Ничего ты не забыл, просто базы больше нет, неожиданно сказал ему Кастер молодой черноволосый парнишка с много раз ломанным носом.
Он был его замом, главным помощником по управлению кланом, но Шеф был уверен, что его тут быть не может, только вспомнить не мог почему и спрашивал про базу:
Почему это базы нет? Кто ее проебал?
Ты и проебал, пожал плечами Кастер.
Он сидел на капоте большой гусеничной машины и курил, как никогда спокойно. Обычно Кастер был нервным, дерганым, или не был?
В голове у Шефа все мешалось, и появлялись противоречивые воспоминания, где Кастер то педантичная заноза в заднице, то добродушный паренек с улыбкой на всю рожу, а потом вдруг все сошлось. Злобный Кастер всегда был добряком, но зудел как навозная муха, пока не влюбился по уши.
Да-да, так все и было, согласился Кастер. Только ты не это должен вспомнить.
Да не дури мне голову, простонал Шеф, шагнув к машине. Что с базой и где мы вообще обитаем? Ты же откуда-то приехал, вот и отвези меня к своим!
Я, вообще-то, не приехал. Я умер, так же спокойно сказал Кастер и отдал ему сигарету.
Шефа передернуло, потому что лицо у Кастера изменилось. Черты лица заострились. Он стал неестественно серым. Правая нога у него была оторвана, а культя перебинтована где-то в районе колена. Левая нога была сломана и вывернута в другую сторону. Но Кастер на это никакого внимания не обращал, все так же протягивая ему сигарету.
Ты вообще не здесь, говорил Кастер, глядя ему в глаза. Ты далеко от Хайбы. Тебе ведь об этом сказали.
В смысле? не понял Шеф.
Ты в госпитале, развел руками Кастер и выкинул сигарету, раз уж ту не стали принимать. Демонов нет. ЗиПи3 должны были уничтожить, а вы добрались до острова, и там Зена, захватив тело Карин, в тебя стреляла, и вот теперь ты в госпитале. Помнишь?
Нет, прошептал растерянно Шеф, хотя что-то такое вроде помнил, но не понимал, как это в него могли стрелять так, чтобы теперь ничего не болело, кроме разве что головы. Как я вообще мог оказаться в госпитале?
Кастер пожал плечами, снова достал сигарету и прикурил. Только это была уже не сигарета, а местная горькая самокрутка, которую Шеф у него тут же отобрал, все еще не принимая тот факт, что говорит с мертвым.
Он уже вспомнил, как тело Кастера было сброшено в жерло вулкана, но раз он сейчас вот тут сидит значит жив, и иначе быть не может.
Ты не веришь в мистическую поебень, укоризненно сказал Кастер, качая головой. Я просто тебе снюсь и могу сказать лишь то, что ты знаешь сам, а ты знаешь, что идти тебе некуда.
Он уже вспомнил, как тело Кастера было сброшено в жерло вулкана, но раз он сейчас вот тут сидит значит жив, и иначе быть не может.
Ты не веришь в мистическую поебень, укоризненно сказал Кастер, качая головой. Я просто тебе снюсь и могу сказать лишь то, что ты знаешь сам, а ты знаешь, что идти тебе некуда.
Некуда, повторил Шеф, затянулся и сел в песок, несмотря на палящие лучи, посмотрел на собственные темные от загара руки, затянулся, хотел еще что-то спросить, но ни машины, ни Кастера уже не было, перед ним стоял кактус с оборванными колючками, и только одна из них уцелела и торчала в его сторону, как направленный врагом нож.
Ну охренеть, простонал он, глядя на эту колючку, но вставать и уничтожать ненавистный кактус не спешил.
Он отступал, заводил руку за спину, находил там пистолет. Свой пистолет, и собирался его навести на кактус, просто потому что бесит до одури, и он даже представлял, как сможет выстрелить, но что-то снова капало, где-то над самым ухом, и он замирал и оборачивался.
Кактус снова исчезал, пустыня тоже. Он стоял на задворках лагеря Ястребов и смотрел, как вода из ржавого крана старой колонки капала в пустое ведро. Она разгонялась, врезалась в металл и звенела в разбитой голове.
Он точно знал, что голова разбита. Чувствовал, как кровь течет за ухом и по шее, а вот что случилось вспомнить не мог.
Это было слишком давно.
Да, давно, прошептал он и услышал какой-то странный хрип.
У него пересохли губы, а он стоял и смотрел на крохотную лужу на дне ведра, вздрагивал от падения каждой капли и не мог понять, что он тут делает, если уже давно сбежал от Ястребов и начал другую жизнь.
Что за?..
Он не успел спросить, потому что его внезапно схватили за локоть и бросили на пол маленькой клетки, не отпуская при этом руку.
Он дернулся, но закричать не смог. В горле что-то мешало, а в руку снова стали тыкать иглой.
Это уже на грани токсической дозы, сказал кто-то Докеру, а тот не рассмеялся, а очень странным тоном ответил:
И что я, по-твоему, должен делать? Ты видел записи его психиатра вообще?
Видел и что? Там не было ничего социально опасного.
Да, только его рациональное мышление со скудностью социальных связей и эмоциональная холодность привели уже к одному убийству, если ты не помнишь, очень жестокому убийству, а он ломает вторую цепь, не приходя в себя
«Да что ты несешь?!» подумал Шеф и снова напрягся. Левую руку он не чувствовал. Ее словно не было и это заставляло паниковать. Если он успел потерять где-то руку, то и в запястье ничего не кольнет, не активируется антитоксический чип и не спасет его от кактуса. Он дергал правой рукой, там где ощущал укол, там где жар растекался по телу, а потом почувствовал острую боль, слышал крик, но отмахивался от него.
Болела голова. Теперь уже болела. Да и в горле что-то мешало, а вода капала в металлическое ведро, и каждая капля звенела внутри черепа.
Он сломал иглу! воскликнул кто-то испуганно.
И, кажется, доломал кровать, согласился кто-то еще, но Оливер не пытался понять, о чем говорят эти психи-наркоманы и почему Докеров стало двое, в одном теле или в двух, хоть в трех он все равно тварь. Главное было понять, что с головой, а еще найти левую руку, если она, конечно, еще с ним.
Он потянулся к голове и наткнулся на провода.
Держите его! Не знаю как, но держите! кричал кто-то.
Кажется, его снова сбили с ног, хотя он не успел даже подняться, только дернулся и тут же снова рухнул или не рухнул, а оказался не собой, среди каких-то проводов и лампочек.
Открывалась дверь, мерцали огни, и он шел на свет, держа двумя руками пистолет. Он искал Карин, почему-то один, и вода все еще где-то капала, но у него была фляга, полная, а значит можно пока не дергаться, главное осторожно делать шаг.
Эй, Шеф! окликнул его внезапно Берг, помахав ему рукой.
Шеф посмотрел на него недовольно, потому что орать в логове врага по меньшей мере глупо, но сказать ничего не успел, потому что внезапно в Берга выстрелили, прямо ему в грудь.
Твою мать, прошипел Шеф, обернулся и глазам своим не поверил, когда увидел, у кого именно пистолет в руках.
Она выстрелила, и он сразу понял, что не зря сомневался. Это была не она. Это была не его Карин. Ее разум, видимо, захватила Зена, но он не успевал ничего сказать. Она стреляла снова.
Пуля обжигала грудь, дергала плечо. Коротким жарам раскатывалась по телу и оставалась подобием спазма.
Он смотрел ей в глаза, сам не понимая почему, а она стреляла.
Вторая пуля ударила куда-то в живот, а он не почувствовал боли. Это было мокро. От этого ощущения он потянулся было к животу рукой, чтобы понять, откуда столько воды. Третья пуля тоже ударилась в тело, но он едва ли это почувствовал, но пошатнулся, продолжая смотреть ей в глаза.
Как же глупо было выскакивать без ничего вот так, хотя с таким же успехом она могла пристрелить его там в каюте, когда они занимались любовью. Могла, но почему-то не сделала этого, а теперь смотрела на него с ненавистью и целилась в голову.
«Она меня убьет», равнодушно подумал он и даже не испугался, когда в глазах потемнело.
Громыхнул выстрел. Тело совсем ослабло. Стало чужим и ватным. Он рухнул на пол, и последним воспоминанием почему-то стала боль от удара левым плечом, от которого рана в груди заныла, а какую-то мышцу в шее сжало спазмом.
Он думал, что умирать будет страшнее, а оказалось, легко.
Только вода почему-то капала и выводила его из себя до такой степени, что он рычал, вспоминая, как это страшно иметь большую команду, хорошую технику и маленький запас воды: по три литра на рыло это мало, слишком мало, а какая-то мразь позволяет воде капать!
Он хотел выругаться, но в глотке словно что-то застряло, а свет ударил в глаза, такой яркий, словно Зена опустилась к нему и посмотрела прямо ему в лицо, но кожу почему-то не обжигала.
Твою мать! воскликнул кто-то. Да он не человек!
«Ага, я знаю», подумал Шеф, осознавая, что это не Зена, а огромная лампа. Кто-то взмахнул кровавой рукой. Дернуться не получилось, и капля крови упала на лицо.
Ощущение оказалось привычным и даже успокаивающим.
Кто-то что-то орал, именно орал, отдавая приказы, почти паникуя или рыдая, или, быть может, выворачивая завтрак прямо в ведро.
Или не кто-то, а он сам, стоя на коленях в бараке Шефа среди разбросанных колючек в истеричных соплях в свои четырнадцать лет, когда страшнее всего понимать, что жизнь твоя закончилась, так по-настоящему и не начавшись.
Глава 2
Вода стекала по рукам и капала с локтей в металлический умывальник. Тонкую холодную струю Рональд перебирал пальцами, пытаясь взять себя в руки. После операции не было смысла торчать здесь в предоперационной. Он должен был идти в палату интенсивной терапии к своему пациенту, но он не находил в себе сил к нему приблизиться.
Он его боялся до дрожи, и дело было не только в приговоре и прошлом этого человека. Очевидно, что убийца, еще и проживший большую часть жизни в зоне отселения, едва ли похож на человека, но все эти размышления меркли перед безумной силой тела, которое он должен был лечить.
Вот уже неделю они буквально воевали с Оливером Финрером. Ему вводили огромные дозы препаратов. Его пытались ввести в искусственную кому. Ему кололи такие вещества, которые должны были полностью отключить его мышцы, расслабить его до состояния тряпочки, которая будет мочиться под себя, но его тело не просто не расслаблялось, оно напрягалось. Его мышцы на животе и груди были такими каменными, что швы после операций лопались, при этом он ломал кровать, к которой его приковывали, выкручивал наручники, сломал два аппарата по контролю жизнедеятельности, перепугал весь мед персонал, и вот сегодня, словно стараясь добить Рональда, он пришел в себя прямо на операционном столе под крик анестезиолога, который опасался давать наркоз в принципе, изучив перечень уже введенных препаратов.
Странно, что он у вас жив, с таким-то лечением, сказал сначала анестезиолог, потом озадаченно посмотрел на пациента, ужаснулся напряженному сильному телу, обругал вскрытый живот, из которого снова наружу вываливались кишки, сделал все как положено, а потом едва не плакал, понимая, что ввел ему столько всего, что нормальный человек бы умер там на столе, а этот только немного расслабился и отключился.