Софья подошла к будке, подняла с земли цепь с расстёгнутым ошейником на конце.
Белки нет это лайка наша. Вон и катера нашего на пристани нет. Может, конечно, и отдал кому, но это вряд ли. Значит отец, всё-таки, на охоту умотал, Софья покачала головой. Куда попёрся с его-то коленом?
Женька возразил:
Не мог он на охоту уйти. Он меня встретить обещал. Такой был уговор.
Может и собирался, да не успел. Пошёл в тайгу, думал вернётся, но что-то задержало. Дожди вот пошли, поди размыло всё, он и решил переждать.
До сегодняшнего дня дождей не было.
Не дожди, так, может, что другое задержало. Перестань меня нервировать. Пошли в дом.
Они поднялись по ступенькам. Шагая за хозяйкой, Женька тщательно вытер ноги о половицу.
Снимай свои кроссовки. В избе тапки наденешь.
Женька, не развязывая шнурков, скинул обувь и вошёл в дом, остановившись в прихожей. Софья скинула плащ, подошла к шкафу, достала оттуда старенькие брюки и свитер.
На вот, переоденься, это отцовское. У вас примерно один размер. А своё на стул повесь. Печь растоплю, просушу. Заходи, располагайся.
Женька поморщился, но вещи взял. Переоделся, пока Софья на электрической плитке кипятила чайник и растапливала печь. Вскоре дрова запылали и комныты стали наполнятся приятным теплом.
Вот, теперь грейся изнутри, хозяйка подала гостю большую фарфоровую кружку. Он полезный, с травами.
Спасибо. А можно я тут поброжу?
Валяй.
Крохотная спаленка, закуток с простой деревенской печкой, заменявший кухню, две комнаты были оборудованы под мастерскую. Они были заставлены шкафами и столиками, увешаны полками, на которых по мнению Женьки размещался самый разнообразный хлам. Склянки с порошками и растворами, мешки с гипсом, оптиками, куски пенопласта и, конечно же, шкуры. Они висели на стенах, мокли в тазах и ванночках, ожидая своего перевоплощения. Хлам кругом, но всё на местах: баночка к баночке, коробка коробке. А этот Лучинин педант, рассуждал Женька, потягивая забористый чаёк. Софья тем временем стояла, прислонившись к стене, и смотрела куда-то в сторону. Чашка в её руках дымилась.
Женька взял в руки коробку со стеклянными шариками. Ба, да это же глаза, а там, что? Зубы? Нет, не зубы клыки. Женька взял со стола кабанью челюсть и повертел в руках. Софья улыбнулась.
Это молодой поросёнок. У матёрого секача нижние клыки вдвое длиннее.
Не хотел бы я с таким встретиться на узенькой дорожке.
А тебе и не надо с ним встречаться. Тебе нужна коллекция. Так, пойдём.
Софья забрала у гостя пустую кружку и отпёрла очередную дверь ключом. Женька точно оказался в сказочной стране мифическом райском уголке.
Помещение было просто забито экспонатами, но эффекта загромождённости вовсе не было. Каждое существо располагалось на своём месте. В комнате не было окон, но грамотно размешённая подсветка, которую, войдя, тутже включила Софья, делала комнату ещё загадочнее и интереснее. Свет, словно солнечные лучи, проникающие сквозь листву, открывал взору всю красоту застывших фигур. Головы оленей, фигуры волков и лис, увешанные тетеревами и совами стены чего здесь только не было. Женька тут же потянулся за фотоаппаратом. Вытащил из сумки камеру и хотел уже сделать несколько пробных снимков.
Вот чёрт! Разряжено же всё. Где у вас тут розетки?
Вон за тем оленем, улыбнулась хозяйка и щёлкнула очередной тумблер на стене.
Комната тут же наполнилась шелестом листьев, щебетом птиц, где-то, словно вдали слышалось токование глухаря. Женька поставил приборы на зарядку и стал рассматривать оленью голову, висевшую на стене.
Это изюбрь. Отец подарил мне его на моё четырнадцатилетние. Точнее не подарил сделал. Мы долго его выслеживали, потом подобрались, и я убила его с сотни шагов.
Ты? Женька опешил. Хочешь сказать, что убила его сама?
Софья пожала плечами.
А что такого? Здесь почти четверть трофеев мои.
Женька подошёл к свернувшейся под камнем черной змее.
Эту тоже ты добыла?
Нет. Признаться, змей я немного побаиваюсь. Это болотная гадюка. Отец наступил ей на хвост. Толстую кирзу эта тварь прокусить не смогла. Отец не хотел её убивать, но эта стала бросаться. Пришлось убить. Так сказать вынужденная оборона. Вообще-то её укус не смертелен
Не смертелен? Я бы к такой на пушечный выстрел не подошёл.
Когда батарея фотовспышки зарядилась, Женька начал снимать. Когда он сделал не менее сотни снимков, Софья, отодвинув задёрнутую шторку, вошла в небольшую нишу.
А здесь отец обычно оставляет последние работы Что это? Нет!.. Да, нет же!.. Нет!..
Женька вздрогнул и чуть не выронил камеру. Софья, бледная как полотно, вышла из-за шторки. Плечи девушки повисли, в глазах застыл ужас. Она прошла к окну, открыла форточку, потом медленно опустилась на табурет.
Там Белка. Как же такое могло кто же её почему?
Женька сдвинул брови:
Белка? Что в этом такого? Я-то думал, ты там очередную змею увидела, причём живую.
Говорю же тебе, там Белка.
Говорю же тебе, там Белка.
Женька хмыкнул и сложил руки на груди.
Я в этом доме уже двух белок видел и обоих уже заснял. А ещё видел куницу, выдру не пойму, чего ты испугалась.
Это не такая белка, а Белка собака наша. Я-то думала, что отец с ней на охоту ушёл, а он
Женька подошёл к нише и отодвинул шторку.
Белая грудь и передние лапы, чётные морда и спина. Животное сидело, выпрямив спину, и смотрело куда-то в сторону. Торчащие острые уши, высунутый язык, умные, немного грустные, глаза. В первое мгновение Женьке показалась, что она живая
Он из неё чучело сделал, продолжала Софья, на щеках девушки выступили слёзы.
Женька подошёл к собаке, присел. Шкура в некоторых местах ещё не пристала к основе, от деревянной подставки пахло клеем. В нескольких местах вдоль швов из шкуры торчали иголки от медицинских шприцов.
Её что, чем-то обкалывали?
Софья вытерла глаза и посмотрела на гостя строго:
Это вместо булавок. Так шкуру крепят к основе, пока клей не просохнет. Знаешь что думаю, на сегодня хватит экскурсий.
В смысле?
Мне нужно побыть одной. С отцом что-то случилось, я это чувствую. Я должна подумать подумать, что предпринять. Помнишь место, где нас собаки облаяли?
В самом начале деревни?
Пойдёшь туда, там дом с красной крышей он там один такой. Спросишь Чеботарёвых, скажешь, что от меня. Они тебя точно на постой пустят. А мне мне нужно одной побыть. Зачем же он так с ней? Что-то тут всё-таки случилось.
Уверена, что помощь не нужна? К тому же, я бы ещё поснимал.
Уходи, говорю!
Глаза Софьи гневно сверкнули. Женька пожал плечами, уложил камеру в сумку, подхватил ноутбук и вышел за порог.
Микитэ
В юрте пахнет барсучьим жиром, палёной кожей и спиртом. Свесив голову, Микитэ сидит на войлочном тюфяке и шевелит кончиком ножа уже успевшие угаснуть и покрыться золой угли. На нем шаманская парка вышитый яркими нитями кафтан с длинной бахромой на рукавах, с подвесками и лентами из разноцветных тканей. Нагрудник, прикрывающий грудь и живот украшен мелкими монетками и бубенцами. Рядом возле очага валяется головной убор из скреплённых медными кольцами кожаных ремней. На макушке деревянная фигурка в виде птицы.
Перед Микитэ поверх углей, обложенных по кругу булыжниками, лежит изрезанный бубен. На его искромсанной основе просматриваются рисунки. В левом верхнем углу лучистый круг солнце, полумесяц и одинокая звезда; в правом кружат разозлённые комары и мошкара символы подземного мира. Низ тоже разделён надвое: слева два зверя, один с рогами, другой без рогов олени, самец и самка; справа фигурки людей. У каждой фигурки своё значение, свой особый смысл.
Но разве теперь всё это важно? Ведь айыы3 опять не пришли. Казалось бы: он сделал всё, но они снова не услышали его. Микитэ молил духов Огня и Воды, Земли и Ветра, но и они снова не откликнулись на его призыв.
Угли, почувствовав пищу, начинают оживать, краснеют и искрятся. Вот первый розовый лепесток поднимается над полумесяцем, мягкая кожа начинает темнеть, кукожится. Вот уже другой лепесток коснулся оленей, пламя разрастается. Вот оно уже коснулось людей, а вот загорается и солнце. Запах горелой кожи усиливается, щиплет ноздри. Микитэ чихает, его глаза слезятся. Но так нужно.
Пусть всё горит синим пламенем (Микитэ научился этой поговорке от Ивана): мир тайги и мир людей, миры подземный и небесный всё пусть горит. Путь в иные миры теперь для Микитэ закрыт.
В юрте темно, разгоревшееся пламя добавляет немного света. Микитэ наклоняется, шарит рукой. Вот она. Он подносит к лицу зелёную армейскую фляжку. Это подарок Ивана. Иван большой человек, начальник производственного участка. Он постоянно приезжает в деревню на огромной лодке с двумя помощниками, скупает шкуры у местных охотников, привозит товары, в основном: продукты и спирт. Раньше Иван приходил к Микитэ и приносил большую канистру подарок. Сейчас не приносит. Микитэ сам идёт к русским, покупает спирт за деньги.
Микитэ трясёт фляжку. Осталось совсем чуть-чуть, а Иван приедет только на следующей неделе. Придётся идти на поклон к Нюргустаю соседу. У того всегда есть либо спирт, либо самогон; он запасливый, но жадный может и не дать. Эх, попробовал бы он отказать раньше. Раньше все в округе уважали Микитэ, многие даже боялись. Сейчас не боятся. Есть даже такие, кто открыто презирает. Называют плохим словом: арыгыхыт пьяница. Особенно часто его ругает Эрхаан старейшина деревни, а вместе с ним и вся его семейка. Ух, киннээх ыт4! Микитэ вновь протягивает руку, снова шарит, находит фарфоровую чашку с отломленной ручкой. Микитэ сворачивает пробку с фляжки, наполняет чашку и жадно пьёт. Тело наполняется приятным теплом.
Микитэ не такой, как остальные. Те живут в деревянных срубовых домах, в каких живут русские. Микитэ живёт в юрте на краю села, в этой же юрте жил и его дед Манчары, в таких же юртах жили и многие поколения их предков.
Сегодня ночью Микитэ сделал ещё одну попытку. Он ушёл в лес, далеко-далеко, уходя, он следил, чтобы никто из жителей деревни за ним не проследил. Особенно этот мерзкий Эрхаан и его красавчик сынок по имени Тимир. Микитэ развёл большой костёр и начал обряд. Раз за разом он в бешеном танце огибал пылающий столб священного костра, бубенцы на его парке издавали мелодичный звон, он бил в бубен так, что даже мёртвые восстали бы, заслышав эти звуки. Но духи не мертвецы: разбудить ещё сложнее. Микитэ снова не смог до них докричаться. Он танцевал, бил в бубен, потом упал и долго лежал у костра, пока тот не догорел.