Вот пришла настоящая весна: ослепительное солнце, по всему селу горланят петухи. А у Верки горе: уронила библиотечную книгу в грязную лужу. Прополоскала её под рукомойником, прогладила утюгом. Получилась серая тряпка.
Страшно идти в школу, библиотекарша заругает. Верка хныкает, что заболела, ей ставят термометр. А она хитрит: незаметно вытаскивает градусник из-под мышки и прижимает его стеклянную головку к раскалённому боку печи. Серебристая полоска вмиг взлетает к 42 градусам и категорически отказывается стряхиваться обратно. Градусник треснул. Верка посрамлена, разоблачена.
В гости приезжает старенькая мамина тётка и учит разным полезным вещам. Например, обнаруживает в чулане чёрный кусок гудрона: им отец сучит дратву для подшивки валенок. Тётка называет гудрон варом. Откалывает кусочки: места сколов блестят, как чёрные зеркальца. Размягчив «вар» сливочным маслом, его можно жевать.
У Веры одна сестра и четыре брата. Тётка объясняет: парень от слова «парить»: беречь, лелеять. А девки («депки») отрезанный ломоть. Депки щепки, парень корень.
Депки-щепки, депки-щепки! приплясывают братишки.
Мам! бегут дочери к матери за защитой. А чего они дразнятся?
Не щепки, не щепки, утешает мать. Тётя старорежимная, не слушайте её.
В универмаг привезли золотоволосую куклу Лёлю. Девчонки стоят у прилавка как приклеенные. Не могут оторвать зачарованных глаз от коробки с красавицей, от её пышных золотых, с искрой, волос. Если потянуть за ниточку с пуговкой, торчащую из тёплой целлулоидной спинки, Лёля мяукнет: «Мя-мя!».
Три рубля! в ужасе говорит мама. Что скажешь, отец?
Деньги на ветер. Баловство. Сшей ты ей куклу, давно ведь девке обещала.
Ага, сшей. У меня не десять рук. Тоже не баклуши бью.
Сейчас перепалка наберёт громкость, окрепнет. Зазвенит мамиными слезами, загудит отцовском раздражением, перерастёт в ругань. Вера поворачивается и уходит.
А наутро на подушке кукла Дунька! А как ещё назвать тряпичную куклу? Болтаются несуразно длинные руки и ноги. Вместо волос: пришитый, разрезанный на полоски лапшой и связанный в косички старый чулок. На круглом лице химическим карандашом нарисована весёлая рожица. Ах ты, моя ненаглядная Дунечка!
В первую же баню рожица размазывается в красно-синее, как у пьяницы соседки, пятно
***
А вот солнце припекает Верке макушку. Она стоит, прижавшись к воротам, сунув нос сквозь рейки. Всматривается в дорогу: не появится ли на ней самая родная на свете мамина фигурка?
Веру отвезли в лагерь сразу на две смены, чтобы не возиться. «Мам, ты ведь будешь приезжать?» «Буду, буду», рассеянно, озабоченно отмахивается мать.
В письмах Вера с надеждой напоминает про родительские дни, а также номер отрядного телефона. Девчонкам часто звонят ах, как она им завидует.
В письмах Вера с надеждой напоминает про родительские дни, а также номер отрядного телефона. Девчонкам часто звонят ах, как она им завидует.
Почему, почему родители не звонили? Понятно: большое хозяйство, маленькие дети. Но ведь можно, когда идёшь в сельпо за хлебом, заскочить на почту? Пятнадцать копеек и разговариваешь полчаса. А так Вера будто детдомовская
Или это у них в крови деревенское, крестьянское равнодушие и грубоватость? Телячьи нежности, баловство
Вон внучка Алка дуется на родителей а ведь никакого сравнения. Мать-отец вьются вокруг неё, как большие планеты вокруг маленького солнца. В лагерь устраивают каждый вечер после работы набьют сумки сладостями и к дочке. По телефону сто раз в день созваниваются.
***
Ой, Алка, видела бы ты, как росла баба Вера. Зимним утром встают окошки во вспученных толстых наростах льда. Печку истопят лёд тает. У детей обязанность ходить с резиновыми грушами и всасывать лужицы с подоконников, чтобы не натекло на пол. Потом процесс модернизировали: стали привязывать бутылки с опущенными в них тряпочками: по ним вода стекала в ёмкости.
Сейчас Гордон ведёт телепередачи про многодетные семьи, про дома без удобств. Бьёт тревогу: нечеловеческие условия, переселить в благоустроенную квартиру А тогда считалось нормальным, все так жили.
Сядут за стол мать взболтает гоголь-моголь из двух яиц. Нет, не каждому на шестерых ребятишек. Порежет чёрный хлеб на тонкие длинные ломтики макайте, смакуйте лакомство. Яйца копит в корзинке под кроватью: на продажу.
Салат покрошит одна картошка, от силы несколько помидор. Помидоры тоже на продажу.
Земля на огороде бедная, тяжёлая, убитая: суглинок. Унавозить бы её хорошенько, чтобы пожирнела, отмякла. Но у родителей в голове не укладывалось, как это: за дерьмо деньги платить?!
Полдень, солнце жарит как в стихотворении у Некрасова. Вера, взмахивая тяпкой, находит силы смешить младших:
Зной нестерпимый,
равнина безлесная,
Грядочки-грядки
Да ширь поднебесная
Солнце нещадно палит.
Бедная Вера из сил выбивается,
Столб насекомых
над ней колыхается,
жалит, щекочет, жужжит.
Мимо по переулку идут соседские дети с яркими надувными кругами. Весёлую шумную компанию возглавляет Ирка, крупная, кудрявая, по-городскому одетая дочка завуча. Мама высовывается из-за забора, осклабляется: «Ирочка, купаться пошли? Ай, молодцы! Правильно, вон жара какая».
Мам! пользуясь случаем, напоминают о своём существовании дети, можно, тоже на пруд?
Окучивайте давайте! К вечеру вода в пруду нагреется сходим.
Вечером прохладно, комары зудят, пруд пустеет, песок остыл уже и купаться не интересно. Мать с отцом берут мыло, вехотки чтобы заодно помыться и не ходить в казённую баню (20 копеек взрослый билет, 15 детский).
***
Детство чем хорошо? Что ребёнок, как тварь Божия, радуется тому, что даёт день. Изо всего делает игру.
Сидит ребятня на грядке, режет лук. Август, сухо, уютно трещат кузнечики. Лука навалено горы, детей из-за них не видно. А у них руки и языки без устали работают. Верин класс в школе «проходил» Ивана Грозного, и она осталась под большим впечатлением.
А давайте, будто это казнь прекрасных девиц. Сначала палач обрезает волосы (взмахом острого ножа отсекается пучок корешков). Потом кожу снимает (очищается шелуха). Потом на плаху и мой меч, твоя голова с плеч!
Отделённая от перьев золотистая крупная луковица катится в корзину, к сотням «голов» несчастных обезглавленных красавиц. Мелкий лук миловали: зашвыривали в углы огорода. Вот и не заметили, как гора лука почищена. А из зелёного пера мама пирожков испечёт.
Казнить быстро надоедало начинались анекдоты. Или мечталки: кто бы заказал какую еду, окажись у него волшебная палочка. Лучше всех придумал маленький брат:
Хочу, чтобы вся изба была наполнена очищенными подсолнечными семечками! И шипучей водой «Буратино»! Нырну с печки с головой и ем-ем, пью-пью!
В городе, куда они выбираются несколько раз за лето, стоят автоматы с газировкой. Помотавшись по магазинам, дети просят пить. Мать выуживает из кошелька мелочь. Один только раз детям досталась газировка с апельсиновым сиропом за три копейки. Божественный напиток, нектар, который, должно быть, пили боги на своём розовом Олимпе! А говорят, бывает ещё с двойным, с тройным сиропом?!
Больше она никогда не покупала душистую воду: баловство! От сладости ещё больше пить хочется. Бросала в щель автомата копейку. Стакан, бурля, наполнялся прозрачной как лекарство, даже на вид горьковатой жидкостью. Одна радость, что рот и нос щекочут пузырьки. Как ни мучила детей жажда больше глотка этой гадости сделать не могли. Мать, запрокинув голову, жадно допивала сама.
***
Ещё хочу торт! мечтательно скажет кто-нибудь.
Видела бы Алка советские торты! Никаких в них не было Е 216, Е 324, слыхом не слыхали про эмульгаторы, улучшители, загустители, ускорители, консерванты всё живое.
Верин класс водили в столовую на экскурсию. Кондитерши при них наполняли конусы мягким, взбитым сливочным маслом (красители только натуральные: петрушка и свёкла). Выдавливали розовые цветочки в зелёных листиках, выводили по краям узоры. Красота нечеловеческая, неописуемая, слюнями изойдёшь!
Вот только красоту ту есть было абсолютно невозможно. Как говорят, тюрьма крепка, да чёрт её хвалит. Увенчивающий бисквит пышный розарий клумба из нагромождения натурального подслащённого масла. Съешь жирную розочку вторая в горло не лезет. И, пока взрослые не видят копаешь, как мышь, торт с уголка, обгрызаешь подальше от приторных цветков. Но и тут бисквит щедро, от души проложен толстыми масляными прослойками. Эх, нет гармонии в жизни!
***
Вера читала вслух «Денискины рассказы» малышня переполнялись возмущением. Зажрался Дениска, с жиру бесится. Как можно выплеснуть манную кашу за окно?! Тающее во рту, обволакивающее, нежное манное объедение! Мама варила только серую ячневую крупу. Манка баловство. Дорогая, пустая, несытная еда. Деньги на ветер.
Впрочем, был и в их детской жизни праздник желудка: один раз в год, в июне, когда садили картошку. Поле большое работы на весь день, каждая пара рук ценна.
Чтобы мамина пара рук была свободна от готовки обеда она отправлялась за едой в столовую. Дети знали заранее, что будет принесено. Благоуханный оранжевый рассольник в большой кастрюле. Котлеты и рассыпчатая гречневая каша в кастрюльке поменьше.
В предвкушении королевского обеда откуда силы брались! М-м Как они смаковали, как растягивали процесс поглощения пищи!
О, ты уже весь рассольник съел а у меня ещё полмисочки.
Счастливый! Махнёмся на две ложки гречки?
Лучше на полкотлеты!
Нашёл дурака!
Как подбирали кусочками хлеба обалденную язык проглотишь! подливу! Подлива: обжаренная мука с томатной пастой. Мама бы сделала её за три минуты. Но не делала: баловство! Потеря времени, потеря денег. Ещё приучатся дети к соусам, подливам от простой пищи носы будут воротить.
Однажды отец подарил маме платок, на нём цветы как живые. Чтобы не выгорел, она носила его наизнанку, пряча яркую красивую сторону внутрь.
Придёт время выверну лицевой стороной.
Носила долгие годы, время всё не приходило. А потом постирала и платок полинял. Так и не порадовала ни себя, ни людей теми цветами.
***
А как Вера с сестрёнкой мечтали научиться музыке! С благоговением проходили мимо старого пианино в школьном зале. Иногда решались приоткрыть крышку и тронуть расстроенную клавишу
Сёстрам снились одинаковые сны: как садятся за инструмент, кладут растопыренные пальцы на клавиатуру Чудесная музыка извлекается сама собой и льётся, и рвётся ввысь, таща с собой две маленькие, замирающие от восторга душонки.