Властитель этого мира «убивальников начальник, мочалок командир» со священным именем, продающий всех и вся, друг Стива Джобса, подсадившего людей на новое яблоко соблазна.
«Серьезные люди засели занозой» и это тоже наследие 91-го, когда страна погрузилась в рознь, в хаос капиталов. Накануне столетия 17-го года как не вспомнить про «матроса и красноармейца / парня в кожаной куртке и девчонке в косынке», которые заявятся, чтобы в пластинке буржуина и его буржуинства «что-то заело». Придет «босота» с пониманием настоящей работы, даст ее. Даст тачку тому, для кого «пела Мадонна», чтобы и он тоже занялся делом.
«Босота» это и Гришка Тишин, который в окопе на Донбассе. Он не ноет. Там война. «Ополченцы не носят Стива Джобса на груди», читает Рич. Это не «белоленточная паранойя», а настоящая мужская работа. Окоп Гришки Тишина это тоже путь на океан.
В одной из своих колонок («Дети, подростки и юноши 90-х»), презентуя клип на песню «В 91-ом», Захар Прилепин писал, что именно Донбасс изменил ситуацию, явилось поколение «сорокалетних», которое не участвовало в распаде Союза, теперь оно «вышибло дверь в историю». Теперь это последнее поколение большой державы будет определять будущее.
Эта эстафета должна передаться и первому поколению новой страны. Сердце Рича уже срезонировало эхом той боли. Возникла насущная необходимость преодоления пустоты и распада, выйти из ситуации лунатизма и нащупать формы будущего, которое также распродали те самые «серьезные люди». Как ни странно «братьев» объединили 90-е. Хоть они и разных поколений, но сроднились реакцией отторжения к тому хрюкающему времени.
Эта эстафета должна передаться и первому поколению новой страны. Сердце Рича уже срезонировало эхом той боли. Возникла насущная необходимость преодоления пустоты и распада, выйти из ситуации лунатизма и нащупать формы будущего, которое также распродали те самые «серьезные люди». Как ни странно «братьев» объединили 90-е. Хоть они и разных поколений, но сроднились реакцией отторжения к тому хрюкающему времени.
Каждому свое, кому что: «кому-то Сан-Тропе, лазурный пляж, канапе, кому-то кайло и холодный Таймыр», «кому меню в баре, кому с горы скрижали». Цель обретения этого Завета и движет мужчинами, в каждом из которых Моисей. Иные же довольствуются «золотым тельцом». Кто-то вместо Афона и Саровского выбирает расставленные «сети»: айфон и Сваровски об этом уже говорит группа «25/17».
«Нельзя быть честным наполовину» поет Александр Ф. Скляр. Нет середины. Это ничто, пустота, «ни то, ни сё» мир мертвых душ.
Каждому свое. Или-или. Без середины. Такова логика альбома. В пути шатания приводят к блужданию и гибели. Нужно твердое знание о цели, она есть на океан!
Миру распада и разлада, миру без будущего, противопоставлен путь, который связывает и преобразует пространства и самого путника, а также братство.
Композиция «My buddy» заокеанского рэпера звучит в альбоме из черного квадрата внедорожника. Эта мощная энергия братства преобразует и пустоту черного квадрата, и мир-наследник 91-го, и лунатический сон, наступивший после точки распада, когда «Россию валят сверху, России почти нет».
Валят валить. Пора! Океан заждался, а вы все еще сидите на липкой ленте!
Россия Европа: греховная периферия и сакральный центр
Весной 1992 года, когда советская страна уже безвозвратно разошлась по швам, Юрий Михайлович Лотман надиктовывает небольшой текст «Современность между Востоком и Западом». В нем наш известный литературовед и культуролог говорит о важности географического фактора для страны о том, что он является ее культурным «индикатором», определяющим пути развития. Это не географическая обусловленность русского национального характера, о которой писал в свое время Бердяев. Лотман высказался о другой географии центра и периферии, а также связанная с этим оппозиция «Восток-Запад».
По мысли Лотмана в России борются две модели культурных конфликтов. «Центристская» по которой Москва в центре мира, это Третий Рим, оплот Православия. Все что за пределами этого центра воспринимается греховной периферией, врагом, осаждающим русскую крепость. Эта модель тяготеет к изоляционизму, замкнутости.
Другая культурно-государственная модель «эксцентризм». Понятие сакрального центра переносилось в ней за пределы страны, соответственно, сама она, чтобы преодолеть свою периферийность, провинциальность, должна была перенять иной тип культуры получить мандат в европейскую крепость центра. Отсюда стало бытовать утверждение о европейскости России.
Говоря о том, что Россия европейская страна, мы тем самым наделяем Европу средоточием центра. Соответственно, у России есть шанс уйти с греховной неполноценной периферии и прилепиться к центру на правах радивого ученика, который стыдиться своего темного прошлого.
Вектор «Россия Европа», по мысли Лотмана, реализовался и в переносе столицы в Санкт-Петербург, который стал русско-европейским пограничьем. Оппозиция «Петербург Москва» стала отражать полемику между Западом и Востоком в русском сознании. У Гоголя, а после и у Достоевского, Петербург стал символизировать болезнь России, которая стремится стать иной, отвергая свою истинную сущность.
Культурный эксцентризм развил и такую важную для России антитезу: Восток-Запад. Более того, как пишет Лотман, когда «мир раскалывается на Восток и Запад, трещина проходит через сердце русской культуры», подобный раскол крайне болезнен для нее и имеет далеко идущие последствия. Это своеобразная культурная дизъюнкция: «или-или». При том, что традиционно России ближе логика конъюнкции «и-и»: синтез, симфоничность вместо раскола и розни.
Восток в этой антитезе формулируется как темное прошлое страны, которое должно быть преодолено ради единственно верного пути к «земле обетованной», к Западу. Другой альтернативы нет. Ориентация на Восток деградация, скатывание назад. Страна должна отречься от своего темного, ордынского, непросвещенного прошлого. Выстричь себе бороду, избавиться от изоляционизма, измениться, стать вместо Москвы Петербургом, и попытаться влиться в общую семью цивилизованных народов.
По сути, модель эксцентризма была уязвима для абсолютизации западной культурной мифологии, формационного взгляда на мир, согласно которому именно Запад является цивилизационной вершиной и иного не дано. Эта теория зеркальна концепции «Москва Третий Рим» с ее эсхатологизмом.
Со времен Петра отношение к Западу стало одним из основных вопросов русской культуры, и он постоянно эволюционирует. Об этой эволюции также говорит Лотман: из идеала «Запад превращался сначала во временного и непоследовательного союзника, затем в сомнительного, лукавого союзника-предателя и, наконец, в самого хитрого и наиболее опасного врага». Такая эволюция, конечно же, есть следствие идеализации западной «земли обетованной». Это происходит из-за того, что западная цивилизация «традиционно в России является методом самопознания», это «зеркало» на которое переносятся идеально-должные черты, в котором отражается желаемое будущее страны. Создается идеалистическая романтическая концепция «себя, как иного», которая в реальности как раз и становится трещиной, проходящей по сердцу отечественной культуры.
Россия в постоянном поиске, самоидентификации. При том, что, как говорит у Тургенева Базаров, русский человек хорош тем, что скверного мнения о себе. Он широк и воспринимает себя не самодостаточным. Запад как раз и выступает средством этой самоидентификации. Обольщение Западом происходит через комплекс самоедства, самоуничижения, вечной неудовлетворенности. Отсюда и возникают постоянные исторические шатания, обусловленные эволюцией отношения к Западу.
Так или иначе, в России, в ходе долгих прививаний, внедрена модель эксцентризма, по которой она есть приложение к Европе и любое отступление здесь воспринимается категорически со знаком минус. Следование, подражание Европе не может привести ни к чему плохому. Все несовершенства возникают исключительно из-за нашей непоследовательности в этом следовании, из-за того, что не окончательно сброшены ветхие ризы прошлого, которые мешают жить (спортивный комментатор Александр Шмурнов: «Нельзя забывать, что наследие Советского Союза оставило нам и тюрьмы, и бандитизм, и разруху, и хулиганство, и наркоманию, особенно усиленные развалом, который был в стране»4). Темное прошлое состоит и в претензиях на русский культурный центризм, особость, в котором видятся призраки «железного занавеса» и, соответственно, отсталости.
Утверждение «Россия европейская страна» указывает на принадлежность к чему-то иному. Тезис об отечественной культурной автономности, культурного равенства Западу не по принадлежности к нему, а по собственному своеобразию, воспринимается достаточно маргинальным. Он получает право на жизнь, когда обольщение Западом сменяется его разочарованием, становится обоснованием для изоляционизма, для создания мобилизационной модели. Но надо понимать, что как только отношения вновь обретут романтический ореол, так особый русский путь опять станет притчей во языцех, синонимом лаптя, прошлого, которое необходимо преодолеть. Он вновь будет интерпретирован с прогрессивных позиций, как дремучие необжитые дебри, с нечеловеческими условиями обитания, дикий край культурной периферии, который необходимо обжить по общим образцам, ибо зачем изобретать велосипед
Даже в момент превалирования в общественном сознании установки на суверенность отечественного культурно-исторического типа высказывание «Россия не Европа» в целом воспринимается как что-то совершенно немыслимое. Хотя сама география страны свидетельствует за правоту этого тезиса. Кстати именно география России часто воспринимается основным препятствием для ее европейскости. Поэтому подспудно проводится мысль, что ее гигантское пространство является наследием прошлого, которое в идеале должно быть преодолено, тем более, что есть пример недавнего преодоления географического прошлого Советского Союза. Появляются мысли о неединой стране, о России за Уралом, которая рано или поздно будет поглощена Китаем, то есть тем самым Востоком, который в противоположность прекрасному Западу представляется темной, опасной и недружественной силой.
В новой мировой реальности, сформированной после падения СССР, превалирует западная романтическая теория центра, поддерживаемая монополией глобальных СМИ. России был предложен четкий ультимативный вектор европеизация. Но, по всей видимости, в силу изначальной ущербности и деградации, которая здесь проходила все годы советской власти, этот добрый жест не был в полной мере оценен, и страна не ухватилась за эту спасительную палочку. Она стала все очевиднее сказываться в сторону греховной периферии, что грозит ей стать изгоем для мировой семьи народов.