Я так и думала. В таком случае я сделаю аборт.
Это правильное решение, облегченно вздохнул он.
Да, я тоже так считаю. Я не готова и не считаю справедливым стать матерью-одиночкой. Но и тебя, Паша, я больше видеть не желаю. Все. Собирайся, уходи.
Сегодня? растерянно спросил он и я вдруг увидела, что все это время он не меня боялся потерять, а эту квартиру. И что ему просто некуда идти. Я рассмеялась.
Нет. Не сегодня. Через неделю кончится март. Я не заплачу за следующий месяц, делай что хочешь. Плати и оставайся тут, или съезжай. А я уеду сегодня. И пожалуйста, никогда мне не звони.
Не буду, с видимым облегчением согласился он. И прибавил, все таки жаль, что так у нас вышло.
Жаль, кивнула я и пошла собирать вещи. Паша был сама любезность. Он помог мне упаковаться, снес вещи в машину. Он пожелал мне счастья. Я чувствовала, как меня снова начинает тошнить. На заправке около Дмитровского шоссе я залила полный бак бензина, набрала с мобильника номер квартирной хозяйки и сообщила ей, что не буду продлять контракт.
Ключи вам передаст Павел. Звоните ему, а я уже съехала.
Хорошо, ответил мне равнодушный голос. Она сожалела, что придется искать новых квартирантов. Более ни о чем. Дома меня встретила мама. Она с пониманием посмотрела на меня и помогла перенести вещи.
Что-нибудь покушаешь, доченька? Компотику налить? спросила она, заглядывая мне в глаза.
Я устала, честно сказала я.
Тогда иди поспи. Если захочешь, после поговорим, она прикрыла дверь в моей комнате. Я откинулась на родной кровати и закрыла глаза. Из-под ресниц потекли молчаливые слезы. Потом волнами начала накатывать ярость, я провалилась в какое-то забытье, в котором выла и кусала подушку, била по ней, кричала, орала, вылаКажется, вбежала мать, позвала отца. В комнате резко запахло корвалолом и валерианой. Мне что-то давали пить, я пила, хлюпая носом и заплескивая лекарственное содержимое чашки. Потом уснула. То есть, я не поняла, что уснула, просто реальность рядом со мной стала рассеиваться, темнеть, потом скукоживаться и обламываться какими-то непонятными черными провалами. Я не понимала, где я и не понимала, что заснула. Было такое ощущение, что меня украли инопланетяне или мама сдуру дала мне вместо успокоительного какого-то галлюциногенного средства. Я подумала, что когда спрошу ее об этом, она ответит:
Доченька, в твоем состоянии это первейшее дело. А как же еще ты теперь сможешь смотреть на мир?
А почему? Мам? переспросила я. Ее голос и вправду зазвучал у меня за головой.
Ну как же. Ведь это так страшно.
Что страшно?
Делать свой выбор. Выбор. Ты же должна сделать свой выбор, мамин голос то приближался, то удалялся, словно она раскачивалась на качелях и смотрела на меня со спины и откуда-то очень свысока.
Какой выбор? переспросила я. Там, во сне я не думала про ребенка, не помнила, будто вообще никогда о нем не знала. Мама рассмеялась беззаботным заливистым смехом. И я вдруг подумала, что это и не мама вовсе, и если я сейчас обернусь, то увижу чье-то другое лицо. Я обернулась и мое сердце замерло от ужаса, так как оказалось, что сзади никого нет, а я сама стою на криво выпиленной деревянной доске. Доска гудит, покачиваясь вверх-вниз, а вокруг всюду бушует взбешенное небо. Буря с тучами, молнией и ветром колышет все пространство вокруг меня и все гудит, как эпицентр жуткого цунами. Мои волосы сдувает так, что почти вырывает с корнем. Я зажмурилась и снова закричала:
Какой выбор? Я надеялась что, получив ответ, смогу остановить надвигающуюся на меня стихию.
Знамо дело, обычный. Между жизнью и смертью. Ответил из-за спины теперь уже мужской бас, похожий на Аганесов голос.
А какой выбор правильный? спросила я.
Твой, произнес он. Я оглянулась вокруг, пытаясь понять, куда же мне все-таки пойти. Стоять на висящей над пропастью доске мне было страшно. Я сделала шаг в одну сторону и чуть не свалилась. Физически я почувствовала, как адреналин в этот момент прилил к моей голове. Я закричала и отпрянула назад.
Я иду не туда?
Почему? полюбопытствовал кто-то из-за спины.
Но я же сейчас упаду! возмутилась я.
Ты упадешь в любом случае. Дело не в этом. Не это твой вопрос.
Как это? Я совсем не хочу падать. Я не хочу в пропасть!
Никто не хочет, что же делать? Ведь ты-то уже в нее летишь, произнес с сочувствием голос и вдруг я поняла, что он прав, что доска подо мной фикция, так как она ни за что не держится и летит вниз вместе со мной. Я дернулась всем телом и вдруг проснулась.
Ты так кричала. Тебе что-то приснилось? надо мной склонилось заботливое лицо мамы.
Мне надо сделать выбор, автоматически повторила я, но это бесполезно. Я все равно уже упала. Ты понимаешь, мам, я уже упала.
Прекрати. У тебя, кажется, жар, она погладила меня по волосам, я окончательно проснулась, проверила свои ощущения в теле. Тело подтвердило, что оно болеет, что у него жар.
Может, дашь мне аспирина? попросила я.
В твоем положении нельзя никаких лекарств, заискивающе посмотрела на меня мама. Ты и так пила валериану, но это еще куда ни шло
Откуда ты я приподнялась на локтях и вперила в нее изучающий взгляд.
Марго сказала. Я ей тут позвонила на днях, ты ходила такая странная, подавленная. Я просто не могла ничего другого придумать, как понять, что с тобой.
Вот трепло, взвилась я.
Детка, но я же твоя мать. Что ж мне было делать, если ты молчала?
Мам, я молчала, чтобы не расстраивать тебя. Ты ведь хочешь внуков.
А ты решила Мама замолчала, глаза ее наполнились слезами. Я честно заплакала вместе с ней, но в душе я была спокойна. Вся истерика вышла наружу вместе с моими воплями, а сон докончил дело. Я поняла, что теперь, что бы я не предприняла, мне не избежать расплаты. Я уже упала. А вещие сны лишь помогают нам понять, что происходить, не более.
Наутро я договорилась на работе, что мне дадут больничный и осталась дома. Аганесов с беспокойством допросил меня о самочувствии и предложил подвезти каких-нибудь продуктов.
Спасибо, у меня все есть. Просто не увольняй меня за прогулы, улыбнулась я и принялась болеть. Температура к утру спала, она была, по-видимому, реакцией на стресс. Я лежала с прекрасными ощущениями в теле и наслаждалась привычной обстановкой моей комнаты, видом на Сокольнический парк из окна и парными котлетками. Мама, молчаливая и собранная, как партизан перед расстрелом, делала вид, что ничего не происходит. Ей это давалось с трудом. Она заботливо подкладывала мне добавку, а к обеду не удержалась и брякнула:
Я бы с ним сидела. Подумаешь, без мужа. Сейчас это сплошь и рядом.
Мама, я не хочу рожать от него. Ты сама говорила, что он плохой человек.
Какая теперь разница, вздохнула она, но больше тему не поднимала. Папа ходил рядом со мной на цыпочках и делал вид, будто я страшно хрупкая хрустальная ваза. Трогательно и тепло было видеть их лица, но даже их забота не могла стереть того отпечатка, который во мне оставили последние события.
Я бы с ним сидела. Подумаешь, без мужа. Сейчас это сплошь и рядом.
Мама, я не хочу рожать от него. Ты сама говорила, что он плохой человек.
Какая теперь разница, вздохнула она, но больше тему не поднимала. Папа ходил рядом со мной на цыпочках и делал вид, будто я страшно хрупкая хрустальная ваза. Трогательно и тепло было видеть их лица, но даже их забота не могла стереть того отпечатка, который во мне оставили последние события.
Я делала аборт. Даже дважды. Ничего страшного, хотя приятного мало. Если хочешь, могу посоветовать врача, сказала Алина, заехав ко мне после работы.
А это больно? переспросила я.
Нет, если под наркозом. Просто потом как обычные месячные. А у тебя какой срок.
Десять недель, я задумалась, или одиннадцать.
Надо спешить. Аборты делают только до двенадцатой недели.
А почему? удивилась я.
Ну, потом просто уже полностью сформировавшийся человек там. А это уже вроде как негуманно.
А сейчас? уперлась я. Сейчас гуманно?
Ты лучше не думай об этом. Думай так, что ты чем-то больна и тебе нужна небольшая операция. А то трудно будет решиться, посоветовала Алина. Я подошла к окну и принялась думать, что я чем-то больна.
А вдруг я умру. Было такое в мировой практике абортов.
Ну, в мировой, наверное. А у нас никогда. Даже и не фантазируй, все будет хорошо, пообещала она и побежала, оставив телефон знакомого гинеколога. Я отстраненно посмотрела на сиротливый огрызок бумажки в коридоре и оставила ее лежать там. Так и не смогла взять его в руки.
К тебе приехать? спросила Даша.
Да, ответила я. Не могу сказать, что без Дашки я пропала бы, но оставаться одной мне совсем не хотелось. Она влетела в квартиру, расточая улыбки и ароматы духов.
Ты похожа на солнышко, улыбнулась я.
А ты на тучку.
Ага, на злючку, передразнила я. Чаю хочешь?
А коньяку нет? Жаль. Тогда чаю. Дарья скинула платок, туфли и прочапала в кухню.
Ты голодна? я открыла холодильник и уставилась в него.
Что ты там хочешь найти? полюбопытствовала Зайницкая.
Наверное, ответы, вздохнула я и захлопнула холодильник.
А что, ты так их до сих пор и не нашла? притворно удивилась она. Это же так просто!
Да что ты? злобно бросила я.
А что? Чик и ты на небесах. Я звонила Алинке, она сказала, что уже и телефон врача тебе дала. А ты взяла. Какие вопросы?
Вредничаешь?
Нет. Если ты все решила, то не разыгрывай из себя святую невинность.
Я ничего не решила. Но ты так говоришь, словно советуешь мне оставить ребенка.
Я ничего не советую. Но если ты хочешь знать мое мнение, я за то, чтобы ты послушала, что тебе говорит твое сердце.
Мое сердце плачет, я меланхолично наматывала нитку скатерти себе на палец.
Тем более. Ты ведь давно хотела ребенка. И что? Вот он у тебя может быть, а ты даже не даешь себе права об этом подумать, потому что, видите ли, тебя оставил мужик.
Я не хочу растить ребенка без отца. Каково ему будет? отбивалась я.
Какого ему будет, если его вообще не будет, вот какой вопрос себе задай.
Но я не могу его родить!
Почему? уставилась на меня Дарья.
Ты так легко рассуждаешь. А сама родила и отдала ребенка маме, так как у тебя не было средств его растить. Ты подумай, не было СРЕДСТВ. Смешно! У тебя есть и муж, и деньги. А все равно решение воспитывать ребенка по сути приняла твоя мать! А от меня ты требуешь, чтобы я решилась рожать ребенка, рискуя карьерой. И при этом не имея поддержки со стороны отца, который точно решил, что этого ребенка знать не хочет, я разволновалась и снова стала плакать. Дашка бросилась меня успокаивать.