Значит, и разговаривать не о чем. У меня есть личный шофер, есть переводчик. Если на стройке необходима моя консультация, то я отправлюсь на участок, вне зависимости от погоды. Как поеду на комплекс Констанца махнула рукой за окно, где меня используют, как сантехника
В глазах цвета жженого сахара явственно читалось презрение. Она ушла, не дожидаясь позволения. Оглянувшись на дверь, Гаврилов стер пот со лба:
Как сантехника. Но что мне было делать? Соболев орал в трубку, что у меня под началом сотня баб с дипломами лучших инженерных вузов страны:
Неужели ни одна из них не сможет разобраться в устройстве заграничной системы водоснабжения
Летом на комплексе забарахлил автономный водопровод, питающийся от артезианской скважины. Система оказалась американского производства, технические работники комплекса не решились к ней подступаться.
Гаврилов понятия не имел, что за хозяйством заведует его коллега Соболев. Он никогда не навещал комплекс, как называли в Де-Кастри величественное здание с колоннами, и регулярным парком, обнесенное мощной оградой:
Какая-то закрытая дача. Но кому нужна дача, в нашей глуши?
Заключенную 1891 полагалось выпускать, под конвоем, только на стройку, но Гаврилов решил пренебречь распоряжениями Москвы, и лично генерала-майора МГБ, Наума Исааковича Эйтингона. От криков полковника Соболева у него разболелась голова:
Соболев так надрывается, потому, что у него в апартаментах тоже вода из крана не идет. Как говорится, если в кране нет воды усмехнувшись, Гаврилов велел доставить к себе в кабинет 1891. Он, впрочем, никогда бы не произнес стишок вслух:
Будущий Израиль станет оплотом социализма, на Ближнем Востоке. И вообще, антисемитизм, это пережитки прошлого. Отец всегда называл евреев жидами Гаврилов родился в семье спеца, как говорили после революции, инженера, и сам получил хорошее образование:
Не то, что Соболев. Двадцать лет назад он пас коров у себя в смоленской глуши. Если бы ни тридцать седьмой год, он бы никогда не поднялся дальше уполномоченного НКВД полковник хмыкнул:
Называл, но в кругу семьи. В министерстве много евреев, хотя бы Эйтингон, правая рука Берии. Надо быть осторожным, все вокруг только и делают, что пишут доносы
Он вежливо поинтересовался у 1891, имеет ли она опыт работы с сантехническим оборудованием. Голос женщины дышал холодом:
У меня два доктората, по математике и физике в папке 1891 не говорилось, какое образование она получила, и даже где родилась, я сумею справиться с трубами канализации или водопровода Гаврилов подозревал, что 1891 привезли в СССР после разгрома нацистской Германии:
В качестве репараций. В Москве у меня тоже такие инженеры работали. Немецких физиков собрали рядом с Сочи, химиков отправили в Среднюю Азию, а ее загнали в глушь. И не просто загнали, а собрали вокруг нее целый женский монастырь по строгому распоряжению Москвы в бюро трудились только женщины.
Затребовав личного секретаря, переводчика, 1891 указала, что женщина, кроме владения европейскими языками, должна иметь чертежные навыки:
Мне в голову приходят идеи глава бюро повертела худой рукой, я не могу тратить драгоценное время на их визуализацию Гаврилов не понял и переспросил:
На чертежи, товарищ начальник чуть ли не по складам повторила 1891. Глава бюро упорно обращалась к Гаврилову с фашистским приветствием. Полковник ее не поправлял:
Черт с ней, пусть называет меня, как хочет. Главное, чтобы она работала чертежницу, знающую четыре языка, в том числе русский, искали месяц:
И нашли только беременную, недовольно подумал Гаврилов, у нас нет отделения для мамок, а заводить его никто не позволит, лишние расходы. Отправим щенка в Дом Малютки, на большую землю. Сдохнет, так сдохнет, туда ему и дорога переводчица оказалась женой получившего двадцать пять лет лагерей иностранного шпиона:
Якобы он партизанил, в Европе, оттуда и привез жену. Такая же продажная тварь, как и он сам не желая вступать в лишнюю переписку с Москвой, Гаврилов не сообщал Науму Исааковичу ни о переводчице, ни о приданном 1891 шофере.
Дорога из Де-Кастри на тоннельные участки оставляла желать лучшего. Требовался водитель с опытом работы за рулем грузового автомобиля, на севере. Полковнику не очень нравилось, что шофером оказалась бывшая летчица. Путь из Де-Кастри на комплекс шел мимо аэродрома, врезанного в распадок между сопками:
Ничего она не сделает, успокоил себя Гаврилов, 1891 не ездит без охраны
Охрана помещалась в кузове американского доджа, приданного главе конструкторского бюро. В кабине, женщины оставались одни, однако додж, в Хабаровске, оборудовали жучками:
Бойцы их, все время, держат на прицеле. Они часто стали ездить в комплекс, с этим телевизором
Гостям, или жителям дачи, кем бы они не были, понадобилось новое достижение советской техники. Гаврилов только вскользь просматривал папки незначащих работников, как он называл обслугу конструкторского бюро. Полковник не запомнил фамилию водителя:
Какая разница, зэка и зэка. Десять лет без права переписки, ее арестовали осенью сорок первого. Неверие в силу советского оружия, пораженческие разговоры. Еще бы к немцам перелетела. Здесь она никуда не улетит. Она все навыки растеряла, сидя за баранкой
Последние пять лет зэка водила лесовозы, на отдаленном женском лагпункте, на реке Бира, в Еврейской Автономной Области:
В тайге не держали самолетов, смешливо подумал Гаврилов, а здесь она не видит машин, аэродром строго охраняется
Из окна трехкомнатных апартаментов Констанца не могла разглядеть пристройку, где размещался технический персонал. Присев на подоконник, она закурила:
В нашем здании живут только инженеры. Жаль, что мне вечером никак не увидеть ни Лючию, ни Натали. Они, хотя бы, могут побыть вместе, поговорить девушки говорили о Россо, как называла Лючия мужа. Констанца отхлебнула остывший кофе:
Натали верит, что Павел жив, и Лючию в этом убеждает. Никогда нельзя терять надежду. Роза вернется к мужу, а я увижу Степана она взглянула в затянутое тучами, ночное небо:
Наше письмо дошло в Лондон твердо сказала себе Констанца, мы его отправили летом, а сейчас ноябрь. У девочек сегодня был день рождения в кармане халата лежал испачканный красками листок, подарок от малышек. Констанца, мимолетно, улыбнулась:
После обеда они меня рисовали. Посадили на ковер, сунули мне кролика по телевизору они посмотрели короткий видовой фильм, о Москве. Констанца подумала:
Я два года в СССР, а Москвы я так и не видела. И не увижу она ткнула окурком в пепельницу, чем быстрее мы отсюда выберемся, тем лучше. Степан прилетит за мной
Ей, почему-то, казалось, что все произойдет именно так. Констанца даже прищурилась, пытаясь разглядеть в ночи слабые огоньки бортовых огней:
Сегодня, впрочем, нелетная погода. Натали не встречала Степана до войны, но помнит его фотографии
Соскочив с подоконника, Констанца подняла трубку внутреннего телефона. Говорить ей ничего не требовалось. Кухню обслуживали молчаливые женщины, хорошо выучившие ее привычки.
Ожидая ночного кофе и яблок, Констанца забрала тетрадь, с рабочего стола. Зная, что ее вещи обыскивают, она писала шифром:
Даже талантливым математикам потребуется много времени, чтобы его взломать. Партайгеноссе Гаврилов точно с ним не справится Констанца внимательно рассмотрела изящный набросок:
У Лючии отлично получилось. Фотографий было никак не сделать, но я все запомнила
Взяв паркер, Констанца быстро начала писать, под рисунком семи скал, торчащих из плоской горы. Дверь открылась, на дубовый столик водрузили кофейник, и блюдо с яблоками:
Послать бы туда большую экспедицию, вздохнула Констанца, как в Антарктиду. Хотя в Антарктиде, с месторождением урана, все и так понятно. Но здесь надо еще разбираться почуяв запах свежего кофе, налив себе чашку, она вернулась к работе.
В пристройке для технического персонала вечернюю пайку раздавали надзирательницы. В шарашке, как, между собой, заключенные называли конструкторское бюро, никто не носил лагерную форму или кители МГБ. Полковник Гаврилов приходил в бюро в хороших, штатских костюмах, инженерам и чертежницам позволяли вольные платья. Одежду женщины получали со склада. Надзирательницы тоже одевались в гражданские наряды:
Все равно, по их глазам видно, кто они такие, мрачно сказала, однажды, Наташа Юдина, к нам на зону после войны привезли девочек, из Равенсбрюка. Они говорили, что эсэсовки, в лагере, похоже смотрели
Ужин, как называли пайку в расписании, возили по коридорам пристройки на гремящих, тюремных телегах. В восемь часов вечера ворота шарашки наглухо запирались.
При бюро работала собственная кухня. Из большого лагеря, по утрам, доставляли свежевыпеченный хлеб. Белые буханки и сливочное масло полагались только инженерам. Остальным зэка приносили сыроватые куски темного, ржаного хлеба и маргарин. Маргарин клали и в картофельное пюре, политое соусом от мяса. Само мясо тоже уходило на ужин инженерам.
В восьмую комнату, как здесь назывались камеры, согласно раскладке, мясо, как и дополнительный сахар, все-таки, попадало. Сидя с ногами на нижней койке, Лючия поломала ложкой котлету:
В ней больше хлеба, но хоть немного пахнет мясом она перевалила кусок на тарелку золовки:
Ешь, пожалуйста. И я тебе отдам половину сахара девушка открыла рот, Лючия подняла руку: «Тебе сейчас это нужнее». Даже если их и слушали, то по одной фразе никто, ни о чем бы не догадался.
Начальница, как они, весело, называли Констанцу, не могла проверить их камеру, не вызывая подозрений, однако в додже они разговаривали спокойно. Со школьных времен Наталья хорошо помнила немецкий язык:
На лесоповале тоже было с кем практиковаться, хмуро заметила девушка, у нас на лагпункте даже американки сидели. Заодно я английский язык выучила
На Бире валили лес жены американских коммунистов, приехавших на великие стройки СССР, левые из Германии, бежавшие от Гитлера и китаянки, арестованные, за якобы шпионаж, в пользу Гоминьдана:
У нас в бараке были польки, женщины из Прибалтики, украинки Наташа загибала пальцы, в общем, всякой твари по паре, как говорили наши религиозницы
При первом осмотре нового, укрепленного броней грузовика доктор Кроу вытащила жучки из доджа. В кабине, как и в комплексе, они говорили спокойно. Охранники не понимали немецкого или английского, а резиденция Розы не прослушивалась. На русский они не переходили. Доктор Кроу тщательно скрывала от чекистов знание языка: