Рональд сломал о его живот три иглы, и ему тоже хотелось плакать, но он не мог просто взять и отказаться от пациента, особенно если ему выставили гриф максимальной важности. Он должен был выжить и пройти психиатрическую экспертизу. Так решили в самых верхних структурах ЗАП. Почему именно так, Рональд не знал и, в сущности, знать не хотел. Вопрос был в другом: как ему вылечить пациента, который вредит сам себе и вообще не подчиняется современной медицине.
Ну он же генетически просто человек, так какого хрена? простонал Рональд, жестом отключил воду и активировал стерилизатор. Обычно при активации умывальник покрывался особым полем, а руки перед операцией обрабатывались сначала специальным аэрозолем, а затем веществом, что образовывало пленку. Последняя заменяла перчатки и позволяла действовать в операционной, чувствуя руками все без малейших искажений, и даже на сложных бесконтактных операциях, когда поверх одевались специальные сенсоры, управляющие маленькими нано-роботами, руки покрывались этой самой пленкой. Этот жест был привычкой, но искусственный интеллект госпиталя не забывал контролировать все.
Ну он же генетически просто человек, так какого хрена? простонал Рональд, жестом отключил воду и активировал стерилизатор. Обычно при активации умывальник покрывался особым полем, а руки перед операцией обрабатывались сначала специальным аэрозолем, а затем веществом, что образовывало пленку. Последняя заменяла перчатки и позволяла действовать в операционной, чувствуя руками все без малейших искажений, и даже на сложных бесконтактных операциях, когда поверх одевались специальные сенсоры, управляющие маленькими нано-роботами, руки покрывались этой самой пленкой. Этот жест был привычкой, но искусственный интеллект госпиталя не забывал контролировать все.
На данный момент операций не запланировано, сообщил он и тут же услужливо уточнил: Хотите продолжить?
Нет, выдохнув, сказал Рональд и провел холодной рукой по лбу.
Он действительно не знал, что делать. Тело его пациента очень быстро выводило препараты. Это било по почкам и без того пострадавшим от радиации и еще каких-то неизвестных токсинов. Печень уже подавала свои сигналы бедствия и грозилась отказать, то и дело поднимая уровень то одних, то других ферментов. Пока корректировки извне хватало, но это будет длиться недолго.
Я его убиваю, с болью думал Рональд, потирая виски.
Ему говорили, что не стоит переживать. Пациент изначально тяжелый: потерявший много крови, с поражением всех органов, тремя пулевыми ранениями, неверно работающей гормональной системой, переживший явное облучение, но почему-то невероятно живучий. В его дикой, пугающей жажде жить было что-то пьянящее.
Рональд действительно с трудом видел в пациенте человека, скорее дикаря, но он хотел ему помочь куда больше, чем все остальные врачи, что могли влиять на его лечение. Ломать голову никто не хотел, все как-то пожимали плечами мол, не знаю, как так, а Рональд ругался, рычал, но, выходя из опер блока, снова открывал голографическую панель с медицинской картой подростка четырнадцати лет.
«Оливер Финрер. Рост выше среднего. Телосложение спортивное. Вес соответствует телосложению. Интеллект незаурядный, высокоразвитый. Иммунный чип высшего класса. Хронических заболеваний нет. Повышенный риск психических расстройств. Нуждается в наблюдении. Необходимости в корректировке не выявлено», гласили основные данные карты.
Рональд перечитал ее сотни раз, но так и не нашел лазейки. Восемнадцать лет без наблюдения явно давали о себе знать.
Так, в итоге сказал Рональд, выключая панель. Предположим, что я не знаю ничего. Если бы у меня не было никакой информации о пациенте, что бы я делал?
Он спросил и его внезапно осенило.
Антитоксический чип! воскликнул он и бросился не в палату интенсивной терапии, а к себе в ординаторскую, потому что ему срочно нужно было сделать запрос, выяснить, есть ли в теле его пациента законные дополнительные иммунные чипы, не внесенные в карту, и что делать, если чип введен незаконно.
«Не знаю как, но, видимо, введен», думал Рональд, стоя у компьютерной панели и лихорадочно набирая свой запрос. От нетерпения он не мог сесть. Его колотило, окатывало холодным потом и словно током било возбуждением от внезапной догадки. Если он прав, то все очень легко можно исправить, особенно если чип законен, если к нему есть доступ, если его можно отключить, зная номер.
«Ваш запрос будет обработан в течение двух недель. Ожидайте», сообщила ему система ровными идеальными синими буквами на прозрачном экране.
Блять, да через две недели мне это уже не поможет! взвыл Рональд и помчался к заведующему своего госпитального блока: тому должно было хватать влияния, чтобы ускорить процесс анализа, поднять запрос в очереди, раз уж от скорости зависела человеческая жизнь.
Ну да, человеческая, с неожиданным сарказмом сказал заведующий, выслушав Рональда. Я не буду ни с кем связываться, и просить за это существо я не буду. Он убийца, и если в зонах отселения промышляют незаконными антитоксическими иммунными чипами, то это не наша вина. Ступайте, доктор Гранд, у вас не один пациент, так что вам наверняка есть чем заняться. У его палаты выставлен караул.
Караул не спасет ему жизнь, возмутился Рональд, но заведующий только плечами пожал, давая понять, что ему просто все равно, или не просто по крайней мере, такое равнодушие было пугающим, особенно после отключения кислорода еще там на военном корабле, где Рональд взялся лечить Оливера Финрера слабого и едва живого, потерявшего половину своей крови, еще и внезапно оставленного без кислорода прямо во время операции. Потом выяснилось, что где-то в системе какая-то трубка перегнулась, нарушив баланс давления, что привело к аварийному отключению подачи кислорода. Тогда Рональд не обратил на это внимание. Персонал быстро исправил ошибку, а теперь ему казалось, что его пациента просто пытаются убить, и не кто-нибудь, а сама система, которая один раз уже по ошибке сбросила его на планету преступников, вместо того чтобы увезти на рудники и позволить хотя бы закончить школу, а быть может даже получить какое-нибудь образование.
Слишком много совпадений для одного человека.
Вы хотите, чтобы он умер? пораженно спросил Рональд, не веря, что врач может не бороться за человеческую жизнь. Рональду везло совсем на других врачей, на других учителей и другие истины, которые обычно даже не обсуждались.
Мне все равно, доктор Гранд, равнодушно сказал заведующий и кивнул в сторону двери. У вас идет рабочее время. У меня тоже, давайте не будем друг другу мешать выполнять свои обязанности, сказал он строго и с нажимом, таким, что молодой врач, кривясь, вышел из кабинета, почти выскочил, кусая нервно губы.
Он был слишком молод, слишком горяч. Ему не хватало опыта, и он ничего не знал о настоящих интригах и, возвращаясь к пациентам, не проверял собственный запрос, отозванный начальством, как ошибочный и не требующий рассмотрения.
Рональд даже предположить не мог, что такое возможно, потому, быстро осмотрев других двоих своих пациентов, он замер у стеклянной стены, за которой лежал прикованный к кровати Оливер Финрер. Толстые кожаные браслеты с цепочками удерживали его руки и ноги, но поверх кожи с мягкой ватной подстилкой медицинской фиксацией, в целом безобидной были прочные магнитные браслеты. Это уже было решение военных, считавших, что пациент слишком опасен.
Ремень перетягивал его грудь, натянутый, несмотря на повязки и покрывала, и Рональд долго смотрел на застежку ремня. Она была слишком близко к ране после первой операции и наверняка причиняла боль, но дыхание у Финрера было уверенным, сильным и потому застежка подрагивала от каждого вдоха. Он не жалел себя. Это говорило о жизни в этом теле куда больше, чем могли сказать приборы.
Согласно анализам, уровень седативных[2] препаратов в его крови опять упал, сказала Рональду медсестра, услужливо показывая планшет с голограммой данных анализатора, стоявшего в палате Финрера. Его датчики крепились к левой руке, которой пациент едва ли мог нормально двигать после ранения, но ее все равно приходилось крепить именно из-за этих датчиков, постоянно анализирующих содержание разных веществ в его крови.
Рональд вздохнул и взял планшет, чтобы пролистать все. После операции его волновал не только уровень седативных препаратов.
Планшет рамка, внутри которой был голографический экран реагировал на движение руки и пролистывал данные по всем параметрам.
Вы, главное, скажите, колоть ли его снова, сказала медсестра.
Она вроде была еще совсем молодая, но какая-то ужасно равнодушная. Ей явно было плевать на сложность ситуации, и она совершенно не осознавала, что выбор колоть или не колоть прямо сейчас был жизненно важным, и Рональд не мог это решить.
Пока не колоть, сказал он, возвращая ей планшет. Если он очнется, вызови меня, а так я вернусь через час. Поняла?
Медсестра кивнула, при этом странно пожимая плечами, всем своим видом давая понять, что ей все равно.
«Она будет так же равнодушна, если он будет захлебываться кровью?» спросил себя Рональд и, решив потом присмотреться к этой медсестре, направился в ординаторскую.
И учтите, что перевязывать я его не пойду! крикнула медсестра Рональду вслед, и тот сразу замер, застывая на месте.
Кто бы сомневался, прошептал он и, не оборачиваясь, пошел дальше, надеясь, что она так равнодушна только к этому пациенту, которого здесь никто не хочет спасать.
Рональду не нравилась эта концепция, но он понимал, что говорить тут людям о человечности трудно и почти бесполезно. Оливер Финрер не человек, а убийца, требовать к нему какого-то иного отношения было невозможно, да и сам Рональд не мог видеть в нем просто пациента.
Опять страдаешь от ветеринарной работы? спросил у него коллега, откровенно смеясь.
Что? не понял Рональд, все еще искавший решение.
Да лица на тебе нет, вот и думаю, что зверюга эта тебя утомила. Забил бы ты уже, он все равно обречен и психиатрическую экспертизу не пройдет.
Дауман говорил, что он нормальный, в очередной раз напомнил Рональд, который уже устал повторять одно и то же всем коллегам.
Пусть Дауман сначала сам пройдет психиатрическую экспертизу тогда посмотрим, можно ли ему верить, смеялся коллега, но внезапно давился смехом и испуганно смотрел на третьего врача, приблизившегося к ним.