Отчего же? Надеюсь, вы не по собственному опыту говорите это? сказал Александр, глядя вокруг себя.
Дельно замечено. Точно, я хорошо обставлен, и дела мои недурны. Но, сколько я посмотрю, ты и я большая разница.
Я никак не смею сравнивать себя с вами
Не в том дело; ты, может быть, вдесятеро умнее и лучше меня да у тебя, кажется, натура не такая, чтоб поддалась новому порядку; а тамошний порядок ой, ой! Ты, вон, изнежен и избалован матерью; где тебе выдержать всё, что я выдержал? Ты, должно быть, мечтатель, а мечтать здесь некогда; подобные нам ездят сюда дело делать.
Может быть, я в состоянии что-нибудь сделать, если вы не оставите меня вашими советами и опытностью
Советовать боюсь. Я не ручаюсь за твою деревенскую натуру: выйдет вздор станешь пенять на меня; а мнение своё сказать, изволь не отказываюсь, ты слушай или не слушай, как хочешь. Да нет! я не надеюсь на удачу. У вас там свой взгляд на жизнь: как переработаешь его? Вы помешались на любви, на дружбе, да на прелестях жизни, на счастье; думают, что жизнь только в этом и состоит: ах да ох! Плачут, хнычут да любезничают, а дела не делают как я отучу тебя от всего этого? мудрёно!
Я постараюсь, дядюшка, приноровиться к современным понятиям. Уже сегодня, глядя на эти огромные здания, на корабли, принёсшие нам дары дальних стран, я подумал об успехах современного человечества, я понял волнение этой разумно-деятельной толпы, готов слиться с нею
Пётр Иваныч при этом монологе значительно поднял брови и пристально посмотрел на племянника. Тот остановился.
Дело, кажется, простое, сказал дядя, а они бог знает что заберут в голову «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком, верил бы в вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
Как, дядюшка, разве дружба и любовь эти священные и высокие чувства, упавшие как будто ненарочно с неба в земную грязь
Что?
Александр замолчал.
«Любовь и дружба в грязь упали»! Ну, как ты этак здесь брякнешь?
Разве они не те же и здесь, как там? хочу я сказать.
Есть и здесь любовь и дружба, где нет этого добра? только не такая, как там, у вас; со временем увидишь сам Ты прежде всего забудь эти священные да небесные чувства, а приглядывайся к делу так, проще, как оно есть, право, лучше, будешь и говорить проще. Впрочем, это не моё дело. Ты приехал сюда, не ворочаться же назад: если не найдёшь, чего искал, пеняй на себя. Я предупрежу тебя, что хорошо, по моему мнению, что дурно, а там, как хочешь Попробуем, может быть, удастся что-нибудь из тебя сделать. Да! матушка просила снабжать тебя деньгами Знаешь, что я тебе скажу: не проси у меня их: это всегда нарушает доброе согласие между порядочными людьми. Впрочем, не думай, чтоб я тебе отказывал: нет, если придётся так, что другого средства не будет, так ты, нечего делать, обратись ко мне Всё у дяди лучше взять, чем у чужого, по крайней мере без процентов. Да чтоб не прибегать к этой крайности, я тебе поскорей найду место, чтоб ты мог доставать деньги. Ну, до свиданья. Заходи поутру, мы переговорим, что и как начать.
Александр Федорыч пошёл домой.
Послушай, не хочешь ли ты поужинать? сказал Пётр Иваныч ему вслед.
Да, дядюшка я бы, пожалуй
У меня ничего нет.
Александр молчал. «Зачем же это обязательное предложение?» думал он.
Стола я дома не держу, а трактиры теперь заперты, продолжал дядя. Вот тебе и урок на первый случай привыкай. У вас встают и ложатся по солнцу, едят, пьют, когда велит природа; холодно, так наденут себе шапку с наушниками, да и знать ничего не хотят; светло так день, темно так ночь. У тебя вон слипаются глаза, а я ещё за работу сяду: к концу месяца надо счёты свести. Дышите вы там круглый год свежим воздухом, а здесь и это удовольствие стоит денег и всё так! совершенные антиподы! Здесь вот и не ужинают, особенно на свой счёт, и на мой тоже. Это тебе даже полезно: не станешь стонать и метаться по ночам, а крестить мне тебя некогда.
К этому, дядюшка, легко привыкнуть
Хорошо, если так. А у вас всё ещё по-старому: можно прийти в гости ночью и сейчас ужин состряпают?
Что ж, дядюшка, надеюсь этой черты порицать нельзя. Добродетель русских
Полно! какая тут добродетель. От скуки там всякому мерзавцу рады: «Милости просим, кушай, сколько хочешь, только займи как-нибудь нашу праздность, помоги убить время да дай взглянуть на тебя всё-таки что-нибудь новое; а кушанья не пожалеем это нам здесь ровно ничего не стоит» Препротивная добродетель!
Так Александр лёг спать и старался разгадать, что за человек его дядя. Он припомнил весь разговор; многого не понял, другому не совсем верил.
«Нехорошо говорю! думал он, любовь и дружба не вечны? не смеётся ли надо мною дядюшка? Неужели здесь такой порядок? Что же Софье и нравилось во мне особенно, как не дар слова? А любовь её неужели не вечна?.. И неужели здесь в самом деле не ужинают?»
Он ещё долго ворочался в постели: голова, полная тревожных мыслей, и пустой желудок не давали ему спать.
Прошло недели две.
Пётр Иваныч день ото дня становился довольнее своим племянником.
У него есть такт, говорил он одному своему компаниону по заводу, чего бы я никак не ожидал от деревенского мальчика. Он не навязывается, не ходит ко мне без зову; и когда заметит, что он лишний, тотчас уйдёт; и денег не просит: он малый покойный. Есть странности лезет целоваться, говорит, как семинарист ну, да от этого отвыкнет; и то хорошо, что он не сел мне на шею.
Есть состояние? спросил тот.
Нет; каких-нибудь сто душонок.
Есть состояние? спросил тот.
Нет; каких-нибудь сто душонок.
Что ж! если есть способности, так он пойдёт здесь ведь и вы не с большего начали, а вот, слава богу
Нет! куда! ничего не сделает. Эта глупая восторженность никуда не годится, ах да ох! не привыкнет он к здешнему порядку: где ему сделать карьеру! напрасно приезжал ну, это уж его дело.
Александр долгом считал любить дядю, но никак не мог привыкнуть к его характеру и образу мыслей.
«Дядюшка у меня, кажется, добрый человек, писал он в одно утро к Поспелову, очень умён, только человек весьма прозаический, вечно в делах, в расчётах Дух его будто прикован к земле и никогда не возносится до чистого, изолированного от земных дрязгов созерцания явлений духовной природы человека. Небо у него неразрывно связано с землёй, и мы с ним, кажется, никогда совершенно не сольёмся душами. Едучи сюда, я думал, что он, как дядя, даст мне место в сердце, согреет меня в здешней холодной толпе горячими объятьями дружбы; а дружба, ты знаешь, второе провиденье! Но и он есть не что иное, как выражение этой толпы. Я думал делить с ним вместе время, не расставаться ни на минуту, но что встретил? холодные советы, которые он называет дельными; но пусть они лучше будут недельны, но полны тёплого, сердечного участия. Он горд не горд, но враг всяких искренних излияний; мы не обедаем, не ужинаем вместе, никуда не ездим. Приехав, он никогда не расскажет, где был, что делал, и никогда также не говорит, куда едет и зачем, кто у него знакомые, нравится ему что, нет ли, как он проводит время. Никогда не сердит особенно, ни ласков, ни печален, ни весел. Сердцу его чужды все порывы любви, дружбы, все стремления к прекрасному. Часто говоришь, и говоришь как вдохновенный пророк, почти как наш великий, незабвенный Иван Семеныч, когда он, помнишь, гремел с кафедры, а мы трепетали в восторге от его огненного взора и слова; а дядюшка? слушает, подняв брови, и смотрит престранно, или засмеётся как-то по-своему, таким смехом, который леденит у меня кровь, и прощай, вдохновение! Я иногда вижу в нём как будто пушкинского демона[5] Не верит он любви, и проч., говорит, что счастья нет, что его никто и не обещал, а что есть просто жизнь, разделяющаяся поровну на добро и зло, на удовольствие, удачу, здоровье, покой, потом на неудовольствие, неудачу, беспокойство, болезни и проч., что на всё на это надо смотреть просто, не забирать себе в голову бесполезных каково? бесполезных! вопросов о том, зачем мы созданы да к чему стремимся, что это не наша забота и что от этого мы не видим, что у нас под носои, и не делаем своего дела только и слышишь о деле! В нём не отличишь, находится ли он под влиянием какого-нибудь наслаждения или прозаического дела: и за счётами, и в театре, всё одинаков; сильных впечатлений не знает и, кажется, не любит изящного: оно чуждо душе его; я думаю, он не читал даже Пушкина»
Пётр Иваныч неожиданно явился в комнату племянника и застал его за письмом.
Я пришёл посмотреть, как ты тут устроился, сказал дядя, и поговорить о деле.
Александр вскочил и проворно что-то прикрыл рукой.
Спрячь, спрячь свой секрет, сказал Пётр Иваныч, я отвернусь. Ну, спрятал? А это что выпало? что это такое?
Это, дядюшка, ничего начал было Александр, но смешался и замолчал.
Кажется, волосы! Подлинно ничего! уж я видел одно, так покажи и то, что спрятал в руке.
Александр, точно уличённый школьник, невольно разжал руку и показал кольцо.
Что это? откуда? спросил Пётр Иваныч.
Это, дядюшка, вещественные знаки невещественных отношений
Что? что? дай-ка сюда эти знаки.
Это залоги
Верно, из деревни привёз?
От Софьи, дядюшка, на память при прощанье
Так и есть. И это ты вёз за тысячу пятьсот вёрст?
Дядя покачал головой.
Лучше бы ты привёз ещё мешок сушёной малины: ту, по крайней мере, в лавочку сбыли, а эти залоги
Он рассматривал то волосы, то колечко; волосы понюхал, а колечко взвесил на руке. Потом взял бумажку со стола, завернул в неё оба знака, сжал всё это в компактный комок и бац в окно.
Дядюшка! неистово закричал Александр, схватив его за руку, но поздно: комок перелетел через угол соседней крыши, упал в канал, на край барки с кирпичами, отскочил и прыгнул в воду.
Александр молча, с выражением горького упрёка, смотрел на дядю.
Дядюшка! повторил он.
Александр молча, с выражением горького упрёка, смотрел на дядю.
Дядюшка! повторил он.
Что?
Как назвать ваш поступок?