Он просыпается, и на этот раз он уже не маленький мальчик Сережа он Сергей Григорьевич Прямков, по кличке Прямой, мужчина тридцати двух лет, русский, разведенный, судимый Он помнит, кто он но вот что с ним и где он находится это пока вопрос. Он пробует пошевелиться, но не может: похоже, что примотан чем-то к кровати. В голове шум, а во рту привкус какого-то лекарства. «Где я? В дурдоме?..» Темно. Нет, не в глазах это просто темно: может быть ночь, а может быть, в комнате нет окон, или они наглухо закрыты. «Слава Богу, есть о чем подумать. Что это? Я молюсь? Начнешь тут молиться, когда покойники наяву приходить станут» Вот теперь пошло, теперь он, действительно, начал вспоминать. Сначала мертвого Глушкова в парке, потом Гришу Функа, тоже мертвого: но от первого жуть, а второго просто жалко Парнишку шофера, будь он неладен «Фраернулся я, ох, фраернулся»
Он не спал, просто лежал и ждал. Что-то должно ведь быть дальше? Он уже понял, что в комнате не один: кто-то противно сопел и ворочался в углу. А темнота давила, она, как густой кисель набивалась в горло, мешала дышать. Страшно хотелось выплюнуть ее, но никак
И все-таки он задремал, потому что неожиданно увидел тонкие полоски света, обозначающие контуры нескольких завешенных чем-то окон, а это значит, что прежде была ночь, а теперь утро И сразу отлегло от сердца хоть что-то стало яснее
Через два часа он знал уже немного побольше. Чуть-чуть больше, но количество вопросов от этого почему-то только увеличилось. Итак, что ему известно наверняка? Он захвачен некими людьми для неких целей. Захвачен профессионально. Но это не менты. Иначе, почему он здесь, в какой-то старой избе, а не в изоляторе? И не бандитами, тем более чехами, скорее военными Нет, вероятно, это какая-то спецслужба: ФСБ, АБВГД, в конце концов, сейчас только ленивый не имеет своей спецслужбы
Два часа назад его поднял с кровати какой-то огромный мужик метра под два ростом. Он, Прямой метр восемьдесят пять и девяносто два килограмма в руках этого бугая был просто, как сноп соломы: мужик отцепил его от кровати, повертел, поставил на пол и жизнеутверждающе сказал:
Пойдем, Сергей Григорьевич, на двор делать пи-пи. Только не шали, могу нечаянно члены повредить!
При этом он приковал наручниками правую руку Прямого к своей левой лапе.
Где я? просипел слабым голосом Прямой.
Ну уж, все тебе сразу вынь да положь! Потерпи чуток. Лады? добродушно отрезал мужик.
Прямой про себя окрестил его Кабаном: больно тот был необъятен, толстошей и щетинист кабан и все тут, разве что не агрессивен. И даже после того, как Кабан отрекомендовался, Прямой оставил за ним прежнюю кличку.
Зови меня просто «сержант», сказал тот, когда они вернулись обратно, ты, я знаю, Сергей Григорьевич, а я, стало быть сержант. Лады?
Лады, пробубнил Прямой, и пошутил, только, в натуре, поскромничал, начальник, наверняка, старший сержант, а?
Кабан неожиданно дернул Прямого за прикованную правую руку, и тот ощутил исходившую от «сержанта» чудовищную кабанью мощь. «А ведь не соврал насчет «члены повредить», отметил для себя Прямой, ох, не соврал».
Пойдем, Сергей Григорьевич, на двор делать пи-пи. Только не шали, могу нечаянно члены повредить!
При этом он приковал наручниками правую руку Прямого к своей левой лапе.
Где я? просипел слабым голосом Прямой.
Ну уж, все тебе сразу вынь да положь! Потерпи чуток. Лады? добродушно отрезал мужик.
Прямой про себя окрестил его Кабаном: больно тот был необъятен, толстошей и щетинист кабан и все тут, разве что не агрессивен. И даже после того, как Кабан отрекомендовался, Прямой оставил за ним прежнюю кличку.
Зови меня просто «сержант», сказал тот, когда они вернулись обратно, ты, я знаю, Сергей Григорьевич, а я, стало быть сержант. Лады?
Лады, пробубнил Прямой, и пошутил, только, в натуре, поскромничал, начальник, наверняка, старший сержант, а?
Кабан неожиданно дернул Прямого за прикованную правую руку, и тот ощутил исходившую от «сержанта» чудовищную кабанью мощь. «А ведь не соврал насчет «члены повредить», отметил для себя Прямой, ох, не соврал».
«Итак, Кабан, и еще двое во дворе с «Кипарисами»5 в руках, мол, знай наших, делал Прямой мысленные зарубки на память. Должно быть, есть и еще. Ну, залетел, в натуре! Один Кабан стоит троих. Но, с другой стороны, пока еще рано делать выводы. Поживем увидим»
В доме Кабан пристегнул его браслетами к ручке привинченного к полу деревянного кресла, а сам занялся хозяйственными делами. Потешным было это зрелище: наблюдать за тем, как суетился он у кухонного стола, как дергался в его огромной лапе маленький кухонный ножик, как напряженно дрожали под ним половицы, и при всем этом слышать добродушное мурлыканье какого-то мотивчика.
Впрочем, обед вышел у Кабана неплохим. Они откушали, причем Прямой делал это одной рукой, так как Кабан наотрез отказался его отстегнуть. Не положено и все!
А тот матросик, полюбопытствовал Прямой, что меня ухайдакал, он тоже сержант, или как?
А ты сам у него и спроси, когда увидишь. Только особо с ним не шути. Не любит он, можно и нарваться.
От этого подростка? удивился Прямой. Ему ж не боле семнадцати.
Короче, рассердился Кабан, сам у него все и расспрашивай, а мне не положено. Лады?
Разговор после обеда что-то никак не клеился, они замолчали, и Прямой рассматривал свое вынужденное пристанище. Дом был в одну комнату квадратов на тридцать с печью посередине. На восточную и западную стороны выходило по одному окну, а на южную два. Сейчас окна были открыты для света, но все равно глаз дальше легких голубеньких занавесок, кокетливо скрывавших все, что вовне, не мог ничего разглядеть. У противоположной от него стены стоял длинный кухонный стол, около которого давеча вертелся Кабан; над ним самодельные полки с посудой, а справа, в углу, большая икона Святителя Николая, в покрытом копотью и пылью киоте. Ближе к его креслу большой обеденный стол и несколько стульев. По стенам три кровати: его, кабанья и незанятая, застеленная зеленым покрывалом. На стенах лохматились и пузырились грязные, в многолетних подтеках, неопределенного цвета, обои. И лишь печь совершенно не вписывалась в здешний неказистый интерьер. Была она выложена красивыми объемными керамическими блоками с орнаментами; на одну ее сторону выходила плита, на другую камин и небольшая лежанка; над каминной полкой высилось резное керамическое панно. Нет, совсем она здесь не вязалась, словно поставлена была по щучьему веленью, каким-то Емелей, лишенным наималейшего вкуса. Кабан, видно, догадавшись о чем думает пленник, спросил:
Что, нравится?
О чем вы, господин сержант?
Да о печке, вестимо, что тут еще может нравиться?
Ну, ничего себе бабенка.
Моя работа, Кабан простодушно улыбнулся, от начала и до конца. Прежнюю я разобрал от нее все равно прока никакого, дым один и соорудил эту. Прими к сведению, все сделано из старого кирпича, глины и цемента, потом покрашено краской, особым, конечно же, образом.
Ништяк, сержант, адресок оставь на будущее.
Шутник ты, махнул рукой Кабан, но было заметно, что похвала пришлась ему впору.
А ты не родственник тому самому печнику? полюбопытствовал Прямой.
Какому самому?
Ну, тому другу великого вождя. Помнишь: «Ленин и печник»?
Ай, да ну тебя
Слушай, сержант, продолжал ерничать Прямой, пытаясь узнать что-то еще, а зачем светомаскировка? Бомбят?
Но Кабана было не разговорить.
Но Кабана было не разговорить.
Не без этого, ответил он коротко, поживешь-увидишь.
Прямой прожил около часа и увидел, как в комнату вошел среднего роста худощавый светловолосый мужчина лет сорока пяти. Он отряхнул невидимую пылинку с бежевого джемпера и поздоровался:
Здравствуйте, Сергей Григорьевич.
Прямой демонстративно кивнул Кабану, мол, что молчишь, здороваются с тобой?
Сергей Григорьевич, светловолосый придвинул стул и уселся напротив, давайте будем серьезней. Я ваш новый следователь, Генрих Семенович, будем знакомы.
А старый как же? нашелся Прямой, Съехал? Жаль, такой был мужчина, настоящий полковник.
Приятно иметь с вами дело, Генрих Семенович улыбнулся, другие, признаться, в вашей ситуации выглядели более бледными.
Все ништяк, так же широко улябнулся Прямой, другие может и не гнили столько же по СИЗО. Я вашего брата повидал.
Об этом, Сергей Григорьевич, мы еще поговорим, вежливо прервал его следователь, а сейчас расскажите вот что. Что произошло с вашей головой?
Что? удивился Прямой, тут же вспомнив, что с этого же вопроса начал покойный Гриша Функ. Он и ответить попытался так же: Да покрасил и дело с концом.
Вы, уважаемый Сергей Григорьевич, следователь продолжал мило улыбался, выражаясь вашим языком, «не гоните порожняк».
Он достал блокнот и, указывая на покрытую каракулями страницу, сказал:
Вот, пожалуйста, вчера, двенадцатого июня, в четырнадцать двадцать три, вы, будучи нормальным шатеном, поставили свой автомобиль марки «Мерседес 230» на площадке у дома номер двадцать шесть по улице Советской и прошли в здание переговорного пункта, где сделали четыре звонка. Тексты разговоров прилагаются. Затем проследовали в Детский парк, в сторону туалетов, не доходя, повернули и остановились у летней эстрады. Потом присели на скамейку нет, простите на каменную ступень. И сидели Тут у нас маленький пробельчик вышел: неполадки с аппаратурой
Так что было дальше? заволновался Прямой, Ну присел я, а дальше?
Вам виднее, Сергей Григорьевич. Это ж вы присели? резонно возразил следователь.
Да не помню я, плохо мне стало Потом подошел Павел Иванович
Кто? резко выкрикнул следователь. Этого явно не значилось в его блокнотике. Еще раз: кто подошел, какой Павел Иванович?
Ну, Глушков, естественно, кто ж еще?
Не путайте следствие, не было никакого Павла Ивановича. Или это, по-вашему, пацана так звали?
Какого пацана? теперь удивился Прямой.
Ну, которому вы отдали зажигалку и сигареты?
А, так я их сам отдал? А я думал, что потерял. Этого не помню! Вот ведь лопухнулся пять тысяч баксов!
Пять тысяч?
Да зажигалка столько стоит, спецзаказ.
Зажигалку мы вернем, следователь подмигнул открывшему было рот Прямому, вернем, если конечно будете сотрудничать со следствием. Итак, продолжим. Вы просидели пять минут, добровольно отдали мальчишке свои курительные принадлежности, потом встали и пошли к зданию Мэрии. Но вот загвоздка: в это момент камера зафиксировала вас уже с белой головой! Понимаете суть проблемы? За пять минут до того вы пришли и сели на скамейку, фу ты, на ступень, нормальным шатеном. У нас отказала видеокамера, что ж, бывает и такое. Но вы через каких-то паршивых пять минут встали уже совершенно седым. Вот это уже трудно объяснить! Или я не прав? Кстати, ваши волосы отправили на анализ. Нормальная седина никакой краски! Вы стали седым, Сергей Григорьевич. Что же случилось за эти минуты?