Циклотимия - Давид Шварц 4 стр.


Правда, в конце концов, он здорово влип, и, забегая вперед, скажу, что, когда я с ним обо всем договорился: и о том, что он будет моим научным руководителем, и о том, что главным оппонентом станет академик Имярек и обо всем другом, профессор в очередной раз развелся-женился, взял себе какую-то молодую китаянку, оставил прежней жене все квартиру машину, дачу и упорол в город Курск, где ему пообещали сразу дать однокомнатную квартиру.

Ладно. Продолжу.

 Покажите-ка мне ваши работы, а то ваши друзья сильно вас хвалили. Так, это что? А это? Так, так-с. И это ваше?

Ну что я вам скажу, молодой человек Два года работы и вы защищаете кандидатскую диссертацию, затем еще пару лет и докторскую! У вас тут материала на трех человек! Так что давайте начнем!

Я так и сел, оторопев. Дед-то большой человек, доктор, профессор, заслуженный деятель чего-то там, короче бугор!

Сходу согласился, спросив, с чего начать?

 Год даю вам на сдачу кандидатского минимума, второй год на написание работы. А пока что заведите пять папок под каждую главу диссертации, пишите в день по страничке и складывайте в соответствующую папочку. План вашей кандидатской я вижу так,  и он набросал страничку мелким почерком.


Что и говорить вылетел я от профессора на крыльях!

Начал писать по страничке.

А через месяц узнал, что старикашка с китаянкой сваливает, увиливая от руководства моей научной работой. Вот сука какая!

Звоню ему. Он дает мне номер телефона доцента Р., под крыло которого я перехожу. Пожелал я деду, как молодожену, счастья и удачного приземления в Курске, говорил я сдержанно и интеллигентно, хотя хотелось послать его сразу на восемь букв по мужской и женской части! Учитывая китаянку.


Доцент Р., шустряк тот ли еще, сразу взял быка, то есть меня, за рога, то есть, за горло! Он, оказывается, делал докторскую и ему полагалось взрастить молодую поросль в количестве штук пять-шесть и возвести их, молодых, в степень.

Начались мои поездки к нему домой через весь город. Летом еще куда ни шло, а вот морозной зимой, да после работы, да если бы еще с пользой, да если бы

Короче, парень до доцентства работал зам. главного инженера завода и был, собственно, производственником, а потому помочь мне ничем не мог, только красиво выступал и требовал отчетов.

Видя такое дело, я двинул к проректору университета, тоже доктору наук, разрабатывающего электромеханические системы управления роботокомплексами.

Этот, будучи пожилым и больным человеком, не был многоженцем, в отличие от Дежнева, но наоборот, был твердым семьянином, а потому все взрослые члены семьи работали в том же вузе!


Проректор сказал, что читал мои публикации, слышал меня на какой-то конференции, а потому готов помочь и диссертация моя должна иметь следующий план. Тут он по-быстрому накатал страничку, прочтя которую, я стал заваливаться на сторону, потеряв ориентацию в пространстве. В общем, муть он накатал несусветную, почти не связанную с тематикой исследования.

Поблагодарив проректора и выйдя из кабинета, я обратил внимание на его секретаршу. Ее общий вид и коленки, в частности, вывели меня из шокового состояния, я мысленно произнес мантру: «нувасвсехнахер» и успокоился.

Придя домой, я кровожадно присмотрелся к практически готовой в черновом варианте диссертации, вспомнил Гоголя с его пожарными наклонностями, потом вспомнил еще пару классиков и сунул писанину в чулан.


Но был вознагражден с лихвой за травмы, полученные от адептов советской науки. Через пару недель на научной конференции, где я выступал с докладом, мой шеф доцент Р. подвел меня к высокому красивому человеку с бархатным басом и представил как подающего надежды ученого.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Тот пригласил меня в свой институт, где я через полгода создал новый отдел со своей тематикой.

Но об этом отдельно. Как-нибудь. Потом.

И о защищенных степенях потом. А то темнеет за окном. А чего в полутьме надсажаться?

Ни к чему это.

Повар

Два с половиной часа от египетского Шарм-аш-Шейха на север и вот она, Нуэба!

Оазис в пустыне, желтые пески и зелень насаждений ну точно, как наше, израильское, ан, однако, тут все ебипетское: и Красное море, и песок, и строения, и обслуга.

Мы с Давидом сидим в местной курортной забегаловке, питаемся, чем Аллах послал, разглядываем публику и болтаем.

Главное внимание уделяем, само собой, женскому полу, но иногда взгляд задерживается на мужиках, в которых пытаемся выявить отношение к нам, гостям-врагам. Соседям по карте и по истории.

 Вон, глянь,  мотнул головой Давид в сторону высокого, сухощавого пожилого повара во всем белом,  до оторопи похож на Павла из Богодухова, я тебе не рассказывал, случайно?

 Нет, кто таков?  удивился я, заливая кетчупом местную шаварму.


 О, это интересно! Ты, Дока, наверняка не знаешь, что под Харьковом есть городок Богодухов, где я

 проходил военную переподгото

 А, так я тебе рассказывал? Это хорошо. Но там было столько там были такие кадры, что вспоминаю до сих пор и мороз по коже! Так вот, этот араб-повар, как две капли воды, похож на одного из моих сотоварищей по переподготовке! Звали его Павел, и был этот Павел старше меня лет на двадцать. Я-то был лейтенантиком после вуза, а он капитаном с боевыми орденами. На войне был мужик, воевал под Москвой.


И вот однажды сидим мы с ним в привокзальном кабачке, пьем горилку с перцем и лакируем ее пивком до глазного замутнения. Ну, я тогда был покрепче, конечно, чем сейчас, бухал только так, а капитан вообще как воду хлебал эту смесь и хоть бы хны!

Но все же по мозгам ударило, и тут понесло его на воспоминания! А началось с того, что я спросил, где он сейчас работает?

Дело в том, что из нашей группы офицеров, человек в двадцать пять, только мы с ним вдвоем были пятерочниками. То есть, отличниками. То есть, шарили по-страшному все предметы, а предметы были тяжелыми: матчасть ракеты, матчасть пусковой установки, теория и так далее. Там было полно крепкой механики, электроники, электротехники, баллистики, ну, сам понимаешь, не пирожки с ливером. Чтобы так быстро усваивать все это нужна была не только отличная память, но и хорошее знание техники вообще.


Да. Вот я его и спрашиваю, Павла этого, откуда, мол, у тебя такие способности к технике, что закончил и где трудишься, мол?

Ответом он меня убил к чертям собачьим!

 Работаю я,  говорит,  поваром в тюрьме!

Я оценил шутку и предложил взять еще по стакашеку на грудь.

Мы дернули. Он и говорит:

 Да нет, не шучу я. В самом деле, работаю в тюрьме. Поваром.


Я, конечно, протрезвел и попросил его рассказать, что можно, из его жизни. Вот я тебе, Дока, расскажу его историю, тем более, что жратва здесь, у арабов, не хуже нашей и выпивка тоже, времени у нас с тобой завались. Лехаим!


Жил-был этот Паша в Новосибирске. Родился он там. Совсем недалеко от центра города текли там молоком и медом две речушки-ручеечка, Каменка и Ельцовка. Ну не то что молоко и мед, а так, помойки натуральные со всяким говном, бумажками и другими отбросами. Кстати, когда приезжал туда в свое время с визитом Шарль де Голль, городские власти завесили плакатами «Вперед к Коммунизму» овраги по пути следования кортежа, а когда длинный Шарль все же усек, извернувшись, ветхие избушки по берегам речки и в овраге, то ему объяснили, что это курятники местной птицефермы!

Так вот в одной из таких избушек и рос и мужал Пашка-Финка, так его звали егойные корефаны, заельцовская и закаменская шпана, такие же бандиты и беспризорники, как он сам. А звали его так потому, что он не расставался с финкой ни днем, ни ночью.


И вот в восьмом классе в возрасте пятнадцати лет Паня-Финка влюбился.

Девочка жила в большом кирпичном доме в центре города и была невинна и прелестна. А ее сосед, мальчик Сережа, любил ее тоже и, вроде, взаимно.

Однажды Паша подговорил парней из класса помочь ему разобраться с этим барчуком Сережей, у которого папа большой начальник. Для храбрости они выпили водки и прибыли к дому Джульетты, поджидая ее кавалера, который вскоре и вышел, двинувшись в сторону музыкальной школы.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Ватага окружила парня и стала его бить. Паша, как главный герой, закричал «Разойдись!» и, распалившись от спиртного, ударил финкой в голову Сережи. Удар пришелся в висок. Острие пробило череп и несчастный погиб на месте.

Кодло быстренько разбежалось, а у Пашки хватило ума наутро прийти с повинной в милицию.

Тут небольшое отступление. Он был толковым пацаном, лучшим математиком класса, по математике и физике ниже пятерки не получал, но характер имел вздорный и вспыльчивый, особенно по пьянке.


Кончилось все тем, что ему по малолетству дали восемь лет, из них он отсидел три года в колонии, потом загребли в армию, еще во время войны, и он, пройдя всякие штрафбаты и еще не знаю что, выбился в офицеры именно благодаря своим математическим способностям и твердому характеру. Заочно он заканчивает институт, его повышают в звании.

Но характер человека ведь не меняется с годами, а лишь ожесточается, и как-то раз он дал оплеуху старшему офицеру, а также бутылкой водовки по голове ему же.

Потому что тот оскорбил какую-то общую знакомую.

Снова неприятности, и затем перевод в другую часть.


Но зато в новой части он пристрастился к приготовлению пищи. Нашел, так сказать отдушину для души. Его, как спеца-гурмана поставили во главе кухонно-продовольственных дел и однажды, для обмена опытом или что-то в этом роде, он попадает в тюрьму, а точнее, в тюремную столовую.


И вот там он вдруг видит ту самую девочку, в которую был влюблен и из-за которой он убил человека. Девочка стала взрослой женщиной, но наркоманкой и потаскушкой, севшей по куче статей на двенадцать лет.

Тлевшая в душе юношеская любовь вспыхнула большим пламенем, опаливши своим огнем всю его последующую жизнь.

Он приложил все свои усилия, писал куда надо, ходил куда надо и не надо, но добился перевода на работу в тюрьму, ближе к любимой даме!

Повар в тюрьме его судьба.

А голова блестящая. Инженерная. Математическая.


В отличие от вот этого самого ебиптянского повара, который кайфует на курорте в Нуэбе. Хотя похож, собака, на Пашу, как две капли вот этого шнапса.

Налей, кстати, а то подсох я от этого разговора! Ну, давай, за любовь без границ! Лехаим!

Ким Посохин

На лекции политэкономии мы рвались со страшной силой, стремясь занять первые столы в поточной аудитории. Это не извращение. Это факт.

Нам было по восемнадцать, а ей, «старушке»  аж двадцать восемь! Она это лектор, кандидат наук, красивая женщина в прозрачной блузке с огромным бюстом! Вот любоваться на него, а также на коротенькую юбочку с разрезами по бокам, мы и ломились, отталкивая друг друга.

Назад Дальше