Эй, лопоухий! Ты что, со скамейкой разговариваешь? Мокий замахнулся было на него, но глаза Эми чем-то смутили его, и кулак повис в воздухе. Эми вновь повернулся к скамейке: она была пуста. Кажется, Мокий не увидел никакой девочки! Не взглянув на сына и внука градодержца, Эми побрел к дому, уже не слишком удивляясь. Похоже было, что с этой скамейки можно запросто исчезать без следа такое он видел уже дважды
Он не сомневался ни минуты, что должен сделать все именно так, как говорила девочка с рыжими волосами. Теперь нужно было дотерпеть до ночи и не уснуть. Сама Феодосия всегда спала крепко. Дождавшись ее храпа, он вошел в ее спальню на цыпочках и нащупал кулон в шкатулке на комоде. Прихватив фонарь, он так же тихонько прокрался в сад и достал из колодца полное ведро воды.
Левой рукой он зачерпнул горсть песка из пожарного ящика и, приоткрыв ладонь, сунул в нее кулон. Жемчужина, и без того удивительно теплая, сразу же сделалась теплее. Затем он почувствовал кожей, как песчинки сползаются к жемчужине, словно к магниту. Он посветил себе фонарем, раскрыл левую ладонь и увидел на ней большущего жука песочного цвета. И хотя оправа кулона мешала насекомому, жук зашевелился, став горячим.
Эми сбросил жука на землю и хорошенько посыпал его песком, который тут же к нему и прирос. И вот песочный жук, теперь уже величиной с утюг, заковылял к подножию кедра. Оправа скрылась в песочном теле: лишь серебряная цепочка волочилась хвостом. Го́рькут поднялся на задние лапы, раздвинул свои челюсти-жвалы и вонзил их в дерево, отчего оно задымилось. Эми послышалось, что кедр вскрикнул. Поспешно поставив фонарь на землю, он вылил на жука ведро воды. Тот стал быстро расползаться мокрым песком. Схватив кулон, Эми ополоснул его и бросился назад, в спальню Феодосии, чтобы вернуть драгоценность на комод, казалось, дрожавший от тетушкиного храпа
Он долго не мог уснуть, а потом проснулся от кошмарного сна: разорванный мост через Реку вдруг сам собой сросся, и по нему поползла на Город необозримая армия жуков величиной с кабанчиков. Внезапная мысль заставила его вскочить с постели и одеться. За занавесками едва начинало светать; тетушка, конечно же, еще крепко спала. В третий раз за ночь Эми прокрался к ее шкатулке и осторожно выковырял жемчужину из кулона перочинным ножиком. Быстро напихав в карман конфет, он побежал прочь из дома
Сказка седьмая. Невидимый голос
Все родители в Городе все до единого запрещали своим детям бывать на заброшенном вокзале. Однако ж было немало мальчишек, и среди них Эми, которые гордо звались «вокзальщиками», потому что знали вокзал, как свой двор. Правда, у юного церковного органиста теперь уже для таких развлечений времени не оставалось. Он давно не бывал здесь, и сейчас, в холодных рассветных сумерках, почувствовал легкую дрожь.
Это пустынное, мрачное место словно нарочно было устроено для игр маленьких смельчаков. По главному пути, вдоль платформы с большим зданием без дверей и стекол, тянулся длинный ржавый поезд, прицепленный к ржавому паровозу. Соседний путь был пуст от начала до конца, то есть до кустов ежевики, где кончались вообще все рельсы и телеграфные провода со столбами. На третьем же пути всегда стоял одинокий вагончик, такой же точно ржавый, как и все, и вдруг на́ тебе!.. Эми едва узнал его: вагончик блестел новенькой желтой краской!
Все вагонные двери на вокзале всегда были заперты, хоть это, конечно, не означало, что нельзя забраться внутрь, когда очень надо. Но сегодня ближняя дверь одинокого вагончика оказалась распахнутой настежь. Над входной лесенкой, привязанная к поручню, болталась на ветру знакомая красная шапка-малахай. Сразу же за дверью начинался удивительно чистый коридор, и тут же, справа, располагалось столь же чистое купе без двери. Столик меж двух диванчиков был накрыт белой скатертью, на которой, свернувшись, спала змея, казалось, сделанная из золота. Эми отпрянул в коридор.
Проходи, не стесняйся, приветствовал его хозяин, вынырнув из следующего купе с полным кувшином воды и двумя кружками. Тут у меня гостиная. Кухня, спальня и кабинет дальше по коридору, но там не прибрано. Заметив, что мальчик остолбенел, он заглянул в первое купе и отдал Эми кружки. Свободной рукой он быстро схватил змею и швырнул ее в дальний конец коридора, где хвост ее молниеносно пропал из глаз.
Это хулиганство, Доротея! крикнул он ей вслед. Извини, Эми, она любит пошалить. У нее есть свой угол так нет, она норовит залезть в гостиную, причем на белую скатерть. Не бойся, теперь она сюда носу не сунет, да и вообще гостей моих она не кусает. Разве только я ее попрошу об этом Чувствуй себя, как дома. Садись и рассказывай. Хочешь пить? с безмятежной улыбкой он наполнил водой обе кружки и одну тут же опрокинул себе в глотку.
Эми присел на диванчик, совсем не чувствуя себя, как дома. Отпив из кружки, он выложил на стол жемчужину, но рта раскрыть не успел; хозяин сделал это быстрее:
Так я и думал, Эми! Так я и думал: на тебя песочное сердце не действует! Ты избранный! восклицал Продавец Песка, улыбаясь во весь рот. А это очень опасно!
Почему? растерялся Эми
Как почему? Сам посуди: если на кого-то не действует то, что действует на всех, то приходится действовать на него по-другому. И это другое действие может быть неприятным. Взять хотя бы то, что произошло когда-то с этим городом. Однажды на главной его площади раздался невидимый голос.
Невидимый голос? Это как?
А так: все слышали голос, но никто не видел говорившего. Притом этот невидимый голос говорил такое, чего никто не должен был слышать. Но весь Город уже услышал, и пришлось позаботиться о том, чтобы этого не услышали в других городах.
Значит, все-таки, есть другие города? спросил Эми.
А ты конфеты принес?
Эми вытащил из кармана тянучку и положил на стол. Продавец Песка, причмокивая, с наслаждением сжевал ее и продолжал:
Мы, степняки, не умеем делать сладкое Ну конечно же, есть другие города. Ваш город был крохотной частичкой большой страны до тех пор, пока здесь не раздался невидимый голос. Ничего с этим голосом поделать было нельзя, он кричал и кричал, а откуда непонятно. И пришлось устроить так, чтобы больше такого никто не услышал.
Мы, степняки, не умеем делать сладкое Ну конечно же, есть другие города. Ваш город был крохотной частичкой большой страны до тех пор, пока здесь не раздался невидимый голос. Ничего с этим голосом поделать было нельзя, он кричал и кричал, а откуда непонятно. И пришлось устроить так, чтобы больше такого никто не услышал.
Какого такого? Что он кричал, этот голос?
Он кричал, что главный начальник всей страны негодяй и прохвост.
Про какой хвост?
Ни про какой. Прохвост это что-то вроде подлеца и жулика одновременно. Мало кто знал, что главный начальник всей страны негодяй и прохвост: это было строжайшей государственной тайной. Понимаешь, людям приятно думать, что их начальник великий и прекрасный человек. И чтоб всем было приятно, именно так все друг дружке и говорили, что мол великий он и прекрасный человек. Об этом везде писали, про это пели и сообщали по телеграфу. Это хорошо действовало на людей, украшало их жизнь. Но жители вашего города так наслушались невидимого голоса, что на них это все уже не действовало, вот и пришлось действовать на них по-другому. К счастью для всей страны, нигде больше таких голосов не слыхали, и поэтому достаточно было просто истребить всех жителей вашего города, и стереть его с лица земли. Поначалу так и думали сделать, но оказалось, что это немного сложно, и сделали по-другому. Город, с кучей деревень вокруг, просто отрезали от страны и от всего мира.
Как это, отрезали?
Ну, можно сказать, отгородили. Но отгородили так, что будто отрезали. Представь: все дороги, все тропинки раскопали и перекрыли колючими заборами, засадили непролазным кустарником, и даже заложили бомбами; рельсы железной дороги разобрали. Отсюда стало не выехать и сюда не въехать. Почту стало не на чем возить, а телеграфные провода обрезали. Письма и телеграммы больше не приходили сюда и не уходили отсюда. Город лишился вестей из большого мира и не мог никому сообщить о себе. Я тебе скажу, отрезать вас было не слишком-то и трудно: кругом и так глухая тайга. Вот Городу и повезло: его не стерли с лица земли, но зато стерли со всех карт; все бумаги и книги, в которых о нем говорилось, сожгли и запретили перепечатывать. Город будто перестал существовать. О нем забыли. Забыли и запретили вспоминать.
И никто не узнал, чей был тот невидимый голос?
Никто не узнал. Но ты узнаешь. Это был мой голос.
Ваш?! Значит, вы тогда уже жили? Ах, да
Я жил уже намного раньше, но об этом поговорим в другой раз.
И вы умеете делаться невидимкой! Как тогда со мной, на скамейке?
Этому можно научиться, только тренироваться нужно долго. Но я-то живу достаточно, чтобы выучить фокусы и похитрее.
А зачем вам нужно было кричать про главного начальника?
Это было нужно не мне: я выполнял предначертание. Я должен был сделать так, чтобы ваш город был отрезан от всего мира. И я придумал, как это сделать.
Но кому это было нужно? И зачем? допытывался Эми.
Опять сразу два вопроса: кому и зачем? Ладно, давай вторую конфету, я прощаю. Если бы ты мог понять, кому это было нужно ты бы не спрашивал, зачем. Однако ж разговор это опасный, даже если мы будем говорить шепотом.
Кто нас услышит?
Он.
Кто, он?
Тот, кому все это было нужно.
Он здесь?
Он очень далеко. Но у него хороший слух тем более, если говорят о нем.
Как можно слышать, если кто-то шепчет очень далеко?
Он слышит не ушами.
Чем же тогда?
Он слышит сердцем. Оно у него огненное, и сам он огонь. И это такой огонь, которому неважно, далеко ты или близко: он слышит твои мысли. Он может из страшного далека нагревать золотистые жемчужины, и они теплеют, тут Продавец Песка хитро сощурился, но тут же расхохотался, увидев, как Эми косится на жемчужину, что покоилась на белой скатерти. Выхлебав еще кружку воды, хозяин вагончика продолжал:
А знаешь, давай-ка лучше я расскажу тебе, зачем все это было нужно. Так проще. А нужно это было за тем, чтобы никто не помешал предначертанию.
Какому предначертанию? Что это значит?
Тайга умрет, и все засыплется песком. Таково предначертание. И это уже началось: левый берег Реки уж тридцать лет, как стал песчаной пустыней.