Элиана: Это Роза попросила вас захватить на улицу её зонтик? Такая смешная бабушка! Недавно открыла мне тайну! Сказала по большому секрету! Знаете что?
Скамейка (в один голос): Что?
Элиана: Она сказала: «Знаете ли вы, Элиана, в чём секрет жизни? Весь секрет жизни в том, чтобы подготовить хорошие воспоминания».
Люда: Ничего нового не сказала старушка! Старо, как трёхколесный велосипед! Кстати, мне надо вернуть ей 10 шекелей. Бабушка меня выручила в магазине. Вы не видели её, Александра?
Александра: Она подготовила хорошие воспоминания и подалась в те края, где зонтиком не пользуются. Там никогда не бывает дождей.
Элиана (вдруг спохватывается): Вот! Вот о воспоминаниях! Как вы думаете, уважаемая Александра, какие воспоминания оставите вы, если уже почти год я хожу за вами с элементарной просьбой сделать проезд для коляски моего Юрия! Я же вам показывала такой высокий плинтус! Выезжая на улицу, нам ежедневно приходится преодолевать настоящий барьер! Коляска гремит, прыгает, и он прыгает в ней, как танкист в танке, подорвавшись на бомбе. А ему нельзя трястись! У него и так аритмия, пневмония, давление!
Неожиданно голос Юрия с балкона.
Юрий: Элиана, дорогая, я тебя прошу, не надо на публике делать из меня беспомощного инвалида! Американский президент Рузвельт, прикованный, как я, к коляске, огромной страной управлял! Так неужели я буду скулить и плакаться перед нашей атаманшей? Да никогда в жизни!
Александра: Не надо передо мной скулить! Есть у нас ящик для предложений и просьб, туда и опустите свою заявку на рассмотрение.
Юрий: Я сам скоро в этот ящик костями лягу по вашей, Александра, милости! Только не дождётесь! Я батальонами командовал! Так неужели вашу стену не проломлю!
Александра: Подумаешь, тоже мне батальонов командир! Если б вы сидели с Рузвельтом за одним столом тогда да!
Юрий: Сидели! Ещё как сидели! Вы как раз тогда под этот стол, за которым мы сидели, пешком ходили!
Александра (раздражительно): Может и ходила! А теперь вы ходите за мной. А не надо за мной ходить. Я автографы не раздаю. Пишите просьбы в ящик жалоб и предложений.
Татьяна: Та какой там ящик предложений! Шоб вы знали, Александра, для нас ваш ящик наша родимая стена плача! Подходим к нему плача и опускаем свои записки, мокрые от слез. Кому проводку провести, у кого «мазган» не работает, у кого кран течёт и никому никакого дела! Вот и рыдаем целыми днями у ящика-стенки. Потому как знаем: легче автограф у нашего премьер-министра получить, чем от вас электрика! Шоб я его видела на одной ноге, а он меня одним глазом!
Люда: Услышьте же голос народа, домком вы наш неподступный! Уж на какой золотой коляске должен подкатить к вам жилец наш инвалид, муж Элианы?
Александра: Не надо ко мне подкатывать! Я этого не люблю! Не забывайте, пожалуйста, мазганов много, а я одна! Кранов много, а я одна! Вас много, а я одна!
Александра: Не надо ко мне подкатывать! Я этого не люблю! Не забывайте, пожалуйста, мазганов много, а я одна! Кранов много, а я одна! Вас много, а я одна!
Татьяна: Нас должно быть меньше! Меньше, чем голубей на памятнике Пушкину в день его рождения!
Элиана (спохватившись): Кстати! Если мне не изменяет память, у вас же завтра день рождения, дорогая Александра!
Александра: Нет, Элиана, память вас подводит. Мой день рождения ещё не скоро.
Элиана подскакивает к Александре, берёт её за локоть. Та вдруг замечает в руках Элианы прозрачный пакет, через который угадывается большая коробка конфет, ананасы, виноград и др. фрукты. Меняется выражение лица.
Александра: Но вы знаете, как говорят дети: «Тепло, тепло». Сегодня день рождения моего сына. Александра: О! И не надо ни с кем вашему супругу сидеть! Ни с Рузвельтом, ни с Черчиллем! Надо, чтобы сын мой хорошо посидел! Не могу ничего придумать, чем его порадовать. Он такой у меня привередливый, вам не передать! Александра: Будьте в среду после трёх часов дома, придёт мастер, сделает вам съезд для коляски. Это я вам обещаю придёт обязательно, я лично проконтролирую.
Элиана: Большое вам спасибо! В среду мы ни шагу из дома! Пусть сынок на здоровье кушает рижские конфеты и трюфеля!
Татьяна (громко): Вот и все ля-ля-ля! Не подкатила, так подсластила! Слава Богу, хоть для одной несчастной кончился её ящик плача!
С улицы появляется Лёня. Он весь в джинсе, на носу крутые солнечные очки, на голове модно повязанная шелковая косынка.
Лёня: Доброе утро! Шалом, подруги дней моих суровых!
С ним здороваются.
Оксана (склонившись над блокнотом, задумчиво):
О, эта старость невежество божье!
О, этот дар жизнь свою раздарить!
Лёня (присаживаясь на скамейку): Старость это когда девочки по вызову приезжают на машине с красным крестом.
Люда щелкает сумочкой, достаёт оттуда пузырек красного лака для ногтей, начинает старательно красить ногти. Лёня достаёт откуда-то три алых розы.
Лёня: Это вам, Люда! Лёня: Алую розочку, красную розочку я тебе дарю!
Люда шевелит пальчиками, ждёт, когда лак просохнет. Осторожно берёт букет:
Люда: Дарите мне? Спасибо, конечно, Лёнечка. Очень приятно, но обернитесь вокруг вы ещё такой молодой. Цветы это давно уже не про меня!
Лёня: Как это про вас! Как это не про вас! Ещё как про вас! Вот послушайте. «Спешите договориться с девушкой, пока она не смыла косметику».
Люда: А о чем это я должна с вами договариваться? Если вы имеете в виду это, то хочу вам заметить, что от недостатка этого не умирают. Умирают от недостатка любви! А потому ничего не могу для вас сделать ни с маникюром, ни без!
Лёня: Люда! Так любовь это то, что случается с мужчинами и женщинами, которые не знают друг друга. Может мне не верить, но это сказал не я, а как его. писатель Моэм, который Сомерсет. И, кстати, не еврей!
Голос Юрия сверху: Он ещё и не то сказал! Он сказал ещё, что красивую женщину можно целовать без конца и ни разу не попасть в одно и то же место. Это проверено на моей Элиане! Эх, если бы я мог ходить! На руках бы носил её! Такая любовь! Никакому Моэму, никакому Сомерсету не снилась! (Голос Юрия сверху: ) Как молоды мы были, как безрассудно пили, как новобранцев брили, как верили в себя!
Появляется Виктор. Весь обвешен авоськами с питами. С ним заплаканная Сима, теребит в руках собачий ошейник. Она присаживается на скамейку и всхлипывает.
Лёня: Что я вижу? У Симочки глаза на мокром месте? Что случилось? Не плачьте, Симочка! Хотите, я приглашу вас сегодня в кино на последний сеанс! Как в юности!
Сима только отмахивается и опускает голову.
Виктор: Какое там кино! Товарищи! Найда у бедненькой пропала! Сквозь землю провалилась, как когда-то Атлантида!
Люда: Что плакать-то сразу? Может, у подружки сидит!
Александра (раздражительно): Откуда у вас такое обращение, Виктор «товарищи?». Нет в нашем доме товарищей, а есть пожилые и очень пожилые. (Александра (раздражительно):
Элиана: Как страшно жить! Как страшно жить, если вокруг не товарищи, а только пожилые!
Сима (поднимает лицо): Действительно, страшно! Не зря Найда сбежала. Ни у какой она не у подружки! Найда это собака! Собака у меня потерялась! Как мне теперь без неё!
Люда: Собака?! Всего-то! Подумаешь собака, какая-то! Другую заведёте!
Сима: Собака не «какая-то!». Попрошу вас относительно Найды так не говорить. Я нашла ее ночью. Это ещё в Москве было. Подобрала щенка зимой у гостиницы «Пекин», возле площадки, откуда обычно отправляются в турне международные туристические «Икарусы». Отошел последний, с итальянцами. В клубах белого дыма, среди синих сугробов вдруг увидела, как панически мечется и скулит собачонка на холодной платформе. Пронзительно плачет, проваливаясь в глубоком снегу. Ее забыли, недосчитались иностранцы нерасторопные. (Сима:
Лёня: Может, объявление надо дать. Мол, потерялась собака такая-то. Подпалины на ушах!
Виктор (передразнивая Лёню): Подпалины на ушах! Ты думаешь что говоришь? Объявление! Она же читать не умеет!
Сима: Смеётесь. Знаете, какой она девочкой была? С «Виагрой» пела, когда они по телевизору выступали.
Виктор: Раз она такая музыкальная и грамотная не заблудится! Вернётся ваша Найда! Нутром чувствую! А пока берите питы! (Виктор: У нас в Белоруссии говорили: «Скажи мне, что ты несёшь, и я скажу, где ты работаешь!» Актуален это афоризм и тут. Налетай, народ! Всем принёс, всех угощаю!
Народ со словами благодарности забирает пакеты.
Оксана (листая блокнот):
Как штатный поэт нашего дома, не могу обойти без поэтического внимания бескорыстные поступки Виктора. Нашла время, подступило вдохновение посвятила ему несколько строк.
Все (заинтересованно, дружно):
Прочтите! Интересно! Слушаем!
Оксана (торжественно): Как хорошо, что я еврей! Я так люблю фалафель! глаза закатывал щенок, уткнувшись носом в кафель. А Виктор питы раздавал бесплатно щедрый гений! А то, что безработный он щенку было до фени!
Все восторгаются, хлопают в ладони, крики «браво» и пр.
Виктор (совсем не весело, почти мрачно):
Вот, вот! Только щенку моя неустроенность до фени! А тем, кто мог бы помочь, тем ещё дальше! Оксана, щенок, может, и любит фалафель, а я это арабское блюдо ненавижу! Впрочем, как и всё остальное. Жизнь, как зебра. Черная полоса, белая полоса. А моя жизнь сплошная чёрная зебра! Подарите листок с автографом на память! Спрячу под стекло, повешу на стену, пусть читают, не заглядывая через плечо.
Оксана расписывается, протягивает Виктору лист.
Лёня: Тельняшка лучше зебры. У матросов всегда есть надежда на спасательный круг. А если серьёзно, старик, какие проблемы?
Виктор: Это тут я питы таскаю, а в той жизни закончил МГИМО. Работал атташе по вопросам печати при немецком консульстве в Белоруссии. Но после развала «Союза Нерушимых» мы с мамой стали там совсем чужими. Зарабатывать было негде, жрать тоже нечего. Лукашенко позакрывал практически все посольства. В моём меня сократили. Лукашенко ввел жесточайшую диктатуру. С мамой мы бросили все, приехали в Москву. Тут-то и начались наши скитания. Она кое-что зарабатывала, торгуя на рынке, но ее оттуда выгнали.
Оксана: Выгнали? За что?
Виктор: Не дала кому-то из администрации рынка, мы не могли платить за комнату нас выставили на улицу. Сначала тасовались на вокзалах, но вскоре менты нас выперли отовсюду. К этому времени мама спуталась с какими-то алкашами. По их наводке мы поселились в одном из подвалов «долгостроя». Там прожили около года. За это время новые приятели втянули маму в бесконечные пьянки. Как-то собутыльники угостили её паленой водкой. К утру мама умерла.