Не похоже, говорит господин Шульц. Больно уж широкий проход, прямо как тоннель метро.
Не похоже, говорит господин Шульц. Больно уж широкий проход, прямо как тоннель метро.
Как же мы тут очутились? чешет затылок Егор.
Чёрт его знает, чешет и господин Шульц свою подпалину. Но надо, по-моему, отсюда выбираться поскорее.
С этими словами он встал и быстро пошёл по извилистому подземному ходу. Сладкосолев, конечно, следом.
И чего это с нами приключилось? продолжает недоумевать Егор по дороге. А, господин Шульц?
Понятия не имею.
А мы Ад что ли видели?
Вряд ли, качает головой господин Шульц. Скорее всего, это была обычная галлюцинация, вызванная психоэнергетикой, исходящей от вашей мёртвой жены. Точнее, от фантома. Я слыхал о таких штучках.
Но тогда начал было Сладкосолев и осёкся.
Потому что из-за поворота показались какие-то люди с винтовками.
Стоять! грозно приказали.
И сразу же бах! бах! пальнули несколько раз для острастки.
Егор с господином Шульцем, естественно, на месте замерли. Неизвестные подошли, обыскали, забрали у господина Шульца так ему и не пригодившийся пистолет, связали пленникам руки, заодно завязали глаза и куда-то повели.
Сначала вели в гору, потом под гору, затем лестницы пошли, хлопанье дверей, разговоры с матерщиной, запах курева Наконец повязки с глаз сняли, руки связанными оставили.
Смотрит Сладкосолев: большущая комната с большущим столом. А на столе сидит карлик.
Это же наш скунс, шепчет Егору господин Шульц.
Пригляделся Егор: точно, он.
Тут дверь в комнату отворилась и на пороге появился здоровенный детина в папахе и с маузером.
Товарищ Петренко, докладывает, кулаков из райцентра привезли. Куда их девать? Подвалы все забиты.
Чем забиты? спрашивает скунс.
Монахинями.
К стенке их!
Кого их? не понял детина.
Монахинь.
А кулаков в подвалы?
Нет, сказал скунс, тоже к стенке.
А в подвалы кого? снова не понял детина.
В подвалы реквизированный картофель.
А этих тоже к стенке? Детина кивнул на Сладкосолева и господина Шульца.
Этих?.. посмотрел скунс вначале на Егора, потом на господина Шульца. Да, этих тоже.
Сладкосолева с господином Шульцем провели недлинным коридором во внутренний дворик, поставили у кирпичной стены. И расстреляли.
6
Снова очнулся Егор. На сей раз в стеклянном гробу. «Неужто нехристи по-христиански схоронили?» поразился он и огляделся. Гроб стоял в небольшой комнатке, сплошь увешанной коврами. Даже на потолке был ковёр.
Вылез Егор из гроба и сразу же увидел Варю. Живую. С распущенными волосами и в длинном полупрозрачном платье. Егор так и ахнул. И Варя ахнула. Егор насторожился. И Варя насторожилась. Егор ногой топнул. И Варя топнула Тут-то до Егора и дошло, что он и есть Варя! И что перед ним зеркало.
Прошёлся Сладкосолев по комнате туда-сюда, сюда-туда Странные ощущения: гру́ди вперёд тянут, зад назад. Чудно́!
Вдруг раздался тихий стук в дверь. А следом голос, очень знакомый.
Мадемуазель Дюваль, промурлыкал голос, что твой кот, позвольте войти. Это я, Пётр Ильич.
Ну входи, говорит Сладкосолев, а сам своему бабскому голоску диви́тся.
Дверь отворилась, и в комнату вошёл господин Шульц в старинных одеждах. Подойдя к Сладкосолеву, точнее к Варе, а ещё точнее к мадемуазель Дюваль, господин Шульц галантно поцеловал у неё ручку.
Как изволили почивать, дорогая Луиза? интересуется.
Да ничего, отвечает Егор. Нормально.
А господин Шульц руки́ Егоровой не отпускает, девичьи пальчики поглаживает.
А я за вами, мурлычет. Окажите честь, отужинайте со мной И вдруг хвать Сладкосолева за сиськи! И ну их мять!
Но! но! но! возмущённо занокал Егор от подобного обращения.
Мадемуазель Дюваль Луиза Лизанька лихорадочно бормочет господин Шульц, покрывая страстными поцелуями Сладкосолевское лицо. Прошу у-мо-ля-ю одну ночь
И, не дав Егору опомниться, подхватил его на руки и понёс к дверям Довольно долго тащил он Сладкосолева узким и длинным коридором, затем надавил на выступ в стене, стена отъехала, и они очутились в опочивальне.
Господин Шульц из хрустального графинчика в хрустальную же рюмочку винца налил.
Отведайте, Лизанька. протягивает рюмашку Егору. Ваше любимое. Бургундское.
Сладкосолев отведал. Честно сказать, так себе. Слабенькое. То ли дело первачок.
А господин Шульц мягко, но настойчиво уже тянет Егора к кровати.
Лизунчик, страстно шепчет, вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.
Понял тут Егор, что ежели он и далее будет хранить своё инкогнито, то господин Шульц его, пожалуй, и Сладкосолева аж в жар бросило. Этого ещё не хватало, думает, не ровён час и рожать придётся.
Вы же обещали, Луиза, прямо-таки сгорает от похоти господин Шульц, обещали
Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, холодно промолвил Егор. Не выдумывайте.
Господин Шульц резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.
Егор?! вскричал. Ты что ль?!
Я, отвечает Сладкосолев.
Тут господин Шульц как примется хохотать. Хохочет и хохочет На кровать от смеха повалился, слёзы из глаз ручьями бегут.
Ой, не могу! ухахатывается.
Вам-то смешочки Егор тяжко вздыхает. А мне каково? Даже по нужде теперь по-нормальному не сходить.
Отсмеялся наконец господин Шульц и сигару закурил.
Не переживайте, Егор, попыхивает. Знаете, что гласит восточная мудрость: «Женщина, не печалься, что ты женщина, ибо в следующей жизни станешь мужчиной. Мужчина, не радуйся, что ты мужчина, ибо в следующей жизни станешь женщиной».
Чё-то я вас не понимаю, пожимает девичьими плечами Сладкосолев.
А я сейчас объясню, говорит господин Шульц и объясняет: Многие люди помнят свои прошлые жизни. Вы же, как это ни странно, помните свою будущую жизнь. Короче, французская балерина Луиза Дюваль в следующей жизни станет русским трактористом Егором Сладкосолевым. Уяснила, Лизавета?.. игриво ущипнул господин Шульц Егора за щёчку.
Ни-чё Егор не уяснил.
А как же вы? спрашивает. Вы вон как были мужиком, так мужиком и остались.
Я это совсем другое дело, отвечает господин Шульц. Я, если хотите знать, вообще не человек.
А кто же вы? недоумевает Сладкосолев. Скунс что ли?
И не скунс Господин Шульц помолчал немного и прибавил значительно: Помните чёрного кота с подпалинами из своего сна?
Егор насторожился.
Ну?
Баранки гну Вот и подумайте на досуге своей господин Шульц по Егорову лбу пальцем указательным постучал, жопой.
Сладкосолев принюхался и прислушался.
Горелым пахнет, сказывает. И будто кричит кто.
Плотные занавески на окнах заалели. Господин Шульц их в сторону отдёрнул. А за окнами всё пылает!.. И пристройка, и амбары, и конюшня А по двору в зареве пожарища чьи-то тени мечутся.
Что такое?.. растерялся господин Шульц.
А вот это уже я вам объясню, говорит Егор, ощущая в душе странное удовлетворение. Крестьяне вам красного петуха пустили! Ну, держитеся, господин Шульц! Счас они с вилами заявятся!
И точно. Двери распахнулись, и в опочивальню ворвались бородатые мужики с вилами, топорами и дико горящими глазами.
Ага-а! заорали, вот ты иде, колдун проклятый, с ведьмакой-полюбовницей!
Господа! Господа! заверещал господин Шульц.
Тут ему «господа» острые вилы в живот и воткнули. А вслед за этим и Сладкосолева рубанули топором по прелестной французской головке.
7
На сей раз очнулся Егор в общественном туалете, на полу Поднялся Сладкосолев, оглядел себя. Бродяга бродягой. Одежда на нём вся как с помойки рваная, грязная Голова гудит, будто по ней обухом вдарили (впрочем, так ведь оно, по сути, и было). Вышел Егор на улицу, смотрит а он снова в Бежецке, куда год назад на базар ездил, бычка Степана продавать. И так же электричка стоит на Сонково. Сел Сладкосолев в вагон. Билет, конечно, не взял, на какие шиши?.. Вскоре поехали.
Напротив Сладкосолева опустилась на скамейку тётка с авоськами и сумками. Здоровенная, грудастая, чем-то Егорову жену Нюру напоминает Сладкосолев, чтоб с тёткой глазами не встречаться, в пол уставился. Неудобно ему от своего бомжеского вида.
Смотрит: а на полу билет валяется. Егор ногой его к себе подвинул и, наклонившись, поднял. И как раз во́время.
Билеты, билеты проверяют, тревожно пронеслось по вагону. Разговоры разом стихли, даже дети малые и те примолкли Все чего-то ждут. Чего?.. недоумевает Сладкосолев. Ко всему прочему ещё и электричка остановилась. Прямо в чистом поле. Дверь в вагон отворилась, и вошли два контролёра молодые ребята в чёрной форме и с короткоствольными автоматами.
Прошу приготовить проездные документы, вежливо сказал один.
И пошли по проходу. А тишина в вагоне стоит, прямо как на кладбище.
Ваш билет, мужчина, обратился контролёр к Сладкосолеву.
Егор показал. Контролёр повернулся к грудастой тётке.
Ваш билет, женщина.
Тётка полезла за билетом в карман линялой кофты не нашла, сунула руку в другой карман тоже нет. Лицо её жалко исказилось.
Я брала, брала умоляюще смотрела она на мальчишку-контролёра.
Да вы не волнуйтесь, успокоил её тот. Поищи́те в сумке. Я подожду.
Тётка принялась лихорадочно рыться во всех своих сумках и авоськах. Билет не находился.
Да брала же я! голос её истерично звенел. Вот те крест, брала!
Ну что вы так нервничаете, сказал контролёр. Давайте я вам помогу. И он, подхватив тёткины вещи, пошёл по проходу.
Тётка потерянно поплелась следом.
Брала я брала обращала она зарёванное лицо к пассажирам. Все молча отворачивались.
«Что за хрень?» не понимает Сладкосолев. Отдать что ли бабе её билет? Ишь как убивается Кроме Егоровой соседки контролёры выявили ещё трёх безбилетников: двух девочек-близняшек и глубокого старика. Вывели они их из вагона в чисто поле, поставили в ряд и расстреляли.
Электричка, дав короткий гудок, снова тронулась. Напряжение в вагоне схлынуло. Все разом заговорили Один только Егор сидит, как будто язык проглотил. Весь ошарашенный и огорошенный.
Не́чего и говорить, что в Сонково Сладкосолев первым делом напобирался Христа ради на автобусный билет и только после этого поехал в Хлевное. За грязными окнами автобуса потянулись родные места. Егор как-то враз и успокоился. А к родному дому подходил, предвкушая, как он уткнётся носом в мягкие Нюрины груди Открыл Сладкосолев дверь, вошёл глядь! а на лавке сидит безобразная старуха с чёрным котом на коленях С тем самым