Общеизвестным является факт расколотости российского общественного сознания. Это проявлялось и продолжает проявляться (в различных ипостасях) в спорах западников и славянофилов, либералов и консерваторов, модернистов и традиционалистов. Соотношение малочисленных «ядер» двух интеллектуально противостоящих групп, носителей соответствующих ценностей, примерно одинаково. Основная часть населения традиционно проявляет пассивность в самоопределении относительно данного противостояния и полагается на государство, которое и решает, по какому пути развиваться обществу. Наше время не является исключением. Многие социологические исследования приходят к выводу, что социокультурная специфика современной России выражается в особой модели взаимоотношений общества, личности и государства, характерной для традиционалистских обществ, хотя и вступивших уже в эпоху своего разложения. Личные свободы и демократические формы организации общественной жизни и разрешения конфликтов важны для значительной части россиян, все же не являются для них решающими. Интересы макрообщности общества, народа, страны в ней превыше интересов отдельных людей. Государство инструмент реализации интересов этой общности. В силу права и долга государства представлять интересы общности граждане, партии и другие организации должны проявлять к нему максимальную лояльность и признавать его право вмешиваться в их жизнь, если это нужно для общества в целом, даже если это ведет к нарушению гражданских прав. Дело оппозиции, которая обязательно должна существовать в рамках этой модели, не конкурировать за власть, а контролировать правильность поведения «власти» в отношении соблюдения ею общественных интересов и помогать ей в этом главном для всех деле.[7] В мартеапреле 2010 г. Институт социологии РАН инициировал в сотрудничестве с Представительством Фонда им. Ф. Эберта в РФ общенациональный социологический опрос, посвященный проблематике различных аспектов модернизации, который охватил 1750 респондентов в возрасте от 18 лет и старше, жителей всех типов поселений и территориально-экономических районов РФ, представляющих основные социально-профессиональные группы населения. Полученные результаты показывают, что для большей части россиян представляется правильней более значимая роль государства, а не рынка, в экономической сфере. Так, 16 % населения вообще предпочли бы видеть плановое социалистическое хозяйство, еще 42 % экономику с элементами рыночного хозяйства, но основанную все же на государственной собственности. Менее половины населения (42 %) считают, что для России больше подходит экономический строй, полностью или частично основанный на рынке и частной собственности.[8] При этом, исследователями констатируется, что в стране сосуществуют группы населения, различающиеся не только их представлением об оптимальной модели общества и пути развития России, но и своими ценностями, нормами, мировоззрением в целом. По данным 2010 г., доля модернистов по типу сознания составила 23 %, доля традиционалистов 15 %. По сравнению с 2006 г. произошел рост доли модернистов тогда среди экономически активного городского населения их было 25 % при 13 % традиционалистов. Доля неопределившихся стабильно в 2006 г. и 2010 г. оставалась 62 %.[9] Общий вывод, который делается в аналитическом докладе, состоит в том, что социальной базой модернизации в России может стать модернизационно настроенная группа населения. При этом не обойтись без изменения ценностного восприятия остальной части населения, т. е. без завершения социальной и социокультурной модернизации, прежде всего установления реального равенства всех перед законом, без формирования в массовом масштабе личности нового типа, способной к целерациональным действиям. Главным тормозом же модернизационного прорыва выступает коррумпированная часть государственного аппарата.[10] Уже сейчас мы видим, что с изменением персонального состава правящей коалиции уходит как модернизационная риторика, так и реальное желание (было ли оно вообще?) преодолеть те ключевые пороки российской экономики, которые мешают ей успешно развиваться: силовое давление на бизнес, незащищенность частной собственности и независимость судебной системы. Инициированные Верховным судом и ожидаемые предпринимателями поправки в ст. 159 УК РФ, идущие, казалось бы, в русле либерализации уголовного и уголовно-процессуального законодательства, на деле оказываются декоративными, имеющими мало общего с реальной помощью тем бизнесменам, которые подвергается уголовному преследованию со стороны представителей правоохранительных структур, участвующими под видом борьбы с мошенничеством в перераспределении собственности. Законодательные инициативы по ужесточению ответственности за несанкционированные публичные манифестации, постоянно усиливающаяся ответственность за хулиганство и экстремизм, увеличивающиеся ограничения в области общественной и профессиональной деятельности для лиц, подвергшихся уголовному наказанию, и ряд других мер, направленных на борьбу с оппозицией, ясно свидетельствуют о желании правящей элиты сохранить свое господствующее положение, законсервировать разложение господствующего традиционалистского сознания. Основной социальной силой, на которую старается опереться правящая элита, является слой «традиционалистов», с архаичными представлениями о приоритете общественных ценностей, выразителем которых является государство, над частными; о государственной власти, обладающей значительной собственностью и иными ресурсами для их «справедливого» перераспределения и т. п. Для расширения своей социальной базы, все чаще озвучиваются и проводятся в жизнь законодательные инициативы в области обеспечения традиционных ценностей в сфере отношения полов, семьи, религии. Традиционализация ценностной системы российского общества, в том числе посредством уголовного преследования за действия, явно нарушающие традиционный уклад, или легитимный для традиционалистски настроенных слоев общества образ жизни, это следование морали «социальных низов», поскольку, как показывают исследования, модернисты в основном (на две трети) представители средних слоев, в то время как традиционалисты на 81 % состоят из пенсионеров и рабочих, индивидуальные доходы которых и уровень образования ниже средних по стране.[11] Вопрос о более далекой перспективе, выходящей за пределы потребности использования экономической ренты из политического господства остается открытым. Сможет ли Россия, ориентируясь на традиционные ценности и связанный с ними архаичный уклад в области отношений власти и собственности, конкурировать и в каких-то отношениях противостоять развитым и развивающимся странам, ориентирующимся на другие социокультурные приоритеты и властные модели? Его следует, по крайней мере, обсуждать, в том числе и в контексте все больше возникающих законодательных инициатив и новелл в области традиционализации образа жизни россиян. И вопросы уголовного права здесь не являются исключением. Скорее, наоборот, по причине центральной роли, которую играет уголовное право в социальном контроле, этим вопросам здесь и место. Давайте, будем эти проблемы ставить и рассматривать в широком социокультурном и социально-политическом контексте.
Маркунцов С. А. Теория уголовно-правовых запретов как сквозная концепция социологии уголовного права
Маркунцов С. А. к.ю.н., доцент, доцент кафедры уголовного права, первый заместитель декана факультета права Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
До настоящего времени не выработано единой позиции в определении понятия, предмета и места социологии уголовного права в системе наук. Одни ученые признают социологию уголовного права в качестве составной части науки уголовного права. Другие полагают, что наряду с уже существующими уголовным правом и криминологией желательно оформление в качестве самостоятельных наук социологии уголовного права[12] и уголовной политики. Третьи считают, что вопросы уголовной социологии должны рассматриваться в рамках криминологии, а не уголовного права, полагая, что криминология по существу и может рассматриваться как социология уголовного права. Такой подход представляется необоснованным, исходя из оценки состояния и перспектив развития данной науки.
Современные ученые-криминологи по-разному определяют место криминологии среди других юридических и неюридических наук. Г. А. Аванесов считает, что криминология основная наука уголовно-правового цикла.[13] М. П. Клейменов полагает, что криминология наука для специалистов в области социального менеджмента.[14] В настоящее время в отечественной юридической литературе большинством авторов (Ю. М. Антонян,[15] А. И. Долгова,[16] В. Д. Малков[17] и др.) криминология рассматривается как общетеоретическая наука для наук криминологического цикла. При этом, с точки зрения классификации наук, одни ученые относят ее к междисциплинарным наукам (М. П. Клейменов,[18] Н. Ф. Кузнецова[19]), другие к прикладным (В. Д. Малков[20]).
Сами криминологи указывают, что в литературе предмет криминологии определен далеко не однозначно.[21] Ученые-криминологи не могут договориться о базовых положениях криминологии, ее структуре, месте в системе наук и тенденциях развития.[22]
В современной юридической литературе и на научных форумах достаточно активно обсуждается проблематика кризиса отечественной криминологии. Следует согласиться с В. А. Туляковым в том, что содержание современного понимания криминологии не учитывает специфику реализации и взаимодействия правовых и социальных явлений, в силу чего выглядит крайне расплывчатым.[23] Одновременно происходит поразительная ситуация: ряд криминологов максимально пытается отмежеваться от уголовного права, начиная даже исправлять «для целей криминологии» базовые, легальные уголовно-правовые понятия.[24] Следует согласиться с мнением М. С. Рыбака о том, что сегодня несколько (и даже значительно С. М.) утрачена межпредметная научная связь уголовного права и криминологии.[25] Данная связь все более и более ослабевает.
В свое время А. А. Герцензон писал, что между социологией права и криминологией существует тесная связь, которая, несомненно, усилится, когда юристы-криминалисты вплотную займутся социологическими исследованиями таких институтов уголовного права, как соучастие, покушение, необходимая оборона, эффективность применения отдельных видов наказания, условного осуждения и т. д.[26] К сожалению, произошла обратная ситуация: когда в науке уголовного права после «излишней догматизации уголовного права, происходившей в 90-х годах XX века» стали появляться отдельные социологические исследования, началось противостояние криминологии и уголовного права.
С. Ф. Милюков еще в начале XXI в., указывая на «в некотором смысле противостояние» криминологии уголовному праву, писал о том, что криминологическая критика уголовного права будет развиваться, по всей видимости, не только с позиций оценки его эффективности (неэффективности), но и с точки зрения соответствия его институтов общечеловеческим ценностям, возрастающим стандартам гуманизма.[27] Критика уголовного права со стороны ряда криминологов действительно усилилась.[28] Хочется напомнить тот факт, что в 70-е годы XX в. ученые, стоявшие у истоков криминологии, указывали, что выделение криминологии из уголовного права как самостоятельной науки не привело и не должно было привести к сужению социальных исследований в области уголовного права.[29] В связи с этим можно задать уважаемым криминологам встречный вопрос: кому будет нужна криминология, оторванная от уголовного права?
В свое время А. А. Герцензон писал, что между социологией права и криминологией существует тесная связь, которая, несомненно, усилится, когда юристы-криминалисты вплотную займутся социологическими исследованиями таких институтов уголовного права, как соучастие, покушение, необходимая оборона, эффективность применения отдельных видов наказания, условного осуждения и т. д.[26] К сожалению, произошла обратная ситуация: когда в науке уголовного права после «излишней догматизации уголовного права, происходившей в 90-х годах XX века» стали появляться отдельные социологические исследования, началось противостояние криминологии и уголовного права.
С. Ф. Милюков еще в начале XXI в., указывая на «в некотором смысле противостояние» криминологии уголовному праву, писал о том, что криминологическая критика уголовного права будет развиваться, по всей видимости, не только с позиций оценки его эффективности (неэффективности), но и с точки зрения соответствия его институтов общечеловеческим ценностям, возрастающим стандартам гуманизма.[27] Критика уголовного права со стороны ряда криминологов действительно усилилась.[28] Хочется напомнить тот факт, что в 70-е годы XX в. ученые, стоявшие у истоков криминологии, указывали, что выделение криминологии из уголовного права как самостоятельной науки не привело и не должно было привести к сужению социальных исследований в области уголовного права.[29] В связи с этим можно задать уважаемым криминологам встречный вопрос: кому будет нужна криминология, оторванная от уголовного права?