Разобравшись с замком, не смотря на уверения, что в дом, если кто и войдёт, то разве что пьяные дачники, которых местные знают в лицо, она улеглась, наконец.
Но боялись тётя Римма не людей, а привидений.
Я знаю, что в нашем доме есть проход в другой мир, и даже знаю, где он. В печном проёме!
Выдумываешь всякие глупости на ночь. Спи уже! Это этот, как наш дед Мороз, только безбородый. Санта Клаус! А ещё говорят, что медики неисправимые материалисты, усмехнулся дядя Вова.
Выдумываешь всякие глупости на ночь. Спи уже! Это этот, как наш дед Мороз, только безбородый. Санта Клаус! А ещё говорят, что медики неисправимые материалисты, усмехнулся дядя Вова.
А я не медик, а психолог, с достоинством парировала тётя Римма. И педагог к тому же. Не забывайте, что у меня два высших образования!
Да хоть десять! Я так понимаю, шарлатанство всё это, остался при своих дядя Вова. Я люблю, чтоб всё просто и понятно.
Но тётя Римма выглядела такой напуганной, что я поинтересовалась:
А почему ты решила, что проход в другой мир именно там?
Потому что прошлым летом я спала возле печки, и мне привиделась баба Даша.
Так это было не во сне? удивилась Лада.
Нет, конечно. Вернее, так: между реальностью и сном.
Она тебе что-то сказала? заинтересовался Петруша, который в этом доме бывает гораздо чаще, потому что учится на инженера в ближайшем городе, там же, где живёт Лада. А тётя Римма с мужем давно уже перебрались в Москву.
Нет. Она протянула мне руку, сжатую в кулак, а когда разжала его, в ней были скальпель и бинт, и через месяц мне сделали операцию.
А я-то думал, я сошёл с ума, покачал головой Петруша.
Что такое? насторожилась Римма.
Так, ничего, хотел Петруша утаить интересное, но этот номер у него, конечно, не прошёл.
Это было тоже летом, когда я перешёл в одиннадцатый класс и думал, куда поступать после школы.
Да вздохнула Римма, вспомнив нелёгкие для всех родителей времена.
И вот как-то ночью я открываю глаза, как будто от яркого света. И вижу её.
Бабулю? замерла тётя Римма.
Да нет, не бабулю. Александру Матвеевну. Только я тогда её ещё не знал. И она была во всём белом. И она так наклонила голову и говорит: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». А сидела она вон на том кресле, он показал на кресло возле печки. А потом через неделю, когда Алиса Львовна познакомила меня с Александрой Матвеевной, я даже рот открыл. Надо же, моя репетитор та самая белая женщина. И как-то стало мне чуть-чуть не по себе. А она вдобавок ко всему так же наклоняет голову, улыбается и произносит ту же самую фразу: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». Только представьте!
Брр! передёрнуло тётю Римму. А что ж ты мне сразу не рассказал?
Мам, ну я ж знаю, какая ты у нас трусиха Зря я вообще А ты почему тогда не сказала, что к тебе явилась бабуля?
Так! Решено! Спать сегодня я не буду, и тётя Римма торопливо включила светильники в форме фонариков по углям.
Да и мне что-то не хочется, поддержал Петруша.
Соловьи пели на старом кладбище, плавно переходящем в лес, так и хочется написать «серенады». А что же петь ещё в июне? И спать мне, не смотря на столь позднее время, совершенно не хотелось. Я закрыла глаза и пыталась строить дом своей мечты, но эта хитрость мне никогда не помогает, может быть, потому, что я понятия не имею, как хотя бы приблизительно выглядит дом моей мечты.
Наверное, он должен быть в берёзовом лесу, двухэтажный, из красного кирпича. Или, может, лучше в Париже. Но тогда я тем более не представляю, как он должен выглядеть. Или дом-пароход? Эта мысль мне очень даже нравится, но тогда в любом случае нужен ещё и на земле, а лучше сразу два в Париже и берёзовом лесу.
В общем, сон совершенно не шёл. Я слышала, как храпит, ворочается и что-то при этом бормочет тётя Римма. Я видела очертания старой нехитрой мебели и печки и в то же время шла босая по мокрому лугу
Я была в том же, в чём легла спать в ночнушке бабушки Раи, среди них и, может быть, даже одной из них, но на меня почему-то никто не обращал равным счётом никакого внимания, кроме, я думаю, медведей, так и рвущихся с привязей.
Компания, в которой я непонятно как оказалась, была пёстро разодета, и на многих яркие колпаки, по которым без труда угадывались скоморохи.
Судя по их настроению и частому упоминанию в перебрасывании словами яркого, как карусель, «ЯРМАРКА», мы направлялись именно туда через близлежащие деревни.
Нет, это была не наша, какая-то другая деревня, а наша была под горой.
Мы спускались вниз к тому месту, которое облюбовали бобры, только озеро было больше, и дом был другой, с соломенной крышей, как, впрочем, и у всех домов в окрестности.
В голове моей лихорадочно крутились слова тёти Риммы о том, что за печкой в нашем доме находится проход в другое измерение, и теперь у меня не оставалось на этот счёт ни малейших сомнений.
Конечно, это измерение уступало нашему в отношении благ цивилизации, но скучать здесь, явно, не приходится.
У девушек в длинных вышитых сарафанах и ромашковых венках в руках были бубны, в которые они непрестанно ударяли.
Девушек было только четверо, и все как одна с длиннющими косами и ярко накрашенными чем-то тёмно-бордовым (неужели свёклой?) щеками. И все были очень красивы.
Что с мишками творится, не пойму, одна из них перестала бить в бубен и беспокойно переводила взгляд с одного медведя на другого.
Мишек было четверо все такие худые и грязные, что и медведями не назовёшь.
С утра спокойными были, согласилась с ней другая девушка и тоже перестала бить в бубен.
Так мы до ярмарки целый год идти будем, сделал в воздухе сальто шагавший впереди скоморох. Из- под колпака его прямыми жёсткими пучками торчали волосы цвета сухой соломы. А ну, девчата, веселей! Пусть вся деревня слышит, что скоморохи на ярмарку идут!
Девушки с удвоенным задором снова забили в бубны, засмеялись скоморохи, но разудалому нашему веселью пришёл вдруг совершенно неожиданный конец.
Ах вы, брадобреи окаянные!
Откуда-то со стороны соседней деревни спешил по ромашковому полю наперерез мужчина с длинными волосами, по-видимому, священнослужитель.
Ромашки, бесчисленно рассыпанные по взгорьям, смотрели своими жёлтыми глазами на Большого Брата Солнце и хотели дотянуться до самого неба.
Во сне метаморфозы обычное явление и даже закон, поэтому не было ничего удивительного, когда я обнаружила, что я уже не я, а одна из четырёх девушек, и в руках у меня бубен, а я смеюсь и ударяю в него так, как будто всю жизнь только этим и занималась.
Я и не заметила, как мой бубен оказался в руках у бородатого учителя нравов и прошёлся, как он выразился, по бесстыжим мордам брадобреев, то есть артистов-мужчин, тщательно выбритым.
Хотите быть как женщины, тогда уж и платья носите, как женщины! сопровождал он свои действия назиданиями. Ещё и лица разукрасили, негодники!
Да, наше скоморошье войско было с позором разгромлено. Мужчины разбежались кто куда, а медведи, отпущенные с привязи, ещё вертелись среди толочеи, не зная, что делать со внезапно обретённой свободой.
Держите же медведей! спохватился тот же скоморох с волосами-скирдами.
Просто удивительно, как рачитель традиций со всеми нами справился, ведь нас было человек пятьдесят, да ещё и четыре медведя, а он один, но силища богатырская
Когда ко мне вернулось сознание, оказалось вдруг, что я понимаю лягушачий язык.
Ква! сказал лягушонок, что в переводе на человеческий означало «что ты делаешь в нашем болоте?»
Каввааа! спросил он уже громче, кто я такая, а точнее, потребовал рассказать о себе.
Кто я такая, и сама не знаю, я шла куда-то со скоморохами. Ты, конечно же, спросишь моё имя и откуда мы шли, но я не знаю, что тебе ответить. А в болото утащил меня медведь. Кстати, ты его не видел?
Лягушонок ответил, что медведь убежал, как и положено медведю, в лес, и будет просто замечательно, если он постарается впредь обходить стороной их болото, тем более, что так лучше для самого же косолапого, а то ведь и увязнуть недолго.
Только теперь я осознала весь ужас своего положения. Я лежу на островке посреди огромного болота, за которым начинаются владения бобров, и как выбраться на большую землю, совершенно непонятно.
Избавление пришло неожиданно. Где-то рядом послышались голоса старческий и юный.
Не понимаю только, как вы могли услышать из другой деревни лягушонка, недоумевал юноша.
Доживёшь до моих годков, вот тогда и поймёшь. Слух и нюх у меня, как у собаки.
«Помогите!» хотела позвать я, но из горла вырвался только слабый стон, и всё-таки меня услышали.
Я же тебе говорил, обрадовался старик. Лягушонок зря не позовёт.
От радости я готова была расцеловать лягушонка, и даже ничуть не удивилась бы, если бы он превратился в прекрасного принца.
В этом полусне было возможно всё, но, помятуя о том, что принц у меня уже есть, я ограничилась улыбкой и огромным спасибо, а на прощание спросила, как зовут моего зелёного спасителя.
Ты можешь придумать мне имя сама, ответил он и отпрыгнул в траву.
Хочешь, тебя будут звать Макс? предложила я лучшее из имён.
Ты можешь придумать мне имя сама, ответил он и отпрыгнул в траву.
Хочешь, тебя будут звать Макс? предложила я лучшее из имён.
Хорошее имя для лягушонка, одобрил он, а дальше я перестала понимать его лягушачий язык, и он ускакал по своим лягушачьим делам.
Только тогда я в полной мере ощутила, как болит и ноет моё тело, а голова так и вовсе чугун чугуном.
Я снова застонала, а старичок покачал головой:
Ай-яй-яй! До чего только девок пляски с медведями доводят. Пойдём, канатная плясунья!
Мальчик проложил длинную жердь от тверди, на которой они стояли, до моего островка, и оказалось, я, и правда, умею ходить по канату. Интересно, где я этому научилась?
Кое-как, опираясь на их обоих, благо старик был бодр и крепок, а мальчонка коренаст, я добралась до избушки, утопавшей в подсолнухах. Так вот почему я обожаю младших братьев Солнца!
С облегчением я упала на лавку у порога и снова потеряла сознание. Когда я открыла глаза, надо мной хлопотала женщина красоты необыкновенной. Представьте себе огромные миндалевидные, не светло синие почти голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, взлетающими до самых тоже летящих, как далёкие ласточки, как будто нарисованных, бровей. Высокие скулы придают лицу что-то рысье, а маленький, чуть вздёрнутый носик, напротив, кошачье.