И перед красотой казачки померкла красота молодой жены.
Ночью, лежа в постели, дремал Докшуко.
Вдруг скрипнула дверь, и кто-то тихо-тихо вошел в саклю.
Открыл глаза Докшуко и увидел: стояла казачка перед ним и все также смеялась.
И тихо поднялся он, осторожно переступая с ноги на ногу, приблизился к ней. И, как в те давно прошедшие ночи, сердце его часто билось и кровь приливала к вискам.
Он слышал ее дыхание и видел, как поднималась и опускалась ее молодая грудь. И сердце его затрепетало от радости, от такого счастья, какого он никогда не испытывал.
И вдруг он увидел, что красивое лицо казачки побледнело, а глаза плотно закрылись, и уже не стояла она перед ним, а лежала на песке почти обнаженная, бездыханная, истерзанная, и воды Баксана шумели, и видел он, как разбивались о камни его зеленые волны.
И глубокая тоска охватила его душу, и от боли, которой защемило его сердце, закрыл он глаза И когда потом открыл их, увидел перед собой Астемира. Стоял он с поникшей головой, смотрел на труп казачки, и слезы текли по его суровому лицу, и тихо, скорбно промолвил он:
Зачем убил девушку, проклятый братоубийца?
И охваченный ужасом, вскрикнул Докшуко, упал без чувств.
От этого крика проснулась жена, зажгла огонь и увидела, что муж лежит около двери лицом вниз.
Испугалась она и, не зная, что делать, громко заплакала.
Очнулся Докшуко.
Что с тобой случилось? Зачем ты лежишь около двери? спросила она.
Насильно засмеялся Докшуко.
Сон мне приснился: будто я в лесу за оленем гонялся, сказал он.
И поверила ему жена.
А днем Докшуко был молчалив, ушел в сад и стоял там, погруженный в глубокую думу.
Ночью ждал он казачку.
Жена позвала его, он не ответил, притворившись спящим.
Долго ждал, и не приходила казачка.
«Во сне видел я ее вчера», подумал он и вдруг услышал, как скрипнула дверь и кто-то вошел в саклю, приблизился к постели; чье-то дыхание на своем лице он почувствовал.
Будь проклят, братоубийца! кто-то прошептал ему на ухо и, громко стуча ногами, вышел из сакли, сильно хлопнув дверью.
Забился, застонал в тоске Докшуко, проснулся в темноте и услышал, что кто-то плакал тут же, около него.
Кто здесь? громко спросил он.
Поднялась жена, зажгла огонь, и увидел Докшуко, что лицо у нее было в слезах.
О чем ты плачешь? спросил он.
Помолчала она и потом, всхлипывая, проговорила:
Отпусти меня к отцу не могу жить с тобой
Отпусти меня к отцу не могу жить с тобой
Почему не можешь? спросил он.
К тебе по ночам шайтан приходит, ты разговариваешь с ним, кричишь Страшно мне Боюсь я тебя, сказала она.
Прикрикнул на нее Докшуко.
Не говори пустого, глупая женщина, сердито проговорил он. Я нездоров, поэтому и сон мой не спокоен
К мулле Куденету, ученому старику, пришел Докшуко.
Страшные видения, отец, посещают меня ночью, сказал он, умолчав об Астемире и казачке. Помоги, как избавиться от них.
Подумал мулла, сказал:
Двор, где стоит твоя сакля, проклятое место: страшное злодейское дело совершилось там, и кровь князя Астемира вопиет о мщении. Найди убийцу брата, отомсти за его кровь
Вздохнул Докшуко и заговорил тихо и смиренно:
Невозможно мне, отец, найти убийцу Астемира: кто знает, где он и где его искать?
Бог знает, кто убийца, и придет время, он найдет и жестоко накажет его, ответил мулла.
Амен, покорно проговорил Докшуко. Но, сказал он, как же, отец, помочь моему горю?
Попробуй перенести двор на другое место, посоветовал мулла.
Приказал Докшуко рабам перенести двор на крутой берег Баксана, а сам поехал в горы, в гости к чегемскому таубию[5].
Пробыл он два месяца в гостях, и за это время на новом месте была построена новая сакля. Возвратился домой он радостный и счастливый: ночные видения уже не посещали его.
А жена его печальна и молчалива была.
Настала ночь, лег спать Докшуко в новой сакле и скоро заснул, а глубокой ночью распахнулась дверь и вошли в саклю казачка, Астемир, Индрис.
И стал Астемир против Докшуко и, показывая на него рукой, проговорил:
Вот кто меня убил!
И потом все трое удалились, но казачка вернулась, заломила в отчаянии руки над головой и заплакала.
Проснулся Докшуко оттого, что свет блеснул ему в глаза.
Около него стояла жена, одетая так, как будто бы в дальнюю дорогу собралась она идти. С испугом и недоумением глянул он на нее, а она, не спуская с него глаз, проговорила громко:
Это ты, проклятый, князя Астемира убил!..
Не помня себя от ужаса, Докшуко вскочил с постели, бросился на двор, а со двора побежал в степь и скрылся в темноте
И с тех пор пропал Докшуко.
Слышите, как воет Баксан?
О, нет! Не Баксан это воет: братоубийца, проклятый Докшуко, бродит в темноте и громко стонет, и молит Бога о смерти.
Но вовек не будет ему смерти: пока светит солнце, пока люди живы, Докшуко будет терзаться за содеянное им злодеяние.
Звените, струны, звените тихою печалью минувших лет
Из книги «Легенды Кавказа»«Высоко вырос»
У одного из владетелей Кабарды, князя Борока, был человек, по имени Шогонтыж, смешной человечек, низкого роста, полный, с жирными лоснящимися щеками.
Как собака, он всюду ходил за князем, часто развлекал его веселыми рассказами и игрой на балалайке.
Носил он на поясе длинный кинжал и шашку, а когда был с князем в походе или набеге, то не выпускал из левой руки тугого лука, а за плечами у него торчал колчан со стрелами.
Воины князя втихомолку смеялись над ним.
Пустой человек! Какой он воин?! говорили они. Его дело князю кумган с водой подавать, а он зачем-то оружие на себя нацепил?
И правда, не был воином Шогонтыж: в разгар битвы он точно сквозь землю проваливался вместе со своею лошадью, но, как только воины князя одерживали победу, он откуда-то появлялся и, размахивая шашкой, с гиканьем скакал за убегавшим врагом.
И в это время, глядя на него, князь Борок весело смеялся.
Ах, Шогонтыж, Шогонтыж, говорил он ему, если бы Бог дал тебе большой рост, то ты один справился бы с моими врагами. Не правда ли?
А маленький человек, вместо ответа, поспешно брал балалайку и начинал воспевать подвиги князя и его воинов.
Был еще молод Шогонтыж и одинок, очень одинок: не было у него отца и матери, сестер и братьев, не было жены и близких друзей.
И как часто хотелось ему услышать теплое слово, испытать женскую ласку!
И увидел он раз девушку Санах, и полюбил ее, но сказать ей о своей любви не решался: боялся засмеет его девушка. Но подоспело время и сказал он.
На свадебные танцы собрались девушки, собрались юноши, и Шогонтыж был среди них.
Один юноша, усмехаясь, сказал ему:
Шогонтыж, и ты должен плясать
А ты думал, что я только смотреть буду! возразил Шогонтыж, и стал рядом с той девушкой, которую любил.
И когда под звуки зурны и хлопанье в ладоши юноши и девушки, взявшись за руки, пошли кругом, он тихо сказал ей:
Люблю тебя! Будь моей женой, калым за тебя большой приготовлю.
Улыбнулась она и, нагнувшись к нему, проговорила:
Я согласна быть твоей женой, но сперва вырасти выше всех!..
Кончились танцы; вышел Шогонтыж из круга, и тоска была у него в душе.
С тяжелой думой шел он по улице и вдруг услышал, что кто-то зовет его.
Поднял голову и увидел около полуразвалившейся сакленки женщину, старую ведьму Аминат.
Мудрая старуха была она: в народе говорили, что шайтан навещал ее, и от него она узнавала то, чего другим людям и ввек не узнать.
Ночной порой прокрадывались к ней женщины, приходили мужчины, и запиралась Аминат с ними в сакле, и рассказывала им, что ждало каждого из них в жизни. И один выходил из сакли радостный, а другой печальный.
Остановился Шогонтыж, спросил старуху:
Что надо тебе?
Зайди в саклю, будь гостем, сказала она.
Не могу, ответил он, иду по одному делу.
Зайди, поговорим об этом деле, промолвила старуха.
Подумал Шогонтыж и зашел в саклю, сел на скамейку перед очагом и рассказал, что случилось с ним на свадебных танцах.
Поджала тонкие и высохшие губы Аминат, подумала, покачала головой.
Потом сняла с полки пучок сухой травы, бросила его в очаг и зажгла.
Синим пламенем вспыхнула трава, а старуха глаз с огня не спускала и задумалась глубоко.
Вспыхнула последняя былинка и потухла, серый пепел остался от огня, а старуха стояла неподвижно.
Очнулась, вздохнула тяжело и сказала Шогонтыжу:
Ты вырастешь высоко, высоко, но девушка, которую ты любишь, не будет твоей женой. Теперь иди, ничего больше не скажу, прибавила она, когда Шогонтыж начал просить ее разъяснить, как это он вырастет. Иди, иди, я все сказала.
Вышел Шогонтыж из сакли, и еще тяжелее было у него на душе.
Два дня прошло. Рано утром, когда еще не все звезды погасли, на улицах аула затрубили звонкие военные трубы.
И, услышав их звук, воины поспешно покидали свои постели, одевались, хватали оружие, седлали коней.
Пыль тучей поднялась над аулом от скакавших на конях воинов, бежавших толпой остальных жителей, людским говором, шумом и конским ржаньем наполнились еще недавно спавшие и пустынные улицы.
А трубачи на белых конях носились из одного конца аула в другой и трубили, трубили.
Весь двор князя Борока и улица против него были запружены народом.
Что случилось? спрашивает каждый, и никто не мог ответить на этот вопрос.
Но вот вышел из сакли Борок, окруженный узденями, стал среди толпы и сделал знак рукой.
Шум и говор смолкли.
Воины! начал он. Месяц назад я послал к абадзехам тридцать храбрых джигитов для сбора дани. И вот теперь узнал, что абадзехи убили двадцать девять джигитов, а тридцатого отправили ко мне. Хотите его видеть?
Хотим! закричала толпа.
По знаку князя из сакли вышел человек и стал рядом с ним.
И страшен был он: губы, нос и уши были у него обрезаны, и стоял он среди толпы, оскалив зубы, смеялся молчаливым смехом смерти.
Гнев охватил воинов, и крикнули они, потрясая оружием:
Отомстим абадзехам! В поход, в поход! Веди нас, князь!
Три дня спустя, на заре ясного утра войско Борока выступило из аула.
Впереди ехал князь, окруженный свитой, а немного поодаль ехал Шогонтыж.
Не весел был маленький человек не пел песен, не играл на балалайке, опустил голову на грудь, задумался и был угрюм.
Удивлялись воины.
Что случилось с нашим «джигитом»? спрашивали одни из них. Все он молчит, все думает о чем-то Но о чем может думать такой пустой человек?
Другие, посмеиваясь, говорили:
Он обдумывает, как искуснее на абадзехов напасть.