Лежащий атаман
Петр Альшевский
© Петр Альшевский, 2017
ЛЕЖАЩИЙ АТАМАН
НА УКРАШЕННОЙ к Новому Году улице подтаивает грязный снег. В слякотной жиже ползают машины и бродят невеселые пешеходы; с неба льется морось, долговязый человек в поношенном пальто подставляет под нее ладонь с поджатыми пальцами и его пальцы начинают распрямляться подобно цветочным лепесткам. У двадцатисемилетнего Георгия добрые глаза. Проходящая мимо него женщина поддерживает за воротник неуверенно идущего ребенка. Георгий и ребенок смотрят друг на друга ребенок с интересом, Георгий с истинной нежностью.
Дядя! воскликнул малыш. Он хороший, очень хороший
Конечно, хороший, сказала мама. Гляди, как по-доброму он на тебя смотрит. У вас тоже есть дети?
Дети? удивился Георгий. Да какие у меня могут быть дети. Я бы мечтал иметь детей но я об этом не мечтал. Дети это здорово. Ради детей можно стать лучше, чем ты есть. Если ты можешь стать. Не все же могут. А что вы подарите ему на Новый Год?
Что-нибудь подарим, ответила мама. Мы пока не определились. Поразительно он всегда такой шебутной, а при вас успокоился. Задрал голову и смотрит, меня за собой не тянет у вас, говорите, детей нет?
Нет я уже отвечал. Вы меня спрашивали, и я сказал вам правду. Я был бы счастлив, будь у меня дети, не обязательно много, от количества детей любовь к ним разной не становится, но и одинаковая бывает и сильной, и слабой, от сильной любви дети растут здоровыми. Меня любили сильно, и я вырос, я рос бы и дальше, но рост прекратился, и все осталось, как было. И будет. Будет, как было. А было было у меня, было, и было, и будет, я зациклился, мне часто говорят это слово я бы сдвинулся, другие слова мне известны, я их произношу, я же использую разные слова вы уходите? У вас испуганное лицо. Ну, до свидания, не потеряйте вашего сына, держите его покрепче, меня вот держат и не отпускают, передо мной многое бы открылось я о многом думаю и передо мной ничего интересного, а за моей спиной я как почувствовал. Ко мне подходит мой папа. Ты с ними поговорил?
Толку ноль, пробурчал тощий раздраженный мужчина в серой куртке. Пошли.
На работу меня не возьмут? устремляясь за отцом, спросил Георгий. Ты с ними поговорил, и они к тебе не прислушались?
Я их не уговаривал, ответил Валентин Сергеевич.
Ты с ними просто говорил?
Помимо меня, они говорили и с тобой помнишь? Ты поднимался и отвечал на вопросы. После твоих ответов мне было бессмысленно о чем-то просить.
Я им не понравился? Отчего-то не подошел?
В который раз, сынок, усмехнулся Валентин Сергеевич.
Хмм мне казалось, я встречался с ними впервые. А до этого ты водил меня не сюда. По разным не сюда. Сюда не водил.
Я тебе поясню. Отчаявшись тебя куда-либо устроить, я повел тебя на свой комбинат, где попросил для тебя самую тупую и примитивную работу. Ко мне отнеслись с уважением! Сказали, приводи, мы с ним пообщаемся как же я за тебя краснел Все кончено, я осознал: сиди на моей шее, сынок. Самостоятельное плавание не по тебе. С твоим диагнозом карьеры тебе не сделать.
НЕ СНЯВ пальто, Георгий стоит в коридоре своей квартиры. Ему хочется что-то делать, чему-то себя посвятить, на его лице и жизнь, и боль; Георгия трясет от холода и возбуждения, и он страдальчески взирает на ковыляющую по коридору старушку, которая приходится ему родной бабушкой. Не склонная к сантиментам Татьяна Васильевна проявляет по отношению к внуку привычную сухость.
Ты раздевайся, сказала она. Тебе не хуже?
Я собираюсь куда-нибудь уйти, ответил Георгий.
На улице ты с отцом уже был. Куда тебе еще? Ты не дури раздевайся.
Я пойду на балкон. Погляжу оттуда во двор.
А что ты в этом дворе не видел? спросила она. Ну машины стоят, ну шастает кто-то подумаешь, радость.
Для меня радость. Я найду, что увидеть, и представлю себе невидимое, но существующее во мне, в моем воображении, у меня хватает энергии и я бы не только вышел на балкон, но и совершил бы, я бы сумел совершить, хотя ничего раньше не совершал и это во мне копится, я чувствую я иду. Я буду смотреть. Во мне пробудилось оно безмерно. Я заклинаю тебя меня не задерживать!
Ну иди, пробормотала она. Погляди.
Мне мало смотреть. Я буду ощущать и терзаться, меня не изранят, а возведут. я поднимусь. Я им всем докажу.
ГЕОРГИЙ на балконе. Вцепившимся руками в ледяные поручни, он рассеянно смотрит вниз. Балкон не застеклен, завален мокрой рухлядью, открывающийся с четвертого этажа вид крайне стандартен, Георгий дышит все чаще и его взгляд приобретает воинственную возвышенность.
БАЛКОННАЯ дверь открыта. На улице еще довольно светло. Покинув балкон, опустивший голову Георгий широкими шагами проходит через комнату, едва не сбивает в коридоре хмыкнувшего отца, справляется с замком и выходит из квартиры.
ВОЗБУЖДЕНИЕ проходит, и выбравшийся во двор Георгий понимает, что сунуться ему некуда: дома окружают его, как неприступные горы. Он нервно запахивает расстегнутое пальто, Георгий прислушивается к себе, от непосильного напряжения вздрагивает, и к нему возвращается чувство реальности. Георгию становятся слышны нетрезвые возгласы, доносящиеся со стороны продуктового магазина.
«У тебя, козел, на халяву не выйдет: ты же говорил, что я оплачу, а ты мне на улице отдашь. А ты не отдаешь! Я, что, обязан тебя поить? а я тебя не поил? Разве не было, что ты на нуле, а я тебя выручал? ничего ты не выручал! Ты всегда проскакивал хитрым таким умником, и люди до поры до времени тебя терпели и угощали, а отныне все! Приехали! не дашь? Ну, гляди! Я не буду, и ты не будешь! Сейчас я разобью твою бутылку! сколько ни прячь, я ее у тебя вырву да ты гнида! тебе от этого не легче!».
Машинально пойдя на шум, Георгий по снежному месиву двинулся к магазину и увидел происходящую у входа стычку между пьяными опустившимися мужчинами; они молча пихаются и толкаются, еле-еле удерживаются на ногах; помимо Георгия за схваткой наблюдает немолодая чопорная дама.
Народ, процедила она. Потомки победившего класса. Вы бы их разняли. Чего им тут себя показывать.
Это в нашей мужской природе, сказал Георгий.
Надираться?
Выходить на поединки, участвовать в битвах не отступать перед врагом. Испытывать свое мужество.
Вы не ошибаетесь? спросила дама.
Воплощать тяжелее, чем знать, ответил Георгий. Они вот могут, а меня сдерживает растущий во мне не страх я бы сказал, барьер, перелезая через который, легко сорваться и разбиться, даже не добравшись до середины, потому что он очень высокий. Гладкий, ледяной и скользкий. Касаясь его, я отдергивают руку. Кончики пальцев набухают твердым веществом, и оно повышает чувствительность, как бы мне ни казалось обратное. Ведь жизнь обманывает. В сомнениях сливается и надежное, и воздушное.
Шокированная дама не издает ни звука. Послышавшийся Георгию голос принадлежит не ей.
Привет! Как тут у вас?
Обернувшись, Георгий впивается глазами в стройную ярко одетую девушку.
Марина! воскликнул он. Я так рад тебя видеть! А у нас тут борьба. Мужчины выясняют, кто есть кто, а я слежу и мне не очень интересно. Мне приятнее пообщаться с тобой отойдем к подъезду и там поговорим.
Я вообще-то собиралась зайти в магазин, сказала Марина. Но они прямо у входа как бы они меня не задели.
Они тебе мешают? Ты только скажи, и я мигом дорогу тебе расчищу.
Ты? усмехнулась Марина. Что же ты с ними сделаешь? Они пока заняты друг другом, но если ты на них попрешь, они могут и помириться. И тогда тебе не поздоровиться.
Да кто они, пробормотал Георгий. Я бы с ними справился, ради тебя я бы на них пошел и никого бы не побоялся, ты не знаешь, но у меня есть сила, я ее не проявляю, и вы считаете меня каким-то слабым: и ты, и Андрей, и остальные парни из нашего двора, постоянно спрашивающие меня о здоровье. Они мои друзья с детства, и их забота мне при при неприятна, честно, неприятна, я такой, и вы ко мне относитесь чутко, так повелось. Никуда не денешься. Мне невесело мне мечтается, что я больше, чем вы думаете, я успокоюсь ты не отворачивайся. Смотри на меня. Ты смотришь ты с Андреем? Вы не расстались?
Мы с ним живем, ответила Марина. Почти душа в душу.
Вы не ссорьтесь. Умейте ценить это нужно не у всех есть то, что нужно. Одному в этом мире плохо. Одиночество давит, поддавливает и вконец обрушивается, и не встать придавило. Георгий вдавил кулак в свою грудь. Я чувствую.
ВЕРНУВШИЙСЯ в квартиру Георгий лежит на полу. Он в пальто, но без ботинок, к дальней от него стене прислонена невысокая елка, на ней ни игрушек, ни мишуры, Георгий потерян и раздавлен. В комнату входит постучавшаяся Татьяна Васильевна. Она увидела внука, Георгий увидел ее выражение их лиц не изменилось. Татьяна Васильевна подошла к окну, затем мимо Георгия направилась назад, подняла с пола обнаруженную рядом с внуком песчинку грязи или пыли; оказавшись над Георгием, задержалась.
Лежишь на полу? спросила она.
Где я хочу, там я и лежу, ответил Георгий. А я хочу.
В пальто? Никак мне тебя не приучить! Приходя с улицы, дорогой ты мой, верхнюю одежду надо снимать.
На улице достаточно тепло, сказал Георгий.
А здесь нет?
Я лежу на полу. Без одежды на полу холодно. Сейчас, если ты помнишь, зима.
На улице плюс три такая у нас зима, проворчала Татьяна Васильевна. Но пол, наверное, холодный. Сама я не пробовала, но если ты говоришь твоей голове не жестко?
Она часть меня, и я ее ничем не выделяю. Она не лучше прочих моих составляющих, возможно и наоборот: из-за нее я и пропадаю. У меня с ней старые счеты, но не биться же ею об пол. Поднимая и врезаясь затылком. Не стой надо мной! Не нависай отойди к двери. Завтра я открою дверь, потом вторую дверь и пойду к школе. Чтобы походить возле нее и вспомнить, что класса до пятого я был, как все. Это должно мне помочь.
Не до пятого, сказала Татьяна Васильевна.
А до какого?
До третьего. Ты надломился раньше, чем ты думаешь.
Ну ну не стой же ты надо мной! хватаясь за голову, закричал Георгий. Я бы вскочил и избавился не получается! я бы посмел! не получается
ОБЕРНУВ вокруг шеи колючий шарф, Георгий бродит среди деревьев за зданием школы, предстающим для него мрачной крепостью. Георгий сжимается, хочет уйти, в его взгляде нарастает безысходность, однако сделанное над собой усилие позволяет Георгию расправить плечи и ощутить уверенность в возможности штурма, проводимого им не вовне, а где-то в себе; героический настрой на внутреннюю победу сбивают две десятилетние девочки, опасливо проходящие между мужчиной и школой. Мыслительные конструкции Георгия рушатся. Происходит мгновенный обвал, и Георгия охватывает жуткое одиночество. Протягивая к девочкам руку, он с ними заговаривает.