А откуда ты это все знаешь? Ты ведь ничего не помнишь?
Сам не знаю, откуда. Вот знаю и все. Меня когда врач психиатр в больнице обследовал, тоже удивлялся: математику помню, слова и многие понятия помню, а события, со мной произошедшие нет. Мозг человеческий, сказал он мне, еще до конца не изучен. Так то!
Так ты что, серьезно курить бросишь? Не солидно будет. Тебя товарищи засмеют.
Не думаю, демонстративно почесал свой правый арбузоподобный кулак «Саня».
И то верно. Разве что за спиной, чтобы ты не слышал.
А на это мне наплевать с высоко вышки и растереть. Если ума у них нет пусть за спиной втихаря обсуждают. Буду я на мнение дураков внимание обращать. Обойдутся. Ты мне лучше скажи: тебе разве приятно было с «пепельницей» целоваться.
Да я как-то и не думала об этом. Целовалась с тобой и все. Ведь все мужики и парни курят. Что ж с этим поделаешь? Это как-то естественно. Батя мой с малолетства курит, все соседи-мужчины курят, на заводе, что рабочие, что инженеры тоже. Вот приличной девушке или женщине курить не положено: иначе сразу у окружающих мысли в голову лезут, что она или, так сказать, легкомысленная или мужеподобная.
Насчет курения понял. Но все равно не буду. Некурящего не выгонишь?
Нет, конечно, приластилась мягкой щекой к его плечу Клава. Я тебя никуда теперь не отпущу и никому не отдам. Не хочешь не кури. Может, это действительно будет лучше. И для меня тоже. Ну, что, Саня, отдохнул? Тогда пошли домой. Мне утром на работу, а тебе в поликлинику.
Когда у себя в комнате, потушив свет и раздевшись каждый у своего стула, они легли в общую кровать, смутно белеющую накрахмаленной простыней сквозь темноту (Клава в ночной сорочке, а «Саня» в длинных черных сатиновых трусах), все благие намерения Алексея Валентиновича не спать с чужой женщиной, были наголову разбиты доставшимся ему молодым телом Нефедова. Любопытная рука Клавы обнаружила у мужа привычную реакцию «кардана», и отговариваться нездоровьем дальше было бы просто глупо. Мысли о прежней жене и муки совести растворились без остатка в нахлынувшем естественном возбуждении.
Клава, шепотом спросил Алексей Валентинович, уже смирившийся с неизбежным, ты говорила, что мы с тобой детей пока не планируем. А как предохраняемся? Напомни, пожалуйста.
Глупенький, ласково обняла его уже скинувшая и сорочку горячая Клава, какие вопросы заботливые задаешь. Напоминаю: обычно ты просто вытаскиваешь свой «кардан» из меня раньше времени. Но сегодня и еще три дня, мы можем совсем об этом не заботиться У меня такой период что безопасно. Не забеременею.
Понял, печально вздохнул неизбежному «Саня»; выкинул из-под одеяла, промахнувшись мимо стула, последнюю деталь своего туалета и, как в сладкий омут, бросился в незнакомые жаркие объятия новоявленной молодой жены.
Этой ночью они взаимно удивляли и радовали друг друга: она молодым, статным и ласковым, хоть и не очень опытным в вопросах взаимного удовольствия телом; а он своим умением, почерпнутым в более просвещенном на эту тему времени. Сон еще не успел сморить их окончательно, как темная улица за окном внезапно осветилась фарами проезжающей машины, через открытую форточку пророкотал двигатель. Но машина не проехала мимо она остановилась прямо напротив их подъезда. Шофер выключил фары и заглушил двигатель. Излишне гулко в ночной тишине застучали железом бесцеремонно, без оглядки на спящих жильцов, захлопываемые дверцы. Кто-то прокурено прокашлялся и громко сплюнул. По асфальту самоуверенно протопали сапоги нескольких человек. Захрипела несмазанными петлями, а потом оглушительно грюкнула притянутая обратно витой пружиной дверь подъезда. Кто приехал, Алексей Валентинович догадался без объяснений. У обнявшихся супругов в унисон заколотились встревоженные сердца, сон исчез, как не бывало. В ночной тишине раздался приглушенный звонок. Максимов встрепенулся и невольно привстал.
Ложись, ложись, прошептала, с силой притягивая его обратно к себе Клава, это не нам звонят. Это на втором этаже. Под нами. Там семья профессора Лебедева живет. Они все четыре комнаты занимают. К ним это.
Это НКВД? все-таки уточнил шепотом вполне очевидное Алексей Валентинович.
Больше некому, горячим влажным шепотом прямо ему в ухо ответила Клава. Они А ты вспомнил?
Да, как-то само из памяти всплыло: НКВД, ночные аресты, враги народа А ты забоялась, что могут и к нам прийти?
Вроде, и не за что. Но Кто знает? Могли ведь и не именно к нам, а допустим, к нашим соседям по квартире.
А ты что, кого-то из наших соседей, которых ты сама назвала замечательными людьми, подозреваешь, что они могут быть врагами народа?
Да нет, Саня, я никого не подозреваю Я и сама ничего не понимаю, что последние годы в нашей стране и в Харькове происходит. Многих арестовали, на кого и подумать не могла. Некоторых я знала, как честных и вполне приличных людей Неужели все они так мастерски притворялись? Или это ошибки нелепые? Или враги в самом НКВД завелись?
А Лебедев, он кто? не ответил на Клавины вопросы Алексей Валентинович.
Профессор из механико-машиностроительного. Завкафедрой литейного дела. Я к нему на кафедру, как раз и поступила. Он мне тоже помогал готовиться, как и Чистяков Хороший, вежливый, умный, правда, из бывших. Еще при царе преподавать начал, говорят За что его?
Ладно, Клава, давай, на эту щекотливую тему мы с тобой поговорим завтра. Все равно сейчас ни в чем не разберемся. Засыпай. Работу твою пока никто еще не отменял.
Скоро доброе Клавино сердце стало биться реже, усталость взяла свое, и она тихонько засопела, прильнув к широкой груди «мужа». А «мужу» еще долго не спалось. Он все прислушивался к глухим, не разборчивым разговорам, падающим на пол вещам и тяжелым шагам в квартире под ними, где сейчас напрочь рушилась судьба всей семьи неизвестного ему профессора Лебедева. Еще ложась спать, профессор был уважаемым человеком, явно отмеченным за свои знания и какие-то достижения государством: отдельная четырехкомнатная квартира (когда большинство семей ютятся в коммуналках); наверняка, большой оклад и спецпаек в спецраспределителе; прочие блага, черт его знает какие (личная дача? машина? путевки в санатории и дома отдыха, куда большинству трудового народа путь заказан?). А теперь в недалеком будущем, и к бабке не ходи, лагерная пыль, если его вообще под расстрел подвести не планируют. И жена его, вполне возможно, пойдет за ним следом, как «член семьи врага народа». И дети, если они у них имеются. А если даже семью и не арестуют, то с Олимпа местного значения скинут. Как пить дать, скинут. Квартиру четырехкомнатную уплотнят: оставят Лебедевым одну или две комнаты и подселят соседей. Детей в школе, или где они пребывают по возрасту, будут заставлять отречься от отца вредителя или шпиона, если вообще, в случае ареста и матери тоже, не отошлют в детдом. В общем: «Слава великому Сталину за наше счастливое детство»!
Да-а С одной стороны, и фильмы довоенные не врали: радостный сегодня вечером народ по улицам, улыбаясь, прохаживался; а с другой, и перестроечные разоблачения насчет повальных «врагов народа» и ночных «черных воронков», тоже не шибко преувеличены. Правда, она, как всегда, где-то посередине
Проснувшись утром под настырное и противное дребезжание металлического будильника, подпрыгивающего на тумбочке возле кровати, Алексей Валентинович чрезмерно мощным хлопком доставшейся ему от прежнего обладателя тяжелой ладони едва не смял его в лепешку. В комнату даже через задернутые шторы уже вовсю пробивалось веселое летнее солнце. Алексей Валентинович впервые рассмотрел тело своей новой молодой жены при ярком свете, ночью он познакомился с ним только на ощупь. Тело было полноватым, с точки зрения модных худосочных тенденций конца ХХ и начала ХХI века, но совсем не рыхлым: беломраморное, пышное в нужных местах женственностью. И к его искреннему удивлению совсем не пахнущее потом, даже в области непривычно лохматых темных подмышек. Все внимательно рассмотренное обилие плоти так ему понравилось, что его теперешний молодой организм помимо воли снова соответственно отреагировал и он, уже совершенно не мучаясь совестью по поводу измены первой жене Лене, опять обнял нынешнюю жену Клаву и попытался продолжить с ней ночные удовольствия.
Сань, перестань, стала убирать его нахальные руки полусонная Клава, еще не успев открыть глаза. Я так на работу опоздаю. Потерпи до вечера. А вообще, распахнула она свои синие глазищи, ночью было что-то! Мне, Санечка, еще никогда так не было. Ты извини, но мне даже такая мысль постыдная ночью в голову приходила, что, мол, твоя потеря памяти имеет и оч-чень даже приятную сторону
Сань, перестань, стала убирать его нахальные руки полусонная Клава, еще не успев открыть глаза. Я так на работу опоздаю. Потерпи до вечера. А вообще, распахнула она свои синие глазищи, ночью было что-то! Мне, Санечка, еще никогда так не было. Ты извини, но мне даже такая мысль постыдная ночью в голову приходила, что, мол, твоя потеря памяти имеет и оч-чень даже приятную сторону
Я рад, тихонько засмеялся «Санечка». Память дело наживное, а так тебе теперь будет хоть каждую ночь. Обещаю! Ладно, Клавдия, уговорила встаем. Только еще один вопрос, возможно, глупый: а почему у тебя подмышки не пахнут ни чем, а у меня, хоть я их вчера и два раза с мылом мыл, все равно потом пованивают?
Ой, Сань, засмеялась Клава, ну у тебя и вопросы Квасцами я их протираю. Камень такой. В аптеке продается. Это меня еще моя бабушка научила. Квасцы, она говорила, всю заразу убивают и тогда пот ничем не пахнет, даже если потеешь. Многие женщины ими пользуются.
А я раньше не пользовался?
Нет, конечно. В смысле, под мышки ими не протирал. Ты квасцами только кровь себе останавливал, если во время бритья случайно резался. Они и для этого хороши. В каждой парикмахерской их держат.
Так я, выходит, все время козлом вонял?
Ну, почему же, козлом? Просто мужским потом пах, как и большинство мужиков и парней. Некоторые, правда, пытаются перебить этот свой естественный запах одеколоном. Но мне одеколон не нравится.
А ты со мной своими квасцами поделишься?
Ну, ты, муженек, и изменился после аварии: курить бросил для здоровья вредно и изо рта воняет, квасцы просишь подмышки тоже воняют. Прямо, барышней стал кисейной или, может быть, графом каким-нибудь из «бывших». Ладно, куда ж тебя теперь денешь? Бери вон в тумбочке, в красненькой мыльнице, прозрачный такой камень, пользуйся на здоровье. Ты его под краном вначале смочи и протирай, где тебе нужно, аристократ ты мой шоферский. Маникюр хоть делать не будешь?