Пацан все никак не хотел уйти. Возможно, он возомнил, что попал в пещеру Алладина и хотел унести еще больше сокровищ.
Мужик! он уже не стеснялся в выражениях, отвали-ка на пивко пару червонцев!
Нет, Прямой не рассердился, он бы, конечно, дал, и даже уже потянулся за бумажником, только в расстроенной его голове вдруг что-то наконец связалось в единую нить, он резко встал, запихнув бумажник обратно в карман; на секунду, ища опоры, ухватил малолетку за плечо, потом легко оттолкнул его в сторону и пошел по склону вверх мимо детской библиотеки, к Ново-Вознесенскому храму. Пацан оцепенел, его плечо, будто побывавшее в железных тисках, онемело, и он тяжело дышал, представляя, чем на самом деле все это могло для него завершиться
С улицы Некрасова Прямой свернул на Советскую в сторону Троицкого Собора. Понемногу он приходил-таки в себя. «Что это было? Сон? Галлюцинация?» он прокручивал в голове варианты, но перед глазами его и теперь все еще стоял Павел Иванович в распахнутом плаще, обнажавшим нечто чудовищное А зловоние Оно словно прилипло к нему и по-прежнему не давало возможности перевести дух, то и дело вызывая рвотные спазмы. Он совершенно не мог ничего придумать. Ничего! Он не знал, что и как делать. Прав был злосчастный Павел Иванович, трижды прав! «Он сказал, что скоро и я Так значит, и я тоже? Умру? Убьют? Как же быть?.. Господи!» Сколько же он видел всевозможных фильмов про мертвецов, но едва ли когда испытал даже легкое подобие страха. Но ужас, оказывается, возможен, и этот ужас Павел Иванович Глушков
Прямой вышел на Ольгинский мост и достиг уже середины, когда вдруг перед ним, завизжав тормозами, остановилась двигавшаяся на встречу синяя пятьсот двадцатая «БМВ». Через пару секунд Прямой сидел в салоне, а машина сорвалась с места. За рулем «бимера» был Гриша Функ корешок и брателло. Немного растерянно он рассматривал Прямого и, наконец, спросил:
Что это у тебя с башкой, Прямой?
Не понял?
Ну, белый ты весь, как лунь. Покрасился? Я еле узнал, в натуре.
Почему белый? Прямой повернул к себе зеркало заднего вида, посмотрел и растерянно взъерошил волосы. Да Все ништяк, покрасил Так надо.
Ну, раз надо ладно. Давай о деле Гриша достал какую-то свернутую бумаженцию и протянул Прямому, Как только ты позвонил, я навел справки: вот имена и кликухи тех, из приезжей бригады. Только они не питерские, они залетные с Поволжья откуда-то. И дело с ними темное.
А ты помнишь Павла Ивановича Глушкова? перебил вдруг его Прямой.
Глушкова? удивился Гриша. Причем тут Глушков? Ну, помню, кто его не знал? Так вот, машины у них, в натуре, питерские два «джипаря». Только это не их тачки. Им их выдали, причем в Москве, и послали к нам. Кто послал выясняю, а зачем похоже они и сами точно не въезжают, бурагозят пока по кабакам. Витя Скок среди них есть, но он так себе, даже не бригадир пехота. Не мог он тебе предъявы делать. Не тот уровень. Похоже, разводят тебя, Прямой, и разводят круто. Есть кое-какие соображения возможно это чехи1. Им хладокомбинат нужен, чтобы азеров подмять, им много чего нужно Не понятно пока, что готовится, но нужно быть начеку. Ты сам-то, что думаешь, а, Прямой?
Я-я? задумчиво протянул Прямой. Я, знаешь, тут Павла Ивановича сегодня видел, в парке у детской библиотеки. На горочке мы с ним посидели, так, о том, о сем поговорили
У тебя чего, крыша поехала? Тебя на Луну вот-вот зашлют, а ты мозги мне компостируешь?
Про Луну Пал Иванович говорил, мол, скоро задумчиво начал Прямой, но вдруг оборвал себя, Постой, тормозни
Они ехали по Советской, и справа завиделась боярская шапка купола Успенской с Полонища церкви. Гриша притормозил у магазина на углу Советской и спускающейся вниз к реке Георгиевской улиц. Прямой вышел и неспешно пошел к храму. Неспешно, потому что и сам не знал, с какой целью туда идет. Он посмотрел в перспективу улицы, где открывалась река; на молчаливо-пустынную сейчас школу, бывшую мужскую гимназию и отчего-то подумал: «А ведь раньше, мать говорила, тут ходили трамваи» А еще раньше, много раньше, это место называлось взвозом, и тут от реки поднималась длиннющая вереница телег и возов, с Георгиевской сворачивающих на Великолукскую и разъезжающихся по всему городу
Он поднялся на высокую паперть и застыл у массивных дверей. Мысли в голове спутались, и ум слабыми своими ручонками безуспешно пытался распутать этот клубок; вроде бы брезжило что-то, почти понятное, но далеко, не дотянуться «Надо войти. Потом что-то сделать, что-то важное Что?» Он уже ухватился за тяжелую бронзовую рукоять, но вдруг ощутил, исходящий от себя смрад, тот самый, давешний, из парка подарок от Павла Ивановича. Потянуло на рвоту: «Куда же с таким зловонием?» Пальцы его медленно разжимались, и от них к тусклой бронзе будто тянулись невидимые упругие нити, не дающие совсем отнять руку. Что-то внутри него протестовало и требовало: «Войди! Войди!» Но нити, не выдержав, лопнули, и рука бессильно опустилась. Все было кончено: ничто больше не держало его здесь. Дверь неожиданно распахнулась, и из храма вышел худощавый молодой человек. Он посмотрел на застывшего столбом Прямого и, не закрывая дверь, спросил:
Вы в храм, к батюшке? Он в алтаре. Позвать?
Нет, помотал головой Прямой, не надо. В другой раз.
Сергей! окликнули молодого человека из храма, Сергей! Ты забыл пакет.
Сейчас, молодой человек еще раз взглянул на Прямого и, извинительно кивнув головой, скрылся за дверью.
«Тезка, подумал, возвращаясь к ожидающему его «бимеру» Прямой, Серега, как я»
Он уже вывернул из-за угла хлебного магазина, и до машины оставалось всего метров десять, когда, обогнув их «бимер» и перекрыв ему ход, к поребрику, взвизгнув тормозами, припарковался УАЗик-»буханка». Задние двери его сразу же распахнулись, и оттуда загромыхали выстрелы. Стрелял некто с лицом, по-киношному закрытым маской, с прорезями для глаз; бил в упор, в лобовое стекло «бимера», не жалея патронов. Все это Прямой разглядел прежде, чем откатился обратно за угол. Нет, не фраером был Сережа Прямой. Мозг его заработал четко и расчетливо. Он вломился в магазин и, перескочив через прилавок, рванулся к рабочему выходу во двор. Продавщица еще лишь раскрывала рот, что бы крикнуть, а он уже был снаружи, во дворе, и бежал к проходному подъезду. Проскочив темный вонючий коридор, он осторожно выглянул через чуть приоткрытую дверь. «Буханка» уже отъезжала, но он различил то, что и требовалось лицо водителя, явно кавказское, второй рядом был в маске. Прямой зафиксировал в памяти номер, уже понимая, что это-то наверняка бесполезно. УАЗик, виляя задом, умчался в сторону площади «Победа», а Прямой, ожидая худшего, подошел к дымящемуся «Бимеру». Лобовое стекло побелело от трещин, разбегавшихся в стороны от пулевых отверстий, дверь была полуоткрыта и на улицу, касаясь асфальта, свисала рука Гриши Функа. Он был мертв, темная кровь заливала дорогу, и Прямой отметил, что как минимум две пули попали в голову. Профессионалы! Похоже, прав был Гриша чехи! Он повернулся, и тут же заметил у стены, с раскинутыми вширь ногами неуклюже сидящего человека, похоже, мертвого, в черных джинсах и черной же расстегнутой до пупа рубахе. Шею убитого широким кольцом охватывала массивная золотая цепь, а голова была упакована в маску с прорезями. Рядом с убитым валялся АКМ. «А этого кто?» успел подумать Прямой, прежде чем шагнул к трупу и потянул вверх край маски. Лицо было незнакомое и явно славянское. Но у Гриши не могло быть пушки. Никак! Гриша был не боевиком, скорее доктором2 без практики, хотя и весьма авторитетным.
Собирались люди, и пора было по-тихому сваливать. «Откуда сразу столько народа?» удивился Прямой, протискиваясь наружу сквозь все прибывавшую толпу.
Да их человек десять было! орал какой-то нетрезвый мужик в синей майке. Я из окна видел, они разбежались, кто куда, и все шмоляли из пушек.
Да не десять, не ври, перебила его полная гражданка с большой продуктовой сумкой, я напротив, у гастронома была и видела все, как было: человека два-три на двух машинах, иномарках. А из этой машины выскочил один и этого, что валяется, прибил, а сам убег. А те уехали
С включенной сиреной подъехал милицейский УАЗик, и тут же два «жигуленка»; за ними РАФик бесполезной уже «скорой помощи».
«Будет ментам работы с очевидцами, размышлял Прямой, долго придется концы мотать, ну, и хрен бы с ними» Надо было забрать машину: на «мерине»3 куда сподручней. Братву собирать надо пробить ситуацию через своих в конторе доставать от оружейника арсенал. Надо, надо Голова шла кругом, и изрядно подкручивал ее злосчастный Павел Иванович, никак не желающий убираться в свое небытие, и все маячащий пред глазами. «Уйди, Паша, не до тебя! взмолился Прямой. Потом разберемся с тобой, потом». Итак, чехи и кто-то с ними. Кто? Кто-то из наших? Из конторы?
Он уже поравнялся с гастрономом, в просторечии именуемом «Петух», и перешел на другую сторону улицы к извечно стоящему здесь дощатому забору, за которым укрывались странные старинные палаты купцов Подзноевых. Странные, потому что реставрировались без видимых результатов, невесть сколько лет, возможно, что и с самого восемнадцатого века, когда по роковому стечению обстоятельств были выстроены рядом с другими палатами именитого купца Поганкина. Наверное, из-за этой ошибки два столетия спустя все отпускаемые на реставрацию деньги уходили на более значимого соседа Поганкина. Дома же Подзноева превратились в эдакий раритетный долгострой, укрытый от горожан глухим забором. Около этого-то именно забора Прямой замедлил и еще раз обернулся на место давешней трагедии, когда вдруг из-за угла его кто-то тихо окликнул:
Эй, мил человек
* * *
Эй, мил человек! Подойди, будь ласков! позвал его кто-то из-за угла и помахал рукой.
Прямой сделал несколько шагов и оказался лицом к лицу с весьма странным субъектом. Небольшенького роста в затертом треухе, распахнутой брезентовой плащ-палатке, открывающей полосатый двубортный пиджак и старинные, бутылочками, армейские галифе, упрятанные в съеженные гармошкой яловые сапоги мужичок этот очень походил на гдовского партизана времен Великой Отечественной с фотографии в школьном музее, смотреть на которую Прямой очень любил в детстве. Но партизана особой цыганской бригады, если таковая имела место быть, поскольку мужичок этот был ни кто иной, как цыган лет шестидесяти, ко всему обладающий отличным золотозубым ртом, что обнаружилось, когда он улыбнулся и повторил свою просьбу: