Будь ласков, подойди, папа-Влада тебя хочет видеть. Очень просила. Подойди, мил человек, не обижай старого рома.
В другое время Прямой не задержался бы здесь и секунды. Может быть, он вообще не остановился бы рядом с подобной личностью. Но прежде он не встречался и с мертвым Глушковым Поэтому теперь молча поплелся за странным цыганом. Они свернули за угол забора, и пошли по Музейному переулку, удаляясь от Некрасова. В заборе наконец обозначились железные ворота, одна створка которых была чуть отодвинута. Они вошли во двор, густо заросший репейниками и лопухами. В самой его середке средь диких порослей, на фоне угрюмых известняковых стен бывшего купеческого дома, восседала старая цыганка. Издали она напоминала ром-бабу на прилавке кондитерской, только была необыкновенно лоскутно-пестрой. Она густо дымила папироской и, похоже, раскладывала карты на стоящем подле нее пустом ящике. Цыган забежал вперед и, склонившись, что-то ей зашептал. Она слушала, не поднимая головы, и кивала. А потом, когда Прямой был уже в двух шагах, посмотрела на него широко открытыми черными глазами, с неестественно раскаченными в ширь зрачками, словно после солидной дозы атропина. На Прямого повеяло чем-то чужим и враждебным, но очень отдаленно, поэтому это и не вызвало никаких защитных рефлексов.
Ну? сказал он и наклонил голову, рассматривая карты и тасующие их коричневые руки цыганки, сплошь унизанные перстнями. «Болты, похоже, фуфло, решил он, а пулемет ништяк». Карты действительно выглядели очень странными: таких прежде он никогда не видел. На некоторых были изображены люди в красочных старинных костюмах, на других целые группы людей и какие-то непонятные сцены.
Интересуетесь? хриплым низким голосом спросила цыганка. Это самые старинные карты на свете и самые таинственные в них все знание мира. Все! События всех времен! Вот и я! цыганка указала на одну из карт, на которой была изображена сидящая женщина в тиаре, испускающей лунное сияние. На коленях у нее лежала книга, а в левой руке ключ. Было что-то еще на заднем плане, но Прямой не сумел разобрать и только вновь повторил:
Ну? Что надо?
Грубые вы, фыркнула цыганка, может быть, я о важном хочу сказать, о женитьбе, например. Мы, цыгане, много чего знаем. Знаешь про нас?
Прямой не ответил, он сузил глаза и сделал вид, что собирается уходить. Но нет, он не ушел бы, не смог. Неизвестно по какой причине, но не ушел бы и все. Знала об этом и ворожея-цыганка, поэтому, не торопясь, продолжала:
Некогда в Великой Александрии в храме Сераписа, бога плодородия, повелителя стихий и властителя мира мертвых, хранились необъятные тайные знания, веками собираемые со времен Манефона многочисленными жрецами. Но храм однажды был разрушен людьми, для которых знание ничего не значило. Спасти удалось немногое. Но и это, что уцелело, велико это великая книга Тарот, которую мое племя, цыганское племя, носит по миру с тех пор. Мы не бродяги, и не безродные скитальцы, кем по невежеству считают нас варварские народы мы несчастные потомки великого племени хранителей Знания, сберегшие свой древний язык, магические способности и несущие потомкам безценное сокровище Тарот. Вот шут, цыганка указала на карту с фигурой в бубенчиках, в которой узнавался джокер. Шут, для которого шутовство просто тень, потому что он олицетворяет собой всю вселенную. И весь этот мир есть Марди Грас блеск божественных искр, разбросанных по одеянию шутов.
Цыганка хрипло рассмеялась, и Прямому показалось, что от нее-то как раз и посыпались те самые искры.
Папесса, то есть я, засипела она, восприемница жриц Кибеллы и носительница их знаний. Я погадаю тебе и открою все. Хочешь?
Прямому отчего-то стало страшно, но он затискал это чувство поглубже вовнутрь и бодро сказал:
Валяй, только базарь покороче, у меня времени в обрез.
Цыганка принялась быстро перекладывать карты с места на место, так что перед глазами у Прямого замелькали пестрые картинки: император, императрица, висельник, скелет, косящий головы, колесница и какой-то ужасный монстр с рогами, а цыганка Папесса все шевелила губами, пока на что-то рассердившись, не выдала вдруг длинную тираду на своем древнем наречии, тыча в карты унизанными перстнями пальцами. Она отбросила папироску и даже в сердцах плюнула на землю.
Нет, так не годится, они мешают возрастать деревьям Сефирот. проскрипела она. Убирайтесь в свою преисподнюю!
Кто мешает? глухо спросил Прямой.
Да мертвецы, раздраженно ответила Папесса, кто еще? Чего они к тебе увязались?
«Знает, она все знает!» Прямой похолодел, сердце его тревожно застучало. Да что это сегодня
Павел Иванович промямлил он. Павел Иванович. Это он!
Что? спросила Папесса и внимательно посмотрела на Прямого. Павел, говоришь, Иванович? Едва ли она покачала головой, я о тех, что встают из могил раньше оного трубного гласа, а им не положено
Так это и есть Павел Иванович, прервал Прямой, это он
Дался он тебе, махнула рукой Папесса, ладно, слушай
«Нет, она все знает», запаниковал Прямой и до боли стиснул зубы. Ему и нечего не оставалось, как слушать бред цыганки, порой вовсе не имеющий смысла и от того, наверное, проникающий в сознание лишь фрагментарно.
Ты им не верь, они хоть сраму не имут, но и правды не знают сипела цыганка, ты все правильно делаешь, только зря хочешь им верить компедиум вселенной насчет женитьбы точно тебе скажу будет модус операнди казенного дома никак тебе не миновать, если все составляющие должны соединиться через творение божественное и человеческое сознание соединяются в священном браке «Какая чушь, думал все время Прямой, Павел Иванович, цыганка, ее бред фуфло»
А о России ты как мыслишь? спросила вдруг цыганка хоть о чем-то понятном. Это ведь я о ней, это ей предстоит женитьба
Да не думаю я ничего, безразлично сказал Прямой, живу и все. Будет желание свалю. Но пока мне и здесь ништяк. А ты он решил вдруг грубым напором завершить дело, ты, старая, в натуре порожняк не гони и фуфло не толкай, говори дело, что про Павла Ивановича знаешь?
Да не думаю я ничего, безразлично сказал Прямой, живу и все. Будет желание свалю. Но пока мне и здесь ништяк. А ты он решил вдруг грубым напором завершить дело, ты, старая, в натуре порожняк не гони и фуфло не толкай, говори дело, что про Павла Ивановича знаешь?
Старуха улыбнулась, сверкнув золотыми фиксами, и покачала головой:
Ой-ой-ой, будет тебе болезный и дорога дальняя и пиковый интерес и известия нежданные, и дом казенный, но позиций не сдавай и сторублевками зря не кидайся не дело это. Будь, кем был спуска не давай и обид не прощай. Так-то. Скоро, может, и свидимся. А Иваныча твоего не знаю, много чего знаю, а его нет. Ступай, болезный, и ручку позолоти
«Врет, карга старая, окончательно уверился Прямой, наплела с три короба, а правды не сказала» Он кинул на ящик поверх непонятных разрисованных карт как раз сторублевку и, зло зыркнув глазами на цыгана, который все это время неподвижно стоял метрах в пяти поодаль, подался прочь, а Папесса закричала ему вслед:
Брачная церемония уже началась. Россия пройдет путем нового творения и соединится с древней мудростью Сераписа. Не опоздай
Но Прямой уже вышел за ворота. Тут будто кто-то встряхнул калейдоскоп, и узор в его голове мгновенно изменился: цыганка Папесса вместе цыганом-партизаном укатились в самую глубину сознания, и даже Павел Иванович перестал маячить, а сразу обрушились все разом проблемы предъява Скока, гибель Гриши Функа, чехи, его забытый «Мерседес»
* * *
Да, «Мерседес» Пора было садиться на колеса и что-то предпринимать. На углу Некрасова и Музейного переулка Прямой посмотрел в сторону еще дымящегося Гришиного «Бимера». Народа там не уменьшилось, но любопытных пооттеснили менты, ряды которых тоже пополнились. А «скорой» уже след простыл Он отвернулся и быстро зашагал к бывшему Дому политпроса. На углу остановился и оглядел стоянку. На ней было три машины: пустая светло-серая «Волга», его серебристый «мерин» и раздолбанный зеленый «каблук» с поднятым кверху капотом. Худощавый паренек в замызганной спецовке ходил кругами вокруг, помахивая разводным ключом. Зачем-то он то и дело постукивал по скатам, заглядывал под днище и пытался раскачивать кузов. Прямой насторожился и несколько минут рассматривал безтолкового юнца. Нет, этот поц и на драного кадета4 не потянет, решил он и медленным прогулочным шагом двинулся к «Мерседесу». Паренек даже не посмотрел в его сторону, он, явно нервничая, низко склонился к мотору и сильно колотил невесть куда разводным ключом. Худосочная спина его покосилась и будто подмаргивала смешно дергающейся правой лопаткой. Прямой, протянув руку, отключил сигнализацию и центральный замок и хотел уже сесть, когда его вдруг окликнули:
Дядь, помогите, это паренек обернулся к нему юной чумазой, едва не плачущей физиономией, бензопровод у меня, кажись, того, отказал.
Что? скривился Прямой. Как это отказал? Сломался? Потек?
Да нет, того, отказал, виновато улыбнулся паренек и обеими руками указал на двигатель, посмотрите
У Прямого как-то нехорошо екнуло сердце, по спине проскочила легкая дрожь. На понт берет? мелькнула мысль, но юное лицо молодого шофера смотрелось таким доверчивым и беззащитным, что он махнул рукой:
Ладно, показывай
Он подошел и склонился рядом с чумазым пареньком.
Вот! тот указал на какую-то грязную масляную трубку. Вот
И это было последнее, что увидел Прямой, прежде чем в глазах у него вспыхнули тысячи искр, и все поплыло, закрутилось, закружилось
* * *
Двумя часами раньше. Район Пскова Любятово
«Лей, ливень, не жалей» орал растекшийся в задымленном воздухе заведения искаженный голос. Казалось, над клубами сигаретного дыма завис сам неистовый певец и заклинает Небо послать живительной влаги. Но возможно, ему не хватало децибел или чего-то еще в общем ничего не менялось, если не считать некоторого искривления пространственно-временного континуума, рождающее ломаную перспективу зала и искажение лиц всех присутствующих. Хотя, к последнему певец, возможно, не был причастен
Заведение называлось «Ловушка для дяди Володи». Но почему-то сразу при входе, в маленьком фойе, вместо неведомого дяди Володи, посетителей сандалил со стены безумный взгляд фасеточных глаз огромного таракана, да так, что самые слабые впадали в столбняк. Возможно, это был последний взгляд последнего реликтового таракана перед тем, как его уловили этой самой ловушкой, безжалостно разделали и подали клиентам в качестве какого-нибудь экзотического блюда: к примеру, как тушеные «Blattella germanica» под соусом «Ткемали». Впрочем, клиенты тут бывали, как правило, тертые, их тараканом, даже самым реликтовым, не испугать.