Спасибо, что навестили, сказала она. Надеюсь, скоро уже я буду навещать вас.
***
«Я помню этот город. Он все такой же громоздкий, задыхающийся от бесчисленных прохожих, пахнущий слишком многими запахами. Из-под земли выросло несколько сверкающих небоскребов, но дух города остался прежним. И если меня попросили бы охарактеризовать место, где я провела свое детство, я бы промолчала в ответ», Алиса попыталась дотянуться до воспоминаний из далекого прошлого. Тщетно, все тщетно.
Гром подсказал ей, куда идти первым делом.
И вот, Алиса повернулась направо, остановилась перед старой дубовой дверью с погнутой медной ручкой, и распахнула ее. Внутри было темно, полумрак ослепил ее.
Через несколько секунд вы привыкните, произнес старый скрипучий голос.
Кто вы?
Голос промолчал.
Алисе пришлось подождать, пока ее глаза привыкали к тусклому свету, который едва просачивался в помещение. Через некоторое время из темноты стали медленно выплывать очертания прилавков и полок, а также стоящего в отдалении старика, казавшегося в потемках полупрозрачным, с густой бородой, одетого в серую бесформенную рубаху. Трудно было понять, что выражало его лицо.
Здесь больше никого нет? спросила Алиса.
Этот вопрос сильно позабавил старика.
А кого вы бы хотели найти?
Я видела, как сюда заходили люди, а теперь оказалось, что никого нет.
Разве это стоит внимания? прошелестел старик. Удивительно, какие нелепые вещи могут интересовать человека.
Алиса не нашла, что ответить. Она осмотрелась и увидела множество безделушек, от которых веяло глубокой стариной.
Сколько этим вещам лет?
Старик вновь рассмеялся:
Вы и представить не можете, сказал он. Есть вещи, которые не ведут счет времени. Они ощутили на себе дыхание вечности и застыли недвижимые и спокойные. А вы что здесь ищете?
Я, очнулась Алиса, ничего не ищу, зашла просто от любопытства.
Любопытство ведет нас опасными дорожками, продолжил изливаться старик. Может быть, есть еще что-то?
Я бы хотела что-нибудь купить для дома.
Врать можно и убедительней, усмехнулся старик. Тем более, что эти вещи не продаются.
Я думала, вы их продаете.
Отнюдь, старик развел руками.
Я бы хотела что-нибудь купить для дома.
Врать можно и убедительней, усмехнулся старик. Тем более, что эти вещи не продаются.
Я думала, вы их продаете.
Отнюдь, старик развел руками.
Я, пожалуй, пойду, сказала Алиса и отвернулась от сбрендившего старика.
Возможно, вы ищете нечто иное, вымолвил вдруг старик, и я хочу вам помочь.
Не понимаю, о чем вы.
Старик резко переменился в лице, и его борода качнулась в сторону.
Бедный ребенок! Я смотрю на твои руки и ужасаюсь! Знаешь ли ты, что во всем мире есть только одно место, где так измываются над людьми, где человеческое страдание это валюта, по-другому не скажешь. Сколько шрамов носит на себе твое сердце!
Ее горло сковал вдруг скользкий противный комок, не дающий вздохнуть. Алиса была готова вот-вот потерять сознание.
Пойдем, дитя! воскликнул старик. Здесь слишком душно.
Он взял ее за запястье, а другой рукой приобнял за плечи. Ладони его были шершавыми и теплыми. Они прошли в другое помещение, служившее, вероятно, старику местом обитания. При свете дня старик прибавил в возрасте, стал выглядеть иссушенным, кожа приобрела мертвенный оттенок. Морщины стали похожи на глубокие рытвины, лицо трескалось как пережженная глиняная маска. Старик посадил ее за стол и принес воды.
Лучше?
Да, уже лучше, ответила Алиса. Кто вы? Только прошу, давайте обойдемся без загадок. В моей жизни и без того происходит многое, чего я не понимаю.
Старик некоторое время молчал, застыв в одном положении, направив взгляд в сторону. Часы в углу комнаты мерно отсчитывали убегающие секунды. Рядом с окном в вазе стояли три лилии. Окно открыто, но холод с улицы в комнату не проникал.
Даже не знаю, что тебе ответить, начал старик. Во мне нет ничего странного, как бы ты ни старалась увидеть. Я много путешествовал, и поэтому у меня имеется большой опыт твои раны ни с чем не спутаешь. Мне очень жаль тебя.
Не стоит. Я уже привыкла, ответила Алиса. Если у вас достаточно опыта, может быть, вы сможете мне помочь, она облизала пересохшие губы. Вы правы, я ребенок ребенок, который ищет родных. Я долгие годы провела в рабстве, и всем сердцем я хочу их разыскать, а если их уже нет в живых узнать, где они похоронены, и попрощаться. Я не смогу начать новую жизнь, пока не сделаю этого. Память всегда будет тянуть меня назад.
Старик внимательно слушал.
Гром направил тебя? Он посвятил меня в некоторые вопросы, и я успел кое-что придумать, быстро проговорил он. Я помогу тебе, расскажу, что знаю. Но придется немного потерпеть память уже не так резва, и потребуется время, чтобы припомнить некоторые моменты. Я помню времена жуткой смуты, когда жить стало совсем тяжело.
Я догадываюсь о твоей истории, но перед этим он запнулся. В то время, о котором ты хочешь услышать, все началось с голода. Не помню, что стало его причиной, это произошло будто по щелчку и город погрузился во тьму. Тысячи униженных и уничтоженных душ не находили себе места под ледяным солнцем. Мы искали спасения в любой жуткой лжи, которая обещала, что все будет хорошо. Уныние, неотвратимость, математическая точность смерти. Страданий я видел достаточно за это время.
Бывшие союзники, черт их побери, ничего и думать не хотели о том, чтобы отправить нам хоть какую-то помощь. Подыхаем ведь мы всегда в одиночестве! старик взглянул на Алису и продолжил:
Люди гибли тысячами. Как при чуме, трупами был завален весь город. Людей накачивали патриотической дрянью, так, что они шли против своих же, и гибли! Начался бунт. Людей расстреливали за подозрение в причастности к нему, но это не помогало. Да, вот так, старик замолчал, нахмурился, будто потерял мысль.
Что же было дальше?
Бунтовщики взяли свое, победили, ответил старик. Я знаю, что ты хочешь от меня услышать. Только ни о чем меня не спрашивай, просто сделай! Знаешь, стариковская интуиция редко подводит! он усмехнулся, погладив бороду. В те времена возглавлял движение один славный малый, но его уже нет в живых. Однако, кое-кто из его соратников еще жив. Надеюсь, Колибри напоет тебе что-нибудь интересное навести его, расспроси обо всем.
Колибри? Странное имя.
Он священник, мастер, а многие священники носят такие имена. Колибри птица, обладающая феноменальной скоростью. Возможно, это его всегда и спасало.
Как же мне его найти? Алиса вцепилась в старика острым взглядом.
Сейчас я тебе расскажу
II
В освещенном тусклыми свечами зале было невыносимо тесно, и стоял терпкий запах ладана. Толпа, заполнившая пространство от трибуны до толстых обитых железом дверей, гудела в ожидании проповеди великого мастера.
Под бой колокола, возвестившего о наступлении полудня, из потайной боковой двери вышел великий мастер и встал за трибуну. Толпа перестала шуметь, и на несколько секунд обитель погрузилась в молчание.
Мастер откашлялся:
Дорогие мои, как я рад видеть вас сегодня! Счастлив, что вы смогли найти немного времени, что в нашем мире, полном забот и тревог, сделать непросто. Надеюсь, вам будет не слишком утомительно пребывать здесь. Не хочу сегодня задерживать вас слишком долго, поэтому сразу перейдем к делу.
Великий мастер был человеком лет 50-ти, худощавым, с грубо очерченным лицом, с широким приплюснутым носом. Он был весь в сединах, взгляд твердый, отливающий чем-то потусторонним. По его щеке время от времени, несмотря на то, что в зале было прохладно, скатывалась капля пота, которая медленно набухала под подбородком и срывалась вниз.
Много лет мы строим наш мир на руинах прошлого. Этот тяжелый героический труд, никому не заметный, будет продолжаться вечно, и не будет нам отдыха. Труд это и наша Голгофа, и наши небеса, на которых мы ожидаем приход смерти. Многое уже было сделано, и многое еще предстоит. Мы спасали, и будем спасать людей от несправедливости, пока это в наших силах. Словом, делом, советом.
Когда я был совсем молод и готовился к вступлению в сан, я, признаюсь, был очень глуп и самонадеян. В молодости я был настолько уверен в своем уме, что пытался всюду его показать. Мне никак не открывалась разница между умом и разумом! Молодость не позволяла мне быть разумным, и я чувствовал, что сгублю так свою душу, без стержня, который смог бы меня ограничить. Я благодарен своему наставнику за то, что через боль в мышцах от бесконечных упражнений и тяжелый труд, он передал мне одну простую истину. Порой задумываешься, почему истина, настолько элементарная, требуют для своего понимания невероятного усилия. Надо понять, друзья мои, что усилие воли это показатель внутреннего напряжения, внутренней борьбы, необходимых для развития человека. Боритесь с собой! Боритесь и побеждайте! Не надо бояться коснуться в этой борьбе зла, потому что только через его познание, отграничение его от добра, мы становимся людьми.
Наставник показал мне эту борьбу, научил ей, научил побеждать Я люблю вас всех, и поэтому хочу, чтобы каждый из вас боролся и побеждал. Нет более великого чувства, чем чувство победы над собой.
Поначалу я злился на своего наставника, поскольку он заставлял смотреть в лицо себе настоящему, всматриваться в свои изъяны и греховность. Я видел себя злым и отвратительным, но боялся себе в этом признаться.
Знаете, все мы не безгрешны, все подвержены влиянию пороков. Я был настолько эгоистичен, что испытывал жалость к себе, и от этого не имел возможность победить в борьбе. Но наставник выбил из-под моих ног жалость, и тогда я барахтался в океане без берегов, без пристани, не зная, куда держать путь.
Но потом я задумался: а есть ли вообще пристань для человека, который отказывается от всего низменного и злого в себе? Кто сможет ему помочь? Друзья, вера, любовь? Человек ли он вообще, черт возьми, или нечто иное? Если человек то, не найдя пристань, он утонет. Если же нет
В церковном зале, пропахшем ладаном и потом, воцарилась тишина. Слова вылетали из уст великого мастера, разносились поверх голов и растворялись в густом темном воздухе. Мастер молчал, всматриваясь в какую-то одному ему видимую точку.
Спасибо, друзья мои, после продолжительной паузы, вымолвил, наконец, великий мастер. На сегодня все!
Толпа медленно расходилась, в молчаливой задумчивости переступая порог темного зала погружаясь в прохладный послеполуденный воздух. Многие явятся на следующий день, желая вновь услышать наставление великого мастера, но никому не было известно, что более мастер не станет за трибуну ни завтра, ни когда-либо еще.