Под конец зимы грянула оттепель. Снег стал таять и проседать, мороз, испугавшись былых деяний, перестал студить землю, а солнце, выглядывая из-под туч, рьяно принялось выполнять привычную работу. Минула масленица. Состоялись проводы зимы. Ее, голубушку, усадили в виде чучела в сани и под смех толпы увезли в лес, где высадили и, устроив в низинке в кустарнике, сказали не возвращаться. Народ веселился. Киевляне сполна справляли все праздники. Князь этому не мешал. Ему весной предстояли тяготы приготовления к походу и сам поход. Именно не войны, не самого действа, а той закулисной возни и торговли, которая вот-вот должна была произойти. Владимиру предстояло выторговать себе как можно больше, используя воинскую силу. Промахнуться он не мог. Его бы не поняли бы окружающие, каждый из которых имел свой интерес. Если князь ослабевал, то зачем тогда он был нужен?
Эту непреложную истину высказал Владимиру Добрыня, его недавний попечитель, опекун и дядька в одном лице. Добрыня до определённого времени на самом деле был даже не вторым, а первым лицом в государстве. Он, как только Владимир вернулся из северных краев в Киев, правил от его лица. Да, Добрыня отошел в тень, сдал на первый взгляд позиции, но он не потерял ни силы, ни влияния. Сын одного из самых богатых и ухватистых хазарских ростовщиков, хоть и отошел от профессии отца, связей не потерял, сметки тоже, несмотря на появление в окружении Владимира других советников и влиятельных лиц. Рабий, так звали на самом деле Добрыню, видел немного дальше, чем Владимир. Он в то время наравне с Фабием и еще несколькими сановниками и советниками в одном лице творил историю на Руси, был в какой-то мере и законом, и голосом князя.
Я не могу сказать, что Владимир доверял бывшему опекуну. Нет, такой роскоши князь себе не мог предоставить, но то, что он внимал советам, особенно тем, в которых чувствовал силу, так это непреложно. По-иному Владимир бы не стал тем князем, который будет править через десять, а потом и через двадцать лет.
С этого момента мне видится само собой разумеющимся делом предоставить потомкам информацию о содержании самых важных и определяющих, на мой взгляд, бесед, происходящих у князя с ближайшими советниками и соратниками. В молодые и зрелые годы я не мог себе этого позволить лишь потому, что не владел такими способностями. К возрасту восьмидесяти лет я понял, что без того, чтобы прояснить для себя и потомков некоторые детали, а еще больше основополагающие вещи, мне незачем вообще писать записки. В общем, потренировавшись, я смог проникнуть в смысл бесед в деталях. Ниже не мои досужие домыслы, а то, что было на самом деле. Вся, если можно так сказать, подноготная. Она не плохая и не хорошая, такая, какая есть. Эти диалоги, как мне видится, откроют для потомков многие тайны.
Итак, в один из дней, когда князь по обычаю смотрел с высоты Киевицы (Старокиевская гора, где сейчас Исторический музей в Киеве) на Подол и дали, к нему, не смущаясь тем, что он нарушает княжеский покой, подошел Рабий. Князь слышал шаги, но поначалу, когда Добрыня-Рабий остановился за три шага от него, даже не обернулся, предлагая начинать Добрыне, что тот не преминул сделать, перейдя к делу без раскачки.
Княже, есть дела важные, отлагательств не терпящие.
Говори, коли пришел, развернулся Владимир к Добрыне, ожидая от него вестей.
Сон мне был, вещий сон, издалека начал Добрыня, рассчитывая заинтересовать князя, и не ошибся: Владимир слегка нахмурился, изготовившись внимательно слушать.
За годы, проведенные вместе, он четко знал одно: Добрыня ему по пустякам сны рассказывать не будет, как и беседовать без важной на то причины.
Видел я девицу во сне, темную девицу, следующую из страны заморской да в наши края. Шла-ехала, плыла на струге снизу-вверх по Славуте, к Киеву добираясь. Много было с ней провожатых, много было поволок и шелков, богатства разного у нее и сопровождающих, но, Добрыня сделал паузу, слегка, но жестко, усмехнулся, парил в небе над ней черный коршун, закрывая собой небо. Тучи стелились по небосводу, когда девица вверх по Славуте на струге поднималась. И не простые то были тучи, а темные. Даже солнце от них в небе подальше быть хотело. Тьма тогда подступала.
Тебе бы сказителем-гусляром быть, чтобы сказы сказывать, а ты моим опекуном все никак не перестанешь быть. Может, пришло время сменить деятельность? слегка насмешливо, глядя на Добрыню, озвучил пришедшие ему на ум мысли Владимир.
Тебе бы сказителем-гусляром быть, чтобы сказы сказывать, а ты моим опекуном все никак не перестанешь быть. Может, пришло время сменить деятельность? слегка насмешливо, глядя на Добрыню, озвучил пришедшие ему на ум мысли Владимир.
То, что было до похода это одна история, один сказ, а то, что будет после, Добрыня сделал длительную паузу, о чем-то размышляя, после чего изрек: Всем нам, особенно тебе, может не понравиться.
Угрожаешь мне? слегка нахмурился князь, начав покусывать нижнюю губу.
Предупреждаю и тебя, и себя. Сон ведь не тебе, а мне приснился. Коршун-то крылья свои над княжной заморской простирал, ее поддерживая
И что ты хочешь мне сказать? слегка насмешливо молвил Владимир. Что? Не женись на девице румяной и пригожей? Так поздно уже. Я решений не меняю. Я хочу быть таким, как василевс. Чем он лучше меня? От меня Василий зависит. Я ему воев дал, которые самозванца потеснят. Я
Что ты мне и себе хочешь сказать? оборвал, как в юности, Владимира Рабий. Что доказать пытаешься? Свою силу и власть? Так она и без того значима, хотя, опекун княжеский слегка прищурился, как будто что-то взвешивая, у тебя новая жизнь начнется после похода. И жизнь эта будет во многом отличной от прежней жизни. Иным тебе стать придется. Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет.
Я князь. Как скажу, так и будет. Что скажу, то и сделают.
Запел соловьем. И ты думаешь, что тебе кто-то разрешит жить так, как ты того хочешь? Ты настолько наивен, что так считаешь?
Полагаешь, что мне придется стать примером?
Или хотя бы изобразить его, сделать так, чтобы о тебе добрые слова говорили. А для этого что? Сказители и нужны
А я-то думал, что мой верный и давнишний друг уже начал в детство впадать. Былину мне тут рассказывает о красной девице.
Я дело говорю. Сказителей надо к себе привлечь и сделать так, чтобы они то, что надо говорили, быль и сказ рекли, какие нам нужны. Или ты со мной не согласен?
Согласен, и поручаю это дело тебе. Средства для этого у друзей-ростовщиков возьмешь. Они не откажут.
Да, согласился Добрыня, отказа не будет, но взамен что?
А что хотят?
А ты не знаешь? Хазарский закон на Руси, но с некоторыми отступлениями.
Плата несоизмерима с услугой. Торгуйся. Все хотят дать поменьше, а выторговать себе как можно больше.
А что ты хотел? Честности?
На лице Добрыни появилась насмешливая и одновременно хищная улыбка, которая, впрочем, недолго была хозяйкой на его губах. Внезапно выражение глаз Добрыни стало жестким, не предвещающим ничего доброго для лиц, которых он видел врагами. Вздохнув, Добрыня заметил:
С пернами пора рассчитаться. Самое время, пока тебя в граде не будет, свести счеты с Киженем. Нам распря нужна между пернами.
Я Руфию это дело получил, Руфию и Фабию.
Фабий с тобой в гости к ромеям отправится. Руфию нужна будет помощь.
Усмешка промелькнула на лице князя, после чего он спросил:
Ты, раз об этом заговорил, кого-то на примете имеешь?
Вешту и Ермия. Мужи статны, своего не упустят и верны князю будут.
И откуда ты их взял? Наши, киевские, или залетные?
И не киевские мужи, и не залетные, но дело свое сделают, Киженя подвинут.
Ты понимаешь, что дело надо так обставить, чтобы на нас, а еще больше на меня, даже и тени не упало? Перны, хоть и ослаблены, все еще сила. В Древии, насколько я знаю, их пока еще чтут.
Не только в Древии, но и в других землях. Нам нужно, чтобы все увидели их нищету и звериный лик.
Не переусердствуйте только. Что ты, что Руфий дело быстро хотите сделать.
Время пришло, княже. Или ты так не считаешь?
Я давно его жду. От меня что тебе нужно?
Ты черные рясы с собой привезешь. Без них лучше, но Николай (Константинопольский Патриарх) своего не упустит. От него посланники прибудут, чтобы крестить, как положено, киевлян. Нам Византия на холмах не нужна. Мы и без нее значимы.
Смотри, как запел. Что хочешь?
Жадных до чужого добра мнихов, особенно посланцев Николая, спровадить не удастся. Я так мыслю, что лучше нам принять крест от болгар. Не так они заелись.
Гнуться под Царьград не хочешь?
И ты тоже, а также Фабий, Инуфим и многие из тех, кого ты знаешь.
Точно ты с Фабием договорился.
Пришлые ромеи сразу десятину запросят. Ты уверен, что родичи, которые ее никогда и никому не платили, даже пернам, вот так спокойно свои кровные отдадут? Это же десятая часть, а не мелочь. Ты, к тому же, дань поднял. Берешь с родичей по-новому. Война уже идет. Ее не избежать. И ты прекрасно знаешь, что одними мечами нам победы не добыть.
Пришлые ромеи сразу десятину запросят. Ты уверен, что родичи, которые ее никогда и никому не платили, даже пернам, вот так спокойно свои кровные отдадут? Это же десятая часть, а не мелочь. Ты, к тому же, дань поднял. Берешь с родичей по-новому. Война уже идет. Ее не избежать. И ты прекрасно знаешь, что одними мечами нам победы не добыть.
Что предлагаешь? слегка прикусил губу Владимир, размышляя.
Поначалу брать даже не вдвое, а втрое меньше. Да, и еще киевлян пока не трогать вместе с окрестными жителями. Ты же войну в вотчине не хочешь?
Фабий, Навратим, Ирадий, тот же Вулисар говорят, что дело свое сделают. Древия и Черниговская земля примут то, что им вменят.
Смотря как проводить то, что мы хотим. Дело, как я вижу, растянется на три, а то и на четыре года. Перны только начало.
По поводу Анны, ты мне зачем наплел?
Она с тобой венчаться будет законным браком.
Если я того захочу, самонадеянно заявил Владимир.
Ответ Рабия был резок:
Княже, ты прекрасно понимаешь, что настоят. И мимо ты не пройдешь. Придется. Ты кто для Анны? Варвар, не больше.
Я князь.
Ты лицо второго сорта для заморской княжны. И с этим ты проживешь всю жизнь, если каким-то образом не убедишь ромейскую княжну в обратном. И не свирепей. Лучше это я тебе скажу, чем другие. Ты хочешь быть равным василевсу, но не можешь быть им в силу происхождения.