Вы уже подходили к Ивану? вздрогнув от неожиданности, мы дружно оборачиваемся. Ирина Леонидовна. Она тоже работает в фондах, но недавно кажется, года два, как она приехала из другого города, где тоже работала в музее. Искусствовед, знающая и приветливая, но в ее присутствии я всегда ощущаю дискомфорт и какое-то напряжение. В музее таких людей несколько, тех, с которыми я поддерживаю лишь видимость легких дружеских отношений. Сотрудников, как и соседей, не выбирают, и приходится работать со всеми, хотя с большинством музейщиков у нас и впрямь почти родственные отношения. Да и не мудрено. Новеньких сотрудников в музее пересчитать пальцев одной руки хватит с запасом. Зарплаты у нас маленькие, а работа специфическая, и специальные знания нужны, и экскурсии приходится водить и лекции читать, да и день часто бывает ненормированный. В общем, работы много, а денег мало. Поэтому коллектив у нас немолодой, зато проверенный.
Нет, мы еще только собираемся, приветливо отвечает Екатерина Андреевна, а Вы?
Пока они разговаривают, я ищу глазами Аленку. Вижу ее стоящей с Катей совсем рядом, и, извинившись, быстренько отхожу к своим подружкам. К Ивану Макову мы подойдем чуть позже.
А шампанское давать будут? Аленка веселится, но поглядывает на часы. Ей задерживаться на работе долго нельзя маленький Никита ждет.
Если и будут, то только в конце мероприятия, ты по-любому не успеваешь, мы с Катей говорим почти хором. От этого нам делается смешно, но долго не посмеешься начинаются торжественные речи.
Наташенька, Вы случайно не видели Виктора Николаевича? Маргарита Зиновьевна, еще одна сотрудница, от которой лучше держаться подальше. Вопрос не по существу, так как Никольский стоит в двух шагах. Ей просто хочется поговорить, но для одного вечера это уже слишком и я просто молча киваю в нужном направлении, делая вид, что с увлечением слушаю очередного выступающего. Это, конечно, не очень вежливо, но где-то в глубине опять появляется смутное чувство тревоги. Почти не слушая ни выступающих, ни подруг, я пытаюсь понять, что меня тревожит. Ну не общение же с сотрудниками, пусть и не очень приятными, но все равно своими, обычно я же их вижу практически каждый день и это никогда не вызывало тревоги. Наверное, меня беспокоит приближающийся вечер, а значит и ночь. Все понятно: я просто боюсь снова очутиться в самолете. Я вздыхаю. Надо будет на ночь почитать что-нибудь веселое и захватывающее, а еще лучше затеять стирку или уборку, чтобы вымотаться и уснуть без сновидений.
Шампанское давали, но Аленка уже ушла, а мы с Катей просто не захотели толпиться. В общем, не для нас ведь оно, а для гостей, пусть уж гости и наслаждаются. Побродив немного по выставке, гости и музейщики стали потихоньку расходиться. Мы выходим на свежий воздух небольшой группой и ненадолго останавливаемся на перекрестке. Я на автобус, Катюша пешком в центр, несколько сотрудников решают вопрос ехать на автобусе или пройтись пешком.
Давайте прогуляемся, говорит Екатерина Андреевна, какой чудный вечер, таких теплых осенних дней может и не будет уж больше. Так тихо, тепло. Пойдемте!
Пойдем, Катерина Андреевна, Тамара Петровна, сотрудница фондов, проработавшая в музее не меньше самой заведующей, берет ее под руку, я с тобой пройдусь пешочком, у меня сегодня муж поздно придет, можно и погулять немного.
Попрощавшись, мы расходимся в разные стороны. Стоя на автобусной остановке, я вижу, как Екатерина Андреевна и Тамара Петровна не спеша идут вдоль дороги, и, оглянувшись по сторонам, начинают переходить улицу. Я качаю головой до пешеходного перехода еще метров десять, а они сокращают путь
Неожиданно выскочившая из-за поворота стремительная иномарка даже не пытается притормозить Как в замедленной съемке вижу Тамару Петровну, бегущую вперед, через дорогу и Екатерину Андреевну, почему-то отступающую назад, прямо под колеса машины. Удар, визг тормозов, дальше я ничего не вижу, все плывет перед глазами, но я понимаю, что бегу и кричу что-то. Мне кажется, что бегу я долго-долго, и не будет конца этому бегу, но я добегаю. Около лежащей на дороге Екатерины Андреевны, держа в руках ее шляпку, сидит на корточках Тамара Петровна, и что-то невнятно бормочет, какой-то мужчина вызывает «скорую» по мобильному телефону, больше никого нет. Даже беглого взгляда хватает, чтобы понять моя помощь Екатерине Андреевне уже не нужна, но я все равно подхожу ближе, наклоняясь, чтобы убедиться в этом. И отстраненно отмечаю, как мало крови. Мне кажется, что я теряю сознание: все это уже было, я уже смотрела, наклонялась, удивлялась в самолете. Другая обстановка те же самые действия. Другое событие та же реакция. Предчувствие? Предупреждение? Мелкая нервная дрожь постепенно превращается в самую настоящую тряску, мне уже не удержать в руках сумку, я не слышу, что мне говорят. Мужчина, звонивший по телефону, резко трясет меня за плечо и показывает на Тамару Петровну: та оглядывается по сторонам, как будто ищет кого-то.
Возьмите себя в руки, нам нужна Ваша помощь, наконец я слышу отчетливый внятный голос. Оглядываясь, я вижу молодого человека, секунду назад трясущего меня за плечо, он уже подошел к Тамаре и показывает ей на меня. Я подхожу ближе.
Наташенька, помоги, мне не вспомнить телефон Пети, от жалобного дрожащего голоса Тамары Петровны я прихожу в себя. Петр это сын Екатерины Андреевны, они живут вместе, поэтому его телефон это и телефон Екатерины Андреевны. Выстроив таким образом логическую цепочку, я довольно быстро нахожу номер в своей записной книжке. Молодой парень опять звонит со своего мобильного. Странное, почти неуместное чувство благодарности к нему вдруг охватывает меня. Он сам разговаривает с Петром, объясняется с врачами из «скорой помощи», что-то ласково говорит Тамаре Петровне.
Возьмите себя в руки, нам нужна Ваша помощь, наконец я слышу отчетливый внятный голос. Оглядываясь, я вижу молодого человека, секунду назад трясущего меня за плечо, он уже подошел к Тамаре и показывает ей на меня. Я подхожу ближе.
Наташенька, помоги, мне не вспомнить телефон Пети, от жалобного дрожащего голоса Тамары Петровны я прихожу в себя. Петр это сын Екатерины Андреевны, они живут вместе, поэтому его телефон это и телефон Екатерины Андреевны. Выстроив таким образом логическую цепочку, я довольно быстро нахожу номер в своей записной книжке. Молодой парень опять звонит со своего мобильного. Странное, почти неуместное чувство благодарности к нему вдруг охватывает меня. Он сам разговаривает с Петром, объясняется с врачами из «скорой помощи», что-то ласково говорит Тамаре Петровне.
Как Вас зовут, молодой человек? мой голос почти не дрожит, мне кажется очень важным поблагодарить его, и, услышав «Алексей», я со всей возможной теплотой говорю, спасибо Вам, Алеша.
Он внимательно смотрит на меня и понимающе кивает головой. «Скорая помощь» увозит Екатерину Андреевну, Тамара Петровна едет с ней. Мне нужно сообщить о случившемся директору и еще кому-нибудь. Родственникам уже позвонили.
Вечером дома у меня снова начинается нервная дрожь, но муж и мама реагируют очень быстро. Какие-то капли, маленькая таблетка, крепкий чай, и главное успокоительное средство звонок из Москвы: у моих сыновей студентов все хорошо. Выплакавшись домашним и поговорив с мальчишками, я понемногу прихожу в себя. Я уверена, что сегодня буду спать без сновидений.
Я не сплю совсем. Уже третью ночь я лежу без сна в своей кровати и просто смотрю в потолок. Сегодня были похороны. Я плохо помню все события этих дней. То ли бессонница сказывается, то ли сознание просто отказывается воспринимать все происходящее, но эти дни проходят как в тумане, или лучше сказать как во сне. Хотя теперь я абсолютно точно знаю, что это не сон. Долгие ночные часы я потратила на то, чтобы попытаться отделить сон от реальности. Итак, рассуждала я, сейчас, лежа дома в своей кровати, я могу восстановить все события моей жизни. Что называется от детского садика до сегодняшнего дня. Я абсолютно точно знаю, что было вчера, позавчера и третьего дня. В логической цепочке событий нет перерывов и провалов. Совсем другое дело самолет. Несмотря на то, что я помню все, связанное с ним, очень отчетливо, я совершенно не знаю, как очутилась в самолете, куда я лечу, с кем и какова цель моего путешествия. События полета и последующей катастрофы находятся в моем сознании как бы вне времени и пространства. Стало быть, это не реальность, это сон. И еще за эти долгие часы бессонницы я совершенно четко поняла, какой вопрос крутится все время в моей голове. Что происходит? То есть абсолютно точно что-то происходит или должно произойти, и я чувствую это.
На работе все подавлены и молчаливы. Наверное, так будет еще некоторое время. Потом время, которое все лечит, возьмет свое. И работа, которая не останавливается и требует такого же внимания и напряжения как всегда. Она затянет, отвлечет и успокоит. «Все проходит". Я чувствую, как мысли становятся путанными, на голову наваливается приятная тяжесть, и у меня закрываются глаза. Наконец-то я засыпаю
Солнечный луч пробивается сквозь закрытые веки и приятно мешает мне. Чуть повернув голову, я пытаюсь спрятаться от него, но получается плохо ощущение такое, что вся комната залита светом. Я улыбаюсь и собираюсь открыть глаза, но резкая неожиданная мысль заставляет меня еще крепче зажмуриться. «Какое солнце утром в конце октября?! на улице должно быть еще темно». Какое-то время я лежу, закрыв лицо руками мне сильно мешает свет и мечтаю о том, что я просто проспала на работу и уже давно день, пусть даже обеденное время, и теперь мне придется что-то объяснять на работе по поводу такого невероятного опоздания, или что сегодня, например, выходной и идти куда-либо не надо вовсе, я придумываю еще что-то подобное, но все это не очень убедительно и я медленно открываю глаза.
Самолет. Кабина пилотов и яркое солнце, пробивающееся сквозь какие-то планшеты, загораживающие окна. У меня ощущение, что я просыпаюсь после тяжелого кошмарного сна жутко болит голова, сохнут губы и в груди какой-то тяжелый комок, мешающий дышать. Через некоторое время я понимаю, что в кабине очень душно, и какой-то странный неприятный запах обволакивает меня. Отсюда нужно выбираться и как можно скорее это опять как будто кто-то говорит мне со стороны четко и внятно. Натянув на нос ворот свитера и стараясь смотреть только под ноги, я почти бегом проскакиваю салон, выпрыгиваю наружу и, опустившись на траву в стороне от смердящего самолета, долго вдыхаю свежий незнакомый воздух. Мои мысли просты и на удивление спокойны: «Нужно уходить, здесь меня не найдут, помощи ждать неоткуда. Нужно уходить». Так же спокойно и рассудительно я начинаю планировать свои дальнейшие действия. Нужно собрать какие-нибудь продукты и воду. Проверить сумки может быть, у кого-то есть большой нож или еще лучше пистолет, хорошо бы найти компас, не для того, чтобы знать куда идти, а для того, чтобы идти хотя бы прямо, все время в одном направлении. Нужна зажигалка и какая-нибудь шляпа или косынка, и рюкзак, чтобы все положить. Методично и не торопясь, я начинаю действовать. Я вновь просматриваю сумки, чемоданы, пакеты. Мне трудно дышать сквозь воротник свитера и поэтому периодически я выскакиваю на улицу, чтобы отдышаться и заодно просматриваю отобранные предметы, сортируя их по небольшим кучкам. С течением времени количество необходимых вещей растет: в моих «кучках» уже небольшая надувная подушка, бинокль, скромная аптечка (я беру только те лекарства, которые хорошо знаю), небольшая лопатка, моток веревки, мыло, ножницы. Пистолета нет, зато много ножей и зажигалок. При очередном взгляде на количество отобранных вещей, у меня начинается истерический смех. Уж очень это похоже на классическую ситуацию «Трое в лодке, не считая собаки». Придется перебирать все заново. День подходит к концу, и я начинаю торопиться с рассветом я должна уйти, тратить еще один день на сборы я позволить себе не могу. Наступающие сумерки подгоняют меня. В рюкзак помещается немного: из еды только шоколад (из какой-то детской книжки я хорошо запомнила, что летчикам на случай катастрофы дают в неприкосновенный запас именно шоколад!) и несколько пачек сухого печенья. Воды в пластиковых бутылках у меня много и я решаю, что сначала соберу вещи (по минимуму!), а оставшееся место все займу водой (по максимуму, так как опять же из книжек знаю: самая опасная вещь обезвоживание!). Два ножа, пять зажигалок (самых крутых, по моему мнению!), отличная кепка с «ушами», аптечка, мыло, перчатки, чья-то легкая куртка с множеством карманов, запасные носки и смена белья, уложенные в непромокаемый пакет, очень хочется взять запасной свитер, но я отдаю предпочтение веревке, нескольким газетам и туалетным принадлежностям с полотенцем. Делая вид, что не замечаю что делаю, запихиваю в карманы куртки зеркальце, пилочку для ногтей, щетку и другие женские мелочи. Завтра утром я уйду. Последнюю ночь в самолете мне опять придется провести в кабине, но теперь я выбиваю остатки стекла в одном из оконных проемов и оставляю только планшет. Свежий воздух проникает сквозь щели и удушье мне не грозит, а от насекомых у меня есть мазь. Кстати, надо положить ее в рюкзак.