А страсть? Ну разумеется, человек не может гореть огнем двадцать лет, разумеется чувства притупляются и трансформируются во что то более прагматичное и спокойное, в конце концов вы просто взрослеете или стареете? И вот уже ты надеваешь самое сексуальное белье, легкий пеньюар, делаешь прическу и оставляешь детей у мамы, готовишь легкий ужин и открываешь бутылку вина А он приходит домой в десятом часу, говорит что должен немного поработать и закрывается в кабинете за компьютером, или того хуже возвращается со Знаменским, уже изрядно навеселе и всю ночь они играют на бильярде и курят мерзкие доминиканские сигары. Вот и сегодня намечается что то подобное, только придет еще и Кира, очередная супружница неугомонного Стаса.
Вика включила фен и начала считать, какая же по счету у Знаменского «вечная любовь»? Вышло, что четвертая. Кира была на год младше Виктории и на шестнадцать младше Стаса. Черноволосая, коротко стриженная, с зелеными глазами, она выглядела весьма и весьма эффектно, и когда Знаменский увидел ее в театре, исход был предрешен. Потом он любил болтать, что увидел в ней Олю из «Зимней вишни», и был сражен взглядом ее прекрасных глаз, но на самом деле все было проще. На ней было платье-футляр, идеально подчеркивавшее ее и вправду классную задницу, к тому же с откровенным разрезом спереди, приоткрывавшим миру еще два неоспоримых ее достоинства третьего размера. Если прибавить идеально подобранный макияж (это Кира умела как никто) и прекрасную белозубую улыбку, то картина будет полной. Зная Стаса достаточно хорошо, Вика не удивлялась его моментальной капитуляции. С Кирой они ладили хорошо, можно даже сказать дружили, но их дружба не выходила за рамки вечеринок, где они появлялись с мужьями.
Вика прошла в спальню к детям:
Эй, засони, вставайте! У нас сегодня много дел!
На удивление, Иван не спал, он конечно же держал в руках планшет Софьи и лежа под одеялом, смело водил пальцем по экрану:
Доброе утро, мам! Если что, Софья мне разрешила. Он не отрывал взгляда от экрана и Вика невольно залюбовалась своим шестилетним мужичком. Глаза конечно шатовские, голубые при обычном освещении, и серые в полумраке. Взгляд как у Марка, иногда кажется, что заглядывает прямо внутрь тебя, эдакий человек-рентген. Вихрастая голова цвета соломы и длиннющие ресницы, как опахала, обмахивающие пространство, торчали из под одеяла. Вика присела на край кровати и тихонько поцеловала его в лоб.
Мам, не мешай! Иван нахмурил брови, но тут же опять провалился в игру. Вика разглядывала его лицо, сосредоточенное на экране, и улыбалась. Людям свойственно смотреть на своих детей предвзято, в том смысле, что нам они кажутся самыми красивыми, самыми умными и самыми воспитанными. Родители лишены объективности при оценке поступков своих детей, сказанных ими слов и выбранной линии поведения, наша безмерная к ним любовь призвана уничтожить эту самую объективность. А может так и должно быть? В детстве, как в любом другом проходящем периоде жизни, должен быть свой шарм. Ведь так необходимо человеку в конце концов понимать, что его любят, любят так безгранично, что могут простить. Простить за необдуманные слова, за плохой поступок, за сделанную ошибку и даже за подлость. Его могут простить. И его будут любить. Детство это такой тренировочный полигон для подготовки человека к жизни, здесь ошибки не фатальны, взрывы не отрывают ног, а пули не разрывают внутренностей. На этом полигоне все искренне и все по-настоящему. Весь парадокс состоит в том, что, как выясняется потом, в детстве человек именно ЖИВЕТ. И жизнь эта даже более настоящая, чем жизнь взрослая. Именно в детстве мы едим досыта, но не переедаем, ложимся, когда хотим спать, а не потому, что завтра на работу. Мы свободны от приличий, условностей, этикета. Мы общаемся не с важными, а с приятными нам людьми, не считаем нужным прятать слезы и обиду, называем дураков дураками и любим до самого конца, до того щемящего сердце чувства, до той бессонницы, что заставляет нас считать на небе звезды и выпивать по шесть чашек чаю за ночь. Очень жаль, что эта мифическая страна, откуда мы все родом, эта Атлантида под названием ДЕТСТВО, уплывает от нас, как жухлый лист по весеннему ручью.
Мам, а я есть хочу! Иван наконец отложил планшет и обнял Вику за шею Что ты нам приготовишь?
Сегодня в меню яичница и ананасовый йогурт. улыбнулась Вика
Доброе утро, мам! Если что, Софья мне разрешила. Он не отрывал взгляда от экрана и Вика невольно залюбовалась своим шестилетним мужичком. Глаза конечно шатовские, голубые при обычном освещении, и серые в полумраке. Взгляд как у Марка, иногда кажется, что заглядывает прямо внутрь тебя, эдакий человек-рентген. Вихрастая голова цвета соломы и длиннющие ресницы, как опахала, обмахивающие пространство, торчали из под одеяла. Вика присела на край кровати и тихонько поцеловала его в лоб.
Мам, не мешай! Иван нахмурил брови, но тут же опять провалился в игру. Вика разглядывала его лицо, сосредоточенное на экране, и улыбалась. Людям свойственно смотреть на своих детей предвзято, в том смысле, что нам они кажутся самыми красивыми, самыми умными и самыми воспитанными. Родители лишены объективности при оценке поступков своих детей, сказанных ими слов и выбранной линии поведения, наша безмерная к ним любовь призвана уничтожить эту самую объективность. А может так и должно быть? В детстве, как в любом другом проходящем периоде жизни, должен быть свой шарм. Ведь так необходимо человеку в конце концов понимать, что его любят, любят так безгранично, что могут простить. Простить за необдуманные слова, за плохой поступок, за сделанную ошибку и даже за подлость. Его могут простить. И его будут любить. Детство это такой тренировочный полигон для подготовки человека к жизни, здесь ошибки не фатальны, взрывы не отрывают ног, а пули не разрывают внутренностей. На этом полигоне все искренне и все по-настоящему. Весь парадокс состоит в том, что, как выясняется потом, в детстве человек именно ЖИВЕТ. И жизнь эта даже более настоящая, чем жизнь взрослая. Именно в детстве мы едим досыта, но не переедаем, ложимся, когда хотим спать, а не потому, что завтра на работу. Мы свободны от приличий, условностей, этикета. Мы общаемся не с важными, а с приятными нам людьми, не считаем нужным прятать слезы и обиду, называем дураков дураками и любим до самого конца, до того щемящего сердце чувства, до той бессонницы, что заставляет нас считать на небе звезды и выпивать по шесть чашек чаю за ночь. Очень жаль, что эта мифическая страна, откуда мы все родом, эта Атлантида под названием ДЕТСТВО, уплывает от нас, как жухлый лист по весеннему ручью.
Мам, а я есть хочу! Иван наконец отложил планшет и обнял Вику за шею Что ты нам приготовишь?
Сегодня в меню яичница и ананасовый йогурт. улыбнулась Вика
Я еще липкие макарошки хочу! глазки Ивана с хитрецой прищурились.
Ванька, они называются чак-чак! Буди Софку и идите завтракать, все будет готово через пять минут.
Было десять часов утра, когда Марк, перепрыгивая через полузамерзшие лужи, быстрым шагом подходил к торговому центру, что возвышался через дорогу от офиса. Здесь, с торца большого здания располагался как то по-домашнему уютный магазинчик цветов. Несколько месяцев назад Шатов совершенно случайно обнаружил его, проезжая на машине, и с тех пор, если нужны были свежие живые цветы, покупал их только здесь. Несомненным плюсом этого места был прекрасный кофе, который хозяйка магазинчика варила покупателю, если ему приходилось ждать, пока ему соберут букет. А поскольку Шатов никогда не покупал готовых букетов, то кофе его угощали здесь постоянно. Вот и сегодня, едва переступив порог, он улыбнулся поднявшей на него глаза хозяйке:
Привет, Жень! Мне как обычно.
Хозяйку магазина, и по совместительству продавца, звали Евгения. На вид ей было лет двадцать пять. На вкус Марка полновата, но очень приятная и общительная, Женя всю себя посвятила своему небольшому бизнесу. Как уже успел понять Шатов, она знала толк в цветах, флористике и дизайне, букеты, подготовленные Женей, были по-настоящему безупречны. Марк не сомневался, что этот маленький магазинчик лишь начало ее большого бизнеса, он видел это по ее отношению к делу и клиентам.
Извините, Марк, но больших корзин сегодня нет. Поставщик подвел. Розы, разумеется есть, хотите, я вам соберу в подарочную бумагу? Могу предложить крафт. Скомбинируем, будет хорошо!
Негодяй ваш поставщик, улыбнулся Шатов Я вам доверяю, Женя. Сделайте на свой вкус.
Хорошо, кофе готов, Женя поставила перед ним чашку Приятного!
Марк сделал глоток, достал из кармана смартфон. Вчера он обещал Эльмире приехать в одиннадцать.
Эльмира
Привет) Как настроение? Ничего не изменилось?
Эльмира
Привет) Как настроение? Ничего не изменилось?
Марк
Привет, все в силе) До 1600 свободен
Эльмира
Тогда жду и скучаю)
Марк
Я тоже)
Шатов терпеть не мог глупые телячьи нежности, и, как следствие, необходимость всех этих «целую», «люблю», «скучаю» и тому подобного. Настоящие чувства не любят пышных фраз, цветистых словословий и нагромождений милоты. Нет, он не был суровым дровосеком и сторонником деревенской брутальности, но чувства предпочитал проявлять наедине и не на словах. Шатов любил в женщинах утонченный ум, шарм, ускользающую игру слов, полувзгляды, полунамеки и двусмысленность. Он любил, когда непонятно, кто на кого охотится, когда все зыбко, когда одной фразой можно все испортить, или наоборот, одержать победу. С Викой было именно так. Ни до нее, ни после у Марка не было ни с кем ничего подобного, а женщин в его жизни было достаточно. Наверное, это и есть любовь, думал Шатов. Ведь, в конце концов, как бы он не увлекался очередной длинноногой красавицей, проходило время, причем иногда весьма короткое, крепость бывала взята, иногда штурмом, реже осадой, и Марк отчетливо понимал, что эта взятая твердыня абсолютно во всем проигрывает Вике. Спустя время он даже перестал сравнивать, потому как результат не менялся. С Эльмирой было также. Они познакомились на банкете, бюро Рощина как раз закончило один из своих проектов, и она оказалась представителем заказчика, приглашенным на торжество. Волосы черные, как смола, точнее гудрон в строительной печи-бочке, что стояла в их дворе в детстве, когда рабочие ремонтировали кровлю. Эту пришедшую на ум аналогию Шатов запомнил, и спустя время рассказал Эльмире, когда ее голова лежала у него на груди, а он запускал в эти отчаянно-черные волосы свои пальцы. Они вместе смеялись. А еще у нее были темно-карие, раскосые глаза, правильно вычерченные губы и тонкая, гибкая фигура кошки. Кошка тоже была, в виде татуировки на пояснице, в том месте, где уже начиналась округлая ягодица с маленькой, правильной формы родинкой. Но конечно же, о существовании кошки и родинки Шатов узнал не сразу.
Одним из принципов Марка в отношениях с женщинами был принцип временности. Все, абсолютно все его женщины должны были понимать, что их отношения временны, не подразумевают никаких серьезных намерений и не продиктованы глубоким и всеобъемлющим чувством. Короче, никакой любви и замужества, только флирт, секс и приятное времяпрепровождение. На первый взгляд аморально, но по мнению Марка, предельно практично и честно. Никаких драм, заламывания рук и истерик. Попытки случались, но эти попытки Марк гасил беспощадно, никогда более не встречаясь с излишне впечатлительными любовницами. Так же требователен Шатов был и к себе. Как только он чувствовал, что излишне привязывается к очередной красотке, то прерывал общение не менее стремительно. Семья и дети были для него священны, более того, он чувствовал, что после очередного обрыва очередных отношений его тянет к Вике с новой силой, словно какая-то неведомая сила напитала его энергией, эмоциями и настроением.