Верил, прошептал Эми, боясь обернуться, и сейчас верю. Но разве бывают зеленые белки с человеческим лицом?
В праздник деревьев бывает еще не такое.
В какой праздник?!
Когда тубелин пробуждается, праздник приходит к деревьям: кедры и ели, а с ними и птицы, и звери слушают песню его. Когда ты поймешь тубелина прекрасную песню, поймешь ты и все остальное.
Эми обернулся, но маленькой зеленой гостьи на подоконнике уже не было. Он лег и уснул, а проснувшись, уже не знал, что было сном, а что нет. Но одно он помнил ясно необычайную музыку тубелина. Она сама звучала внутри него, в его уме! Он помнил ее так отчетливо, что ему ужасно хотелось попробовать сыграть такое на органе хоть как-нибудь, чтобы хоть чуточку было похоже! Ему так не терпелось, что, не думая о завтраке и застегиваясь на ходу, он пронесся через площадь, начисто позабыв о чинности и порядке, и вбежал в церковь. Одна мысль терзала его: только бы никого не было!
По счастью, костел оказался пуст. С тех пор, как заболел учитель, у Эми был свой ключ от винтовой лесенки, что вела на балкончик с органным пультом. Он включил электрические мехи и погрузил руки в клавиши. Он пробовал и пробовал, то отчаиваясь, то радуясь, вытягивая и заталкивая обратно втулки регистров, прыгая на скамейке от одной педали к другой, подбирая все более сложные созвучия. Он был в поту, каштановые кудри его липли ко лбу. Он лихорадочно импровизировал и не обратил внимания на скрип шагов по лестнице. Обессиленный, бледный, он, наконец, уронил руки на колени и вздрогнул, услышав за спиной голос учителя:
Я сегодня чувствую себя получше, вот решил прогуляться.
Кроме скамейки перед пультом сесть было не на что, и Эми вскочил, давая место старику, тяжко опиравшемуся на палку. Тот, продолжая стоять, помолчал и сказал:
Я еще не слышал такой музыки. Она как теплый ветер, что пахнет талой водой и прошлогодними листьями. Да-да как тот ветер, что мечется по берегу, когда лед идет по Реке. Что это было? Что ты играл сейчас?
Эми растерялся:
Это это праздник деревьев.
Гм! Неплохое название для прелюдии «Праздник Деревьев». Нужно, конечно, навести некоторый порядок, придать стройную форму этим шквалам звуков, они слишком порывисты и случайны. Я догадывался, что ты сочиняешь музыку. Ты скрываешь это?
Я не сочиняю эту музыку я услышал.
Где?
В саду! Эту музыку пело дерево! Это был праздник деревьев, я знаю! Мне захотелось сыграть это
Это и называется сочинять музыку. Я не ошибся в тебе, дружок: для тебя наш город мал, слишком мал
Эми смутился и заговорил о другом:
Я боюсь сегодняшней службы. Может быть, вы поможете мне? Кажется, я все-таки плохо управляю капеллой. По-моему, певчие смеются надо мной: мне всего двенадцать, я слишком мал, чтобы управлять взрослыми.
Не бойся, пусть смеются. Они скоро привыкнут к тебе: гений покоряет сердца.
Эми с недоумением глянул в светлые, почти белесые, глаза учителя и спросил:
Что такое гений?
Не знаю точно, дружок. Но это дух.
Дух?
Да, такая невидимая птичка.
Птичка?
Да, невидимая певчая птичка. Она может прилететь в гнездо, которое ты ей готовишь. Но как ни приготовь, птичка все там перероет, переложит, перетопчет по-своему, либо вообще улетит прочь. Потом она может вернуться, а может и не вернуться в гнездо. Это гнездо и есть ты, и, кажется, птичка роется там изо всех сил. Она будет мучить тебя своими коготками, но зато, пока она там, тебе нечего бояться ни самой сложной службы, ни капеллы, ни смеха, ничего вообще. Моя помощь тебе уже не нужна. Прощай
Больше Эми не видел мастера Доминика живым.
Сказка шестая. Песочное сердце
С тетушкой Феодосией творилось что-то необыкновенное. Она не могла налюбоваться на свое новое украшение золотистую жемчужину, оправленную теперь в серебряный кулон с цепочкой. Она беспрестанно примеряла ее с разными платьями и блузками, но все же остановила свой выбор на платье с бежевыми рюшами, в котором и отправилась на воскресную службу. Она была уверена, что ее жемчужине позавидуют все женщины, и шла с гордо поднятой головой, что было на нее совсем не похоже. Выйдя из церкви, она решительно направилась к толстому краснолицему торговцу, у которого дважды в неделю покупала мясо. Он приподнял шляпу, расплылся в улыбке, а она, глядя на него в упор и не мигая, выпалила:
Вы ведь мечтаете на мне жениться, чего вы ждете?
Когда к онемевшему мяснику вернулась речь, он промямлил, что и впрямь давно влюблен, но не осмеливался признаться. Да, он счастлив предложить ей руку и сердце
Днем позже толстый мясник торжественно заявился в гости разряженный, надушенный, с букетом багровых роз и лицом того же цвета. К его приходу был накрыт чай; на столе красовался сервиз из тонкого старинного фарфора, из какого не доводилось пить самому Эми. Он улизнул было в сад, но тетушка скоро призвала племянника в столовую.
Краснолицый гость ожидал их, стоя позади стола перед буфетом. Вернее было бы сказать, что он подпирал собой буфет: мясник так волновался, что не знал, какую лучше принять позу. На Феодосию он смотрел со страхом, обожанием и изумлением, словно никогда прежде не видывал таких, как она. Эми тоже не мог надивиться на свою тетушку: она теперь то и дело вскидывала голову вверх и смотрела так, словно разглядывала перед собой что-то совсем мелкое. Рука ее постоянно теребила серебряный кулон с золотистой жемчужиной, свисавший с длинной худой шеи. Поправив кулон в двадцатый раз, она заговорила так сурово, что у Эми сжалось сердце:
Эммануил, дорогой мой племянник, рада тебе сообщить, что я выхожу замуж. Тебе уже двенадцать лет, ты почти взрослый и должен понять, как это серьезно и важно для нас с тобой. Я теперь дама, а у тебя новый близкий родственник, который заменит тебе отца. Познакомься же со своим будущим дядей Харлампием.
Эми совсем не хотелось быть племянником Харлампия, который зачем-то еще заменит ему отца. Но этого он не сказал и молча протянул свою руку мяснику. Тот проворно схватил ее двумя волосатыми лапищами и долго тряс.
Ты мог бы быть и поприветливей, Эммануил, сухо заметила Феодосия. Впрочем, сейчас я намерена говорить о другом. Этот дом по праву твой, и ты можешь здесь жить. С тобой останется наша кухарка. Ты только что получил место церковного органиста, и тебе положено жалованье, из которого ты сможешь и кухарке платить и жить, хоть и скромно, но вполне прилично. Мне же придется переехать в деревню, на животноводческую ферму твоего дяди Харлампия. И ферма, и твой будущий дядя нуждаются в моей заботе. Мы будем приезжать сюда два раза в неделю: твой дядя для того, чтобы, как обычно, продать в лавке свой товар, а я присмотреть за домом и за тобой. Но если ты захочешь жить с нами на ферме, мы будем только рады. Не так ли, Харлампий?
Да, прохрипел Харлампий.
Эммануил, твой будущий дядя хочет кое-что тебе сказать. Послушай его внимательно, а я отлучусь на кухню. У вас разговор мужской, не буду мешать. И она «отлучилась», правда не на кухню, а только за дверь, закрыв ее за собой не слишком плотно.
Харлампий обтер ладонью потный лоб и покраснел еще больше. Эми даже пожалел его. Тот, собравшись с духом, сбивчиво забормотал:
Ты, сынок, не думай У меня всё В общем, одной семьей хорошо И телятам хорошо, когда всей семьей, дружно, да Я ведь всей душой я б тебя всему обучил бы как следует, чтоб ты знал, и с телятами там как, да и по бараньей части в общем Кабанчики, конечно дело особенное, тут тонкости много Опять же, одно дело вырастить, а другое тушу разделать чистенько, чтоб на прилавке-то каждый кусочек заиграл по-своему. Тоже, я тебе скажу, наука навроде твоей до-ре-ми-фа-соли будет, да Ну, ты парень-то смышленый, все схватишь мало-помалу даром, что такую науку превзошел Я же что, я бездетный; с Феодосией-то нам уж детушек не видать, а тебя бы, глядишь, я и наследником своим назначил, вот После меня стал бы сам с телятами В общем, дело хорошее, прибыльное, это тебе не жалованье получать, да по клавишам стучать
Бедный толстяк совсем запыхался; так долго он говорил впервые в жизни. Распахнув дверь, Феодосия пришла жениху на выручку:
Эммануил, ты должен подумать над предложением твоего дяди. Это блестящее будущее для тебя, сына звонаря. А теперь будем пить чай, твердо заявила она, сжимая пальцами свою жемчужину.
При первой же возможности Эми сбежал из столовой в свою комнатку и открыл шкатулочку Евы, которая теперь принадлежала ему. Достав из нее сиреневый колокольчик, он позвенел им и погладил его. Он часто делал это: колокольчик напоминал ему об отце. Но ни разу еще не было ему так грустно. Он вдруг понял, впервые в жизни, что никому не нужен. Это было непривычное чувство, от которого хотелось заплакать.
Конечно же, он не думал о том, чтобы уехать с Феодосией и Харлампием. Ни одной секунды не думал он о блестящем будущем с телятами и кабанчиками и о том, чтобы покинуть свой тубелин и свой орган. И ни за что бы он теперь не покинул девочку с рыжими волосами, хоть и не знал, увидит ли ее еще хоть раз. Но здесь, на этой улице, он может хотя бы смотреть на ту скамейку, где она сидела, и воображать, что видит ее, и ждать, что она вдруг появится
Надвинулись сумерки. Гость, наконец, удалился, и Эми, в который уже раз за эту неделю, пошел выглянуть за калитку: нет ли там ее? Сердце его замерло и заколотилось, как бешеное: на другом конце улицы, на той самой скамейке, сидела она, все в том же зеленом плаще! Она казалась светлым призраком в темнеющей пустоте! Не вполне веря своим глазам, с дрожью в коленках, он двинулся в ее сторону. И едва он приблизился, она заговорила с ним. Нет, почти запела так нежна и протяжна была ее речь:
Та золотая жемчужина сердце песочное, го́рькута сердце жестокое. Тот, кто носит ее на себе, станет го́рькутом сам, но не вмиг не так, как песок равнодушный.
Я не понимаю, только и смог вымолвить Эми.
Жемчужину бросишь в песок и увидишь все сам. Воды приготовь; вода эту тварь одолеет. Только проделай все втайне; о том, что увидишь, молчи. И помни: песочное сердце владеет владельцем своим.
Что это значит?
Жемчужина эта засыплет песком равнодушия сердце тому, кто доверится силе ее, приносящей удачу.
А мое сердце она не засыплет песком?
Ты безразличен к жемчужине желтой, и власти она над тобой не имеет. Прощай.
А я тебя увижу еще?
Меня ты увидишь, но только не должен ни с кем говорить обо мне.
Я никому не скажу о тебе никогда, клянусь! Но как тебя зовут?
Капеллой зови меня. Сам ведь меня ты назвал так.
Да кто же ты?! спросил потрясенный Эми, но тут ему пришлось обернуться. За спиной раздался голос Мокия Третьего: