А что это за черная сила? спрашивает Эми.
Тысячи черных змей, не боящихся холода, пришли с юга. Те, кто видел, говорили, что это было похоже на гигантское черное одеяло. Оно было живым и скользило по снегу за человеком, игравшим на дудочке. В первый день весны змеи переползли Реку, покрытую льдом, и прошли через Город. С той поры первое марта в Городском Календаре называется Днем Черного Покрова. Это магические змеи-заклинательницы. Их шепот и не дает проснуться землам.
А что это за черная сила? спрашивает Эми.
Тысячи черных змей, не боящихся холода, пришли с юга. Те, кто видел, говорили, что это было похоже на гигантское черное одеяло. Оно было живым и скользило по снегу за человеком, игравшим на дудочке. В первый день весны змеи переползли Реку, покрытую льдом, и прошли через Город. С той поры первое марта в Городском Календаре называется Днем Черного Покрова. Это магические змеи-заклинательницы. Их шепот и не дает проснуться землам.
А на дудочке играл брат Сильвестр?
Кто же еще?
И вы никогда больше его не встречали? Эми терзается догадкой с той минуты, как Исидор сказал о брате Сильвестре как о большом толстом человеке родом из степей.
Думаю, нет Исидор хмурится и мотает головой, словно отгоняя нелепую мысль. Нет, это невозможно: прошло столько лет
Так все-таки вы видели кого-то? все сильней волнуется Эми.
Странно, еще больше хмурится настоятель. Странно, что лицо его помнится мне так ясно С неделю назад видел я в Городе человека, и, если б не прошло сто шестьдесят шесть лет, я бы не сомневался, что это брат Сильвестр. Но люди столько не живут.
А как же вы?
Мою жизнь продлевала Голубая Важенка, чтобы я встретил тебя. Но я-то сморщился, как сушеный мухомор, а у того человека лицо такое же гладкое, каким оно было у брата Сильвестра, когда мне еще не исполнилось двенадцати
В это время на тропе, заворачивающей из ельника, появляется длинная вереница серых капюшонов. Заполнив лужайку, они останавливаются и обнажают бородатые головы. Все они молоды, и Эми припоминает, что молодых мужских лиц он почти не видел среди тех, кто благословлял его на пути через Скит. Один из бородачей, рыжеволосый, высокий, крепко сбитый и лобастый, решительно направляется к настоятелю.
Зачем ты пришел, брат Кандид, хранитель Священной Рощи? спрашивает тот.
Я пришел сказать, что время пришло, щурясь отвечает рыжебородый.
Ты, правда, веришь, что время ходит вместе с тобой, Кандид? в сиплом голосе Исидора слышится легкая насмешка. Если уж пришел ты, то с тобой пришло и время?
Но, настоятель, мы же говорили
Да, мы говорили, перебивает Исидор, и я выслушал тебя и понял всем сердцем, а ты, похоже, не услышал ничего. Мое время на исходе, и жаль тратить его на слова, уже отзвучавшие. Что ж, слушай снова, и пусть услышат меня твои товарищи, коли пришли. Я в семь раз старше тебя, Кандид, и оттого в семь раз лучше знаю, насколько я стар, и насколько лучше вам иметь настоятеля помоложе такого, как ты. Так открой же свои уши: я, Исидор, повторяю тебе, что ушел бы еще до твоего рождения не только с этого стула, но из этой жизни, если б не был обязан ждать. Полтора века дремлет Свирельный Бор, полтора века молчит его песня жизни. И мне, последнему, кто ее слышал, благодатная Важенка повелела ждать, пока не придет тот, кому под силу пробудить тубелины от проклятого сна. И вот он пришел, показывает Исидор на Эми, и я должен дать ему знание и уйти. Потерпи еще немного.
Свирельный Бор старая легенда, упрямо, по бычьи клонится рыжая голова, но люди не могут без конца жить легендой. Многие ли верят, что тубелины запоют снова?
Мне важно, веришь ли ты, Кандид, потому что я хочу, чтобы ты возглавил орден. Я знаю, в Скиту шепчутся, что наша древесная вера себя изжила. Но главой Свирельного Братства может быть только древовер. Ты перестал быть древовером?
Я нет Нет.
Ты сомневаешься? Скажи мне, юный брат мой Кандид, веришь ли ты в благодатное покровительство Голубой Важенки, дарующей даннство тем, кто верен ей?
Вот именно в даннство я и перестал верить, настоятель, мрачнеет Кандид.
Мне горько слышать такое от тебя, отвечает Исидор. Если не веришь в это, уже нет смысла верить ни во что. Даннство первое и последнее сокровище нашей веры.
Я хочу верить в даннство, настоятель, клянусь благодатной Важенкой, всеми силами хочу! вдруг переходит на крик Кандид, тряся кулаками и рыжей бородой. Но как верить, если в моем роду последним, кому являлись данны, был мой прадед? Как верить?
Да, увы, слишком много поколений не слышало пения тубелинов, голова Исидора вдруг поникает, плечи сутулятся. Из-за того у молодых совсем уже не стало тонкого зрения, вы не можете видеть даннов. А я вижу их до сих пор.
На сто семьдесят восьмом году, наверное, чего не увидишь! злится Кандид.
На сто семьдесят восьмом году, наверное, чего не увидишь! злится Кандид.
Как ты смеешь?! вдруг вскакивает со скамьи Береника; щеки ее пылают. Как ты смеешь так говорить с настоятелем?! Как смеешь не верить?!
Ну-ну, Береника, одергивает ее Исидор, ты тоже не дерзи старшим. Я прощаю тебе, Кандид, твои неучтивые слова, потому что люблю тебя и знаю твое доброе сердце. И сейчас ты должен понять одно: надежда возродилась вот в этом кудрявом мальчике.
Я слышал про мальчика, голос рыжего бородача делается мягче, но что может ребенок, пусть даже в его саду вдруг вырос тубелин? Что ты можешь, мальчик? Как ты разбудишь Свирельный Бор, чтобы тайга услышала его песню жизни?
Я не знаю, растерянно отвечает Эми, я никогда раньше не слышал про Свирельный Бор. Я совсем не знаю, как будить лес. И я не знаю, кто такие данны.
О, данны это очень просто, ехидничает Кандид, я сейчас объясню, и тебе сразу все станет ясно. Данны это такие полу-животные, полулюди, которых никто не видит, кроме нашего настоятеля. Все понятно?
Ответ Эми обескураживает даже Исидора:
Кажется, я знаю я видел кого-то А тот, кто был рядом, не видел ничего.
Ты расскажешь нам, Эммануил? тихо спрашивает Исидор.
Нет! Нет, я не могу, спохватывается Эми. В следующее мгновение он вздрагивает всем телом: прямо над его ухом раздается нежный голос Капеллы, и вновь он слышит ее предостережение: «Меня ты увидишь, но только не должен ни с кем говорить обо мне». Он оглядывается и видит, что еловые ветви за его спиной раскачиваются, как от прыжков крупной белки. На миг в хвойных сумерках мелькают синие глаза, или это кажется ему? Качание веток удаляется в глубину бора. Эми замечает, что Исидор пристально глядит в ту же сторону. Загадочно улыбаясь, настоятель шепчет ему:
Не говори, коли тебе не разрешают Видишь, Кандид, этому ребенку нет ста семидесяти семи лет, и вряд ли он такой же старый лгун, как я. Он слышал песню тубелина и получил тонкое зрение. Он видит то же, что вижу я. Его слова не укрепляют твою веру?
Кандид хмурит рыжие брови, кусает губы и говорит:
Я не хотел быть грубым, настоятель Только речь у нас все время не о том. Я пришел говорить не о своей вере, и вообще не о себе, а о них, Кандид указывает на лужайку. Люди устали от пустых ожиданий и не хотят жить старыми надеждами.
Если ты намерен слушаться всех, кто чего-то хочет или не хочет, или от чего-то устал, тогда как же ты будешь настоятелем, Кандид? Наше братство строгий орден.
Орден для людей, а не люди для ордена. Как можно не слушать людей?
Ты любишь людей, любишь своих товарищей, я это знаю, Кандид. Именно потому я и говорю всем, что ты будешь хорошим настоятелем. Что ж, давай послушаем людей. Говорите, люди, чего вы хотите?
Исидор протягивает руки к лужайке, и бородатая толпа начинает басовито гудеть.
Мы хотим свободы! наконец выпаливает кто-то.
Прекрасно, отвечает Исидор, и какой же именно? Что вы знаете о свободе?
Мы хотим носить городскую одежду! кричит другой, и уже кричат все сразу:
Мы хотим продавать на рынке наш мед и целебные травы!
И настойки!
Хотим покупать городские вещи!
Бывать на городских развлечениях!
Хотим брать в жены городских девушек!
Хорошо, поднятая рука Исидора вмиг заставляет толпу умолкнуть. Идите жить в Город. Вы хотите быть горожанами, так будьте ими, вот вам ваша свобода.
Они не хотят уходить, настоятель, вмешивается Кандид, поскольку лужайка мигом притихла. Скит их родина, они боятся ее потерять.
Скит обитель древоверов, резко отвечает Исидор. Здесь не место тем, кто не верит в святую силу тубелинов, продлевающую жизнь. Здесь не место тем, кто не верит в благодать Голубой Важенки тем, кто не ищет даннства и не надеется на него. Их присутствие убьет веру в тех братьях, которые еще хранят ее. Пока я настоятель, того, о чем вы просите, не будет. Впрочем, все, что я сейчас здесь услышал, я слышал раз сто за последние сто лет. Я дорожу моим временем, покиньте меня, хранители Священной Рощи!
Что ж вы оробели? кричит Кандид, скажите, наконец, зачем вы пришли! Вы просили, и я вас привел, не делайте из меня дурака!
Мы хотим нового настоятеля! кричит тот, кто первым закричал про свободу. Пора уже передать посох настоятеля кому-то помоложе!
Да да нового хотим нового пора уже хватит бубнит толпа.
Да да нового хотим нового пора уже хватит бубнит толпа.
Я понял, спокойно отвечает Исидор и поднимает правую руку с посохом. Вы хотите настоятеля, который позволит вам быть горожанами, но при том жить здесь и уничтожить древесную веру, уничтожить надежду на даннство. Я созываю общий сход немедленно, оповестите людей. Настоятель будет выбран сейчас же, и я с радостью передам ему этот посох: он давно уже мне тяжел Думаю, на сегодня с тебя хватит, Эммануил. Я навещу тебя как-нибудь на рассвете, когда поет тубелин. Ты же позволишь мне перед смертью услышать песню твоего дерева?.. Береника, проводи гостя, да смотри, не отпускай его без коробки меда
Когда они доходят до мостка через ручей, Береника, изо всех сил стараясь быть по-мальчишески развязной, говорит нарочито грубым голосом:
Дальше мне нельзя. Ты, в общем давай, приходи еще.
Эми достает из кармана три голубых шишечки и протягивает ей:
Они все еще дрожат. Хочешь потрогать?
Ой, только и может вымолвить Береника, и напускное мальчишество вмиг слетает с нее. Эми перекладывает цветки ей в руку и закрывает ей ладонь, объясняя:
Так лучше почувствуешь, как они щекочутся Пусть останутся у тебя, ладно?
Береника смущенно улыбается и благодарит, почему-то шепотом