И последнее время несомненно со всей решительностью назовет Шукшина классиком! И это, несмотря на всю его «нехрестоматийность». На фрагментарность и фабульность многого из написанного. Но ведь один из уроков нашей классики еще и в том, что учит нас смотреть не только на завершенность формы, но, главное, на новизну жизненного содержания.
Впрочем, в сознании читателей Шукшин живет уже именно как писатель-классик. Так же как Твардовский. И это чувство народное своего, народного, писателя тоже обязывает каждого критика. Не просто, повторяем, к ритуальному почтению, к более глубокому раздумью над писательским наследием
Одним словом, при всей талантливости статьи «Совесть, совесть и совесть» она написана, увы, в духе тех прижизненных статей, которые, при жизни же писателя, серьезно удручали его. Не конкретной критикой, а всеобщностью взгляда, невскрытием самих сокровенных помыслов творческих Становится все очевидней, что каждый разговор о Шукшине требует не будничного профессионализма, а того особого настроя души, который мы все еще как-то привычно называем вдохновенностью, или озаренностью, но без которого о Шукшине по существу ничего не скажешь, как о каждом поэте. А о том, что Шукшин подчеркнутый вроде бы прозаик: рассказчик был поэтом, мы тоже еще как-то не привыкли думать. Это имя тоже время произнесет не только внятно, но и непреложно. Таким оно уже в чувстве народной памяти. Не писание стихов, не своеобычность образности даже отличают Шукшина как поэта. Есть здесь «признаки» более существенные. Постоянная вдохновенность творца, «внутреннее творчество» в его слове, сокровенность непреходящей тайны во всем, от личности до слова, страдательное отношение к двуединству действительности и творчества. И главное: провидение!..
Впрочем, в сознании читателей Шукшин живет уже именно как писатель-классик. Так же как Твардовский. И это чувство народное своего, народного, писателя тоже обязывает каждого критика. Не просто, повторяем, к ритуальному почтению, к более глубокому раздумью над писательским наследием
Одним словом, при всей талантливости статьи «Совесть, совесть и совесть» она написана, увы, в духе тех прижизненных статей, которые, при жизни же писателя, серьезно удручали его. Не конкретной критикой, а всеобщностью взгляда, невскрытием самих сокровенных помыслов творческих Становится все очевидней, что каждый разговор о Шукшине требует не будничного профессионализма, а того особого настроя души, который мы все еще как-то привычно называем вдохновенностью, или озаренностью, но без которого о Шукшине по существу ничего не скажешь, как о каждом поэте. А о том, что Шукшин подчеркнутый вроде бы прозаик: рассказчик был поэтом, мы тоже еще как-то не привыкли думать. Это имя тоже время произнесет не только внятно, но и непреложно. Таким оно уже в чувстве народной памяти. Не писание стихов, не своеобычность образности даже отличают Шукшина как поэта. Есть здесь «признаки» более существенные. Постоянная вдохновенность творца, «внутреннее творчество» в его слове, сокровенность непреходящей тайны во всем, от личности до слова, страдательное отношение к двуединству действительности и творчества. И главное: провидение!..
В статье верно отмечается некоторая суетность, что ли, в предисловии к шукшинской книге публицистики. Критик Л. Аннинский, в том предисловии, например, оперирует и спорными, и газетно-трафаретными аншлагами. Например: «Город сделал Шукшина профессионалом культуры», «Хрупкое, летящее понятие Мечты не могло скомпенсировать эту тяжесть», «Он размышляет о социальной ориентации индивида в обновившемся мире», «Речь идет об этическом обеспечении личности на нынешнем этапе нашего общественного развития». Отмечается, что в предисловии «То и дело мелькают слова «индивид», «целостный микрокосм», «целостный духовных план», «Шукшин стоял на главном направлении». От такого языка Шукшин бы поморщился С макрокосмом к Шукшину лучше не подъезжать. Его слова эти раздражали не потому, что их не понимал (чего тут не понять), а потому, что он чувствовал в них холод. Холод профессиональной обкатки, закалки, утрамбовки».
Как говорится, и золотые слова, и к месту сказаны. Ничего против этого не возразишь. Но вряд ли можно согласиться с продолжением мысли. «Сам себе Шукшин профессионалом не считал (4 книги за пятнадцать лет)», и чуть далее «Шукшин не был профессионалом культуры», «он мучился от своего «непрофессионализма» (от неумения плотно, без перерывов работать), от «недостатка культуры», «полукультуры» Но ведь и с таким лучше к Шукшину не подъезжать.
Не просто здесь размашистость и неприцельность эпитеты по существу малоподходящи такому художнику как Шукшин. Укор в непрофессиональности писателю Шукшину, сдается, некая инерция профессионализма критика Между тем Шукшин, переполненный замыслами, не успевавший за ними, занятый кино в ущерб писательской работе именно это называл «непрофессионализмом» «Полукультура»? Но может ли вообще кто-то сказать, что полностью овладел ею, общечеловеческой исторической культурой? Все говорит лишь о неутоленной жажде культуры, а не о нехватке ее! На нехватку знаний и времени для чтения жаловался и Чехов но никто это не истолкует как «полукультуру» и «непрофессионализм» Культура беспредельна, надо очень много знать, что иметь моральное право сказать, во время Сократа, «Я знаю, что ничего не знаю». Равно как верно то, что ограниченность и мизерность знаний легко себя считают овладевшими культурой, находя даже «материальную обеспеченность» своему убеждению в дипломе, в породистой собаке, в автомобиле и последней марке цветного телевизора
Это что же «полукультурой» и «непрофессионализмом» созданы Шукшиным рассказы, которыми зачитывается народ, кинофильмы, которые и поныне делают кассовые аншлаги? Вот уж поистине случай, когда смотреть должно в корень! Для творца культуры, знать, здесь мерила и параметры, точки отсчета и сами «единицы измерения» весьма сложны и индивидуальны! Главное, культура здесь живая, творческая, не массовая, не номинально-анкетная, не образовательный ценз для оклада согласно штатному расписанию, а исток общенародной духовности и непреходящая ценность народная.
Да, давал Шукшин нередко повод к таким «характеристикам». Но в каждом случае подобает знать внутреннюю творческую причину к таким высказываниям. Что ж, или ему подобало «остепениться», «защитить диссертацию», обрести звание кандидата наук, чтоб мы наконец должным образом отнеслись к его кое-где прорывавшимся «репликам в сторону» по поводу своей культуры?
Между тем Шукшин явление не просто резко самобытное, лица необщим выражением, глубоко сокровенное своей народной сутью, оно еще имеет склонность внешне казаться вполне «простым», и даже вот «непрофессионализмом», «недостатком культуры», «полукультурой»! Да, как выразился выше автор, с такими мерилами к Шукшину и вправду «лучше не подъезжать»! Он был художником, поэтом, причем, глубоко народной природы, и, стало быть, был профессионалом культуры! Сознавал себя «заводом, вырабатывающим счастье». Вовсе не от писательского непрофессионализма страдал Шукшин, а от непонимания критикой его художественного мира, его необычных образов; от того, что, например, первый роман «Любавины» долго хоронился в редакциях, запеленатый нерешительными рецензиями «с одной стороны» и «другой стороны»; от того, что часто, и в слове своем и в кино, ему приходилось уступать голосу «внутреннего редактора», говорить полуправду, обойтись намеком, вместо того, чтоб со всей присущей писательской страстью до конца разобраться в правде своего времени. Наконец, от неприятия худсоветами его сценариев Разина Анкетная «культура» чиновников боялась культуры Шукшина!
Автор статьи «Совесть, совесть и совесть» совершенно прав, сказав о Шукшине: «Не над тем, как делать кино, пьесу или рассказ, думал Шукшин (хотя и это занимало его), а над тем, как жить. К ответу на этот вопрос и шел через свои рассказы, пьесы. Не шел, а продирался, потому что надеяться чаще всего приходилось на чутье, на седьмое чувство правды, на сердце. И эта крупность вопросов Шукшина тоже в духе русской литературы. В этом отличие Шукшина от писателей пятидесятых начала шестидесятых годов. Те больше по проблемам или, по темам, касались одной практической стороны или другой. Шукшин бьет по целям общин: что с нами происходит? Не врем ли мы?» То есть, «нечаянно», критики открывают Шукшина-поэта!
Тут не только верное понимание Шукшина, его значения в нашей литературе тут, главное, уважительное чувство к страдальческому поиску художника, стремившегося во всем дойти до сути. К явлению литературы, которое все еще впереди! Но, любопытно, что «нечаянно» открыв для себя Шукшина-поэта, найдя этому доказательные слова («надеяться чаще всего приходилось на чутье, на седьмое чувство правды, на сердце»!), критик не только проходит мимо своего открытия, но еще сожалеет о столь «несовершенных» писательских приемах Шукшина! Мол, опять все те же нехватка «профессионализма», «полукультура»?.. Но чего они стоили бы без поэтического чутья-озарения, без седьмого и семикратного! чувства правды поэта, без вещего сердца провидца-поэта? Ведь речь не об ученом с «систематической эрудицией». Неужели если б Шукшин изучал статистические столбцы, доклады и отчеты, доклады и социологические статьи в газетах и журналах продираться к правде не пришлось бы? Была бы спокойная кабинетная работа «профессионала»? Но сколько общеизвестного, газетно-вторично-иллюстрационного хоть и умелой литературности лежит без движения на полках магазинов и библиотек! По счастью Шукшин и вправду таким «профессионализмом» не обладал, в его озаренном сердце поэта жила она, «Совесть, совесть и совесть». Поверх шести обычных чувств (видать, все же не совсем они обычные у поэта!) продирался он неизменно к правде, к своим усмешливым, задумчиво-нездешним, к правде страсть имеющим, «чудикам», отринувшим все казенное, мертвое, косное, продирался к их народно-духовной очистительной миссии
Остановимся подробней на непрофессионализме, от которого будто бы страдал Шукшин, 4 книги за пятнадцать лет? Ведь не числом написанных и изданных книг измеряется и определяется профессионализм! Порой тут дело обстоит как раз наоборот. Зрелое чувство как раз удерживает от писания книг которые время сочло бы «не ко времени», в которых писатель не желает чем-то поступиться из своего внутреннего творчества, от своего чувства правды. Сознание ответственности художника перед читателем и временем, перед творчеством тоже существенная черта профессионализма! «Неплотность», перерывы в работе, таким образом, как раз особенно когда речь о таком художнике как Шукшин! имеют куда как более сложные причины, чем в таком смысле «непрофессионализм». Скорей всего они и свидетельство требовательного профессионализма!.. Вот тут бы как раз и мог бы начаться не просто интересный насущный и главный разговор о писательской судьбе Шукшина, которая многим кажется не столько страдальческой, сколько блистательной