнул: «Хорошо».
Деревня Гроссевичи, Хабаровский край
На бревенчатой стене баньки, среди янтарных капель смолы, Иван Григорьевич развесил сухие, пахучие березовые веники. Избушка, срубленная по-черному, стояла у ограды крепкого дома Князевых, на расчищенном пятачке, у быстрой, бурлящей по камням реки. Подъезжая к участку, по прорубленному в тайге зимнику, Князев указал на поросшие соснами склоны, обступившие узкую долину:
Сихотэ-Алинь, Петр Михайлович. Здесь у нас и тигры еще водятся, и волки оказалось, что в Тумнин Князев приехал за мукой. Он махнул на восток, в сторону Татарского пролива:
В Гроссевичах магазина нет. Раньше был, и мельница работала, а потом Князев не закончил:
В общем, я сдаю мед, в здешнюю потребкооперацию, привожу меха, мясо сани мягко тронулись с места, называюсь, охотник-промысловик
Под ватником и рубашкой, деревенского холста, Иван Григорьевич, действительно, носил деревянный крестик, на бечевке, которую Князев, на старинный манер, называл снурком.
Князев не интересовался у Питера, кто он такой и как попал в тайгу. Они вместе грузили в сани дерюжные мешки с мукой:
Потом мне все расскажешь, у нас впереди дня два дороги. Переночуем под санями, я тебя научу разводить сибирский костер сибирский костер Питера учила разводить миссис Анна, в Шотландии. Увидев его флягу и нож, Князев упер в стрелку крепкий палец, с каемкой муки, под ногтем:
Вещи хорошие, матка в тайге всегда пригождается. Был у нас такой офицер Князев смешался, то есть ученый, Арсеньев. Я у него служил в проводниках, мальчишкой, мы весь край исходили. Он удивился, что я матку знаю, а я ему сказал, что знание это от отцов и дедов наших. В школу я не бегал, не завели у нас школ Питер повторял себе, что наткнулся на однофамильца миссис Лизы:
Это распространенная фамилия. Всю семью Лизы вырезал Горский, в Зерентуе. Иван Григорьевич с Дальнего Востока, он не имеет никакого отношения к Лизе налив Питеру таежного чая, на травах, Князев закинул сильные руки за голову:
Это распространенная фамилия. Всю семью Лизы вырезал Горский, в Зерентуе. Иван Григорьевич с Дальнего Востока, он не имеет никакого отношения к Лизе налив Питеру таежного чая, на травах, Князев закинул сильные руки за голову:
Попарились мы с тобой хорошо, но в снег я тебя правильно не пустил. После болезни надо себя поберечь. Лучше после баньки чайку выпить, с медом на чистом столе предбанника стояло лукошко с сотами. Иван Григорьевич и его жена, пожилая, седая женщина, держали пасеку, в курятнике квохтала птица. По участку бегала пара отличных, охотничьих лаек. Князев бросил собакам освежеванные тушки убитых по дороге белок:
Зверь к нам не подойдет. Он знают, что здесь испокон веков люди живут заметив удивление в глазах Питера. Иван Григорьевич, коротко, добавил:
Займище Князевых на всех картах было указано. Земля он помолчал, земля государственная, то есть колхозная, а нам выделили приусадебный участок в сарае Князевых стоял ткацкий стан, прошлого века, и ручная маслобойка. Иван Григорьевич взял бутылку кедрового масла в баню:
Первое средство от всяких недугов растирая Питера, он ничего не сказал о его шрамах:
Но он все видел, как видел мой крестик Питер покосился на хозяина, он в красном углу, как это русские называют, держит иконы. Он слышит мой акцент, но тоже ничего не спрашивает Иван Григорьевич не только не пил, но и не курил:
Предки мои староверами были, объяснил Князев, такое от них пошло. Они в здешних краях обретаются со времен атамана Хабарова за чаем с медом Князев немного рассказал Питеру об истории семьи:
Ты кури, если хочешь, разрешил он, молодежь сейчас без табака не может. Как шла война, я часто ездил в Хабаровск, обучать снайперов
Ивана Григорьевича не взяли в армию по возрасту, детей у Князевых не было, но опытного охотника попросили заниматься с новобранцами. Питер помотал еще влажной головой:
Не буду, Иван Григорьевич, потерплю пахло травами и смолой, гудели дрова в старинной, сложенной из речного камня печи:
Дело хорошее, Петр Михайлович смешливо сказал Князев, а парни, солдаты, все бегали с папиросами. На японскую я не попал, подростком был, а первую войну всю прошел, пока меня подчистую не списали, по ранению он показал Питеру старый шрам, на пояснице:
Но я и в окопах не курил, и потом, как вернулся, как с хозяйкой своей он опять оборвал себя. Питер вздохнул:
Он хотел сказать, что венчался. Он осторожный человек, привык, у себя в тайге. Ясно, что он не слишком-то любит советскую власть, однако он не ушел в Китай, как многие делали. Хотя он, наверное, не воевал на гражданской, сидел в лесах
Отломав кусок теплой, сладкой соты, Питер, решительно, сказал: «Иван Григорьевич, я не русский. То есть не из СССР».
Хозяин поднял седую бровь:
Я слышал, как ты говоришь, но подумал, может быть, ты оттуда он указал в сторону запада, после войны много людей на Дальний Восток подалось налив еще чаю, он добавил:
Когда я твой крестик увидел, все на места встало. Ты благодетельницы потомок, Марфы Федоровны. Она выстроила церковь в Зерентуе, сейчас разоренную Питер понял, что, действительно, наткнулся на очень дальнего родственника нынешней леди Кроу. Князев рассказал ему о ветви семьи, поселившейся в Зерентуе:
В старое время кое-кто из наших предков подался на юг, в Китай, и на запад. Но кто в Забайкалье жил, те все погибли Иван Григорьевич вздохнул, и даже могил не от них осталось. Впрочем, красного дьявола хозяин помолчал, тоже пеплом развеяло, по ветру. Слышал ты про Горского он, испытующе взглянул на Питера. Тот кивнул: «Да».
Иван Григорьевич помешал остатки влажного чая:
Я сам там не был. Я после первой войны, в тайге обосновался, но говорили, что перед смертью он мучился. Туда ему и дорога подытожил хозяин:
Тебе на юг надо, к границе утвердительно заметил он, путь известный. Ты без документов, он смерил Питера долгим взглядом, но не в первый раз нам с хозяйкой такие люди встречаются. Ты здесь спи Князев одевался, баня добротная, тепло хранит. Я принесу тюфяк, подушку, одеяло он накинул тулуп:
Завтра и выйдем, с рассветом, на лыжах. Собак возьмем, я по дороге тебя стрелять научу, по нашему, на таежный манер он задержался на пороге:
Ты в каком звании, поинтересовался Князев, по тебе видно, что ты войну прошел Питер улыбнулся:
Майор, но в отставке. Стрелять я умею, Иван Григорьевич хозяин хмыкнул:
Но белку в глаз не бьешь. Хотя будешь, я тебя просто так в твои края не отпущу. И награды у тебя имеются?
У Князева, за иконами, лежало два потускневших, георгиевских креста. Питер отозвался:
Есть и ордена. Иван Григорьевич он запнулся, спасибо вам большое Князев усмехнулся:
Спасибо скажешь, как с того берега реки Туманной мне помашешь. Надо еще песок захватить, на всякий случай в таежных реках, до революции, старатели мыли золото.
Хлопнула дверь, встрепенулись лайки, во дворе. Питер кинул в печь сосновую чурочку. Пламя взвилось, гудя за чугунной заслонкой. Присев на корточки, он пошевелил угли кочергой:
Мучился. Белогвардейцы сожгли Горского в паровозной топке. Даже если Иван Григорьевич там был, он ничего не скажет, он скрытный человек. Впрочем, какая разница? Мне надо выбраться отсюда, вернуться в Лондон, к Марте огонь опалил лицо, Питер поднялся: «И вернусь, чего бы это ни стоило».
Поселок Де-Кастри
Архитекторам, готовившим проект виллы, Эйтингон приказал пристроить к зданию выходящий на газон зимний сад:
Мы будем сидеть за стеклом, любоваться заснеженными лужайками, весело сказал он Розе, я велел сделать японский уголок, с прудом и тамошними деревьями
Миниатюрные деревья привезли с южного Сахалина, осенью сорок пятого года. Над темной водой пруда перебросили изящный мостик, серого камня. Из бывших японских владений доставили садовника. Рядом с прудом возвели террасу, из выдержанной сосны, с шелковыми подушками, со старинной печкой, камельком. На отполированном подносе стоял нарочито грубый, черного фаянса чайник.