Вот звон путеводной ноты».
А теперь обратите внимание, как начинается сама автобиография, первые три предложения: «Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час».
Вот звон путеводной ноты».
А теперь обратите внимание, как начинается сама автобиография, первые три предложения: «Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час».
И далее через два абзаца: «В начале моих исследований прошлого я не совсем понимал, что безграничное на первый взгляд время есть на самом деле круглая крепость. Не умея пробиться в свою вечность, я обратился к изучению ее пограничной полосы моего младенчества. Я вижу пробуждение самосознания как череду вспышек с уменьшающимися промежутками. Вспышки сливаются в цветные просветы, в географические формы».
Давайте все же заглянем в набоковскую преджизненную вечность и остановимся на его дедушке и бабушке по отцу. Его дед, Дмитрий Николаевич Набоков (18261904), министр юстиции при Александре II и Александре III, первый государственный деятель в роду Набоковых. Как пишет биограф Брайан Бойд «министр юстиции Набоков, всегда сухой, медлительный, пресный, оставался верен идее независимого судопроизводства и упрямо противостоял попыткам коренного пересмотра реформ 1864 года и превращения правосудия в орудие из арсенала царской власти». И далее он приводит довольно интересный факт из частной жизни Дмитрия Набокова, который плохо совместим с его репутацией уравновешенного человека: «он был любовником пылкой красавицы, баронессы Нины фон Корф, жены русского генерала. Чтобы путешествовать за границей вместе с возлюбленным, баронесса решила выдать за него свою старшую дочь Марию, и, став ее женихом, Набоков смог, соблюдая приличия, сопровождать невесту, ее мать и сестер в Париж. <> Хотя семнадцатилетней Марии не нравилась роль компаньонки при собственной матери и любовнике, в сентябре 1859 года она обвенчалась с сухим и мрачным Дмитрием Набоковым, которому тогда было тридцать три года. После свадьбы баронесса и Набоков жили в разных городах: их любовная связь прекратилась.
Бесстрастный, прилежный Дмитрий Николаевич и его молодая жена с неизменным веером в руках так никогда и не полюбили друг друга. Марию Набокову устраивало в браке прежде всего то общественное положение, которое он ей сулил: хотя ее муж и не имел титула, он подавал большие надежды как государственный чиновник и принадлежал к семье, близкой ко двору. Она получила то, к чему стремилась: все ее дочери стали камер-фрейлинами императрицы, а сыновья камер-юнкерами императора». Вот что пишет Набоков в «Других берегах»: «Бабка же моя, мать отца, рожденная баронесса Корф, была из древнего немецкого (вестфальского) рода и находила простую прелесть в том, что в честь предка-крестоносца был будто бы назван остров Корфу. Корфы эти обрусели еще в восемнадцатом веке, и среди них энциклопедии отмечают много видных людей. По отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или свойстве с Аксаковыми, Шишковыми, Пущиными, Данзасами». Из-за своих великосветских привычек баронесса умудрялась вводить мужа в долги даже тогда, когда он получал министерское жалованье. Когда Дмитрий Набоков уходил в отставку, Александр III предложил ему на выбор графский титул или 50000 рублей помимо щедрой пенсии. Он выбрал деньги».
Свою бабушку, баронессу, Владимир Набоков знал не только в детстве, она всегда казалась ему «стилизованной фигурой в небольшом историческом музее». «После революции Мария Набокова заявила офицеру-белогвардейцу, проводившему эвакуацию, что она не сдвинется с места без любимой кушетки. И она настояла на своем: баронесса покинула Россию в товарном вагоне вместе с армейскими офицерами и своим драгоценным диванчиком».
Владимир Дмитриевич Набоков, отец писателя, шестой ребенок в их многодетной семье (9 детей). Он родился в Царском Селе в 1870 году. Домашнее образование до 13 лет он постигал с помощью французских и английских гувернанток, а затем их сменили русские и немецкие учителя. После учебы в лучшей по тем временам 3-ей петербургской гимназии, которую закончил с золотой медалью, осенью 1887 года он поступает на юридический факультет Петербургского университета. «Поскольку университеты считались рассадниками антиправительственных настроений, многочисленный институт государственных инспекторов осуществлял контроль за профессорами и следил за тем, чтобы не возрождались студенческие организации и кружки, запрещенные в 1884 году. Студенческие волнения слабые попытки протестовать против сложившегося положения вспыхивали ежегодно. Во время студенческой демонстрации 19 марта 1890 года вместе с другими участниками был арестован и В.Д.Набоков. Хотя студентов арестовали в час дня, разбирательство не начиналось до позднего вечера. Неожиданно прибыл генерал-губернатор Петербурга и распорядился освободить из-под стражи сына бывшего министра юстиции. Услышав, что отец ждет его к ужину, В.Д Набоков спросил, отпустят ли по домам и его товарищей. «Нет». «В таком случае я остаюсь ужинать с моими товарищами». За полночь студентов перевели в тюрьму Кресты, а уже через четыре дня их отпустили. Один из арестованных с уверенностью утверждал, что столь быстрым освобождением они были обязаны тому, что Набоков решил остаться с ними.
Владимир Дмитриевич Набоков, отец писателя, шестой ребенок в их многодетной семье (9 детей). Он родился в Царском Селе в 1870 году. Домашнее образование до 13 лет он постигал с помощью французских и английских гувернанток, а затем их сменили русские и немецкие учителя. После учебы в лучшей по тем временам 3-ей петербургской гимназии, которую закончил с золотой медалью, осенью 1887 года он поступает на юридический факультет Петербургского университета. «Поскольку университеты считались рассадниками антиправительственных настроений, многочисленный институт государственных инспекторов осуществлял контроль за профессорами и следил за тем, чтобы не возрождались студенческие организации и кружки, запрещенные в 1884 году. Студенческие волнения слабые попытки протестовать против сложившегося положения вспыхивали ежегодно. Во время студенческой демонстрации 19 марта 1890 года вместе с другими участниками был арестован и В.Д.Набоков. Хотя студентов арестовали в час дня, разбирательство не начиналось до позднего вечера. Неожиданно прибыл генерал-губернатор Петербурга и распорядился освободить из-под стражи сына бывшего министра юстиции. Услышав, что отец ждет его к ужину, В.Д Набоков спросил, отпустят ли по домам и его товарищей. «Нет». «В таком случае я остаюсь ужинать с моими товарищами». За полночь студентов перевели в тюрьму Кресты, а уже через четыре дня их отпустили. Один из арестованных с уверенностью утверждал, что столь быстрым освобождением они были обязаны тому, что Набоков решил остаться с ними.
Годы учебы отца Набокова в университете, (а он его окончил с отличием по кафедре уголовного права в январе 1892 года), совпали с усилением государственного антисемитизма в стране. Так, в 1889 году новый министр юстиции Н.А.Манасеин обнародовал доклад, в котором утверждал, что большинство адвокатов в стране евреи, вытеснившие из этой профессии христиан; с ноября того же года прием в адвокатуру вошел в компетенцию самого министра. Напротив, Дмитрий Набоков, в бытность свою министром юстиции, настойчиво и весьма успешно противодействовал антисемитским решениям, принятым в 1881 году министром внутренних дел. Эта фамильная черта проявится и у В.Д.Набокова, который станет наиболее горячим защитником прав евреев из всех русских юристов». А еще позднее его сын женится на еврейке из России, будет осуждать антисемитизм в своих произведениях и сможет бежать вместе с женой и сыном из гитлеровской Германии только благодаря евреям-эмигрантам из России, которые сохранили благодарность его отцу, кристально честному защитнику их интересов.
Надо еще отметить, что отец Набокова после окончания университета предпочел чиновной карьере академическую и уже в двадцать пять лет напечатал свою первую научную статью. Для подготовки по уголовному праву он был командирован в Германию, где вскоре получил письмо от Николая Таганцева, старейшины российских криминалистов, видевшего в Набокове своего преемника как в науке, так и на поприще преподавания, и теперь предлагавшего ему место преподавателя уголовного права в Училище правоведения. Восемь лет (18961904) он читал лекции по уголовному праву и уголовному процессу, но затем его преподавательская карьера в училище оборвалась: из-за своей оппозиционно-политической деятельности ему пришлось покинуть кафедру.
Даже в первой лекции, прочитанной в 1896 году, при вступлении в должность профессора Училища правоведения, Владимир Дмитриевич не делал секрета из своей приверженности к развитию того прогрессивного потенциала, что заложен в законе. Он утверждал, что права индивидуума перед законом не абстрактная теоретическая проблема, но «плод долгой политической борьбы за гарантию политической свободы против абсолютной власти, как бы она ни называлась». Как специалист по уголовному праву, отец Набокова отвергал социологические обобщения, подчеркивая, что идея индивидуальной ответственности несет в себе свободу и противоречит вечной несправедливости массовых репрессий или «превентивного» наказания для тех, кого считают потенциально опасными или просто непохожими на остальных. Гомосексуалисты, преступники, уже понесшие наказание, бродяги, евреи, политические неблагонадежные всех их он защищал от тирании закона.
Вынужденное знакомство писателя Владимира Набокова с большевизмом и нацизмом послужило для него еще одним доказательством того, как важна была непреклонная борьба его отца за права личности против давления государства. Как и отец, он осуждал нетерпимость и отвергал любые социологические обобщения, утверждая непредсказуемость индивидуального.
Вынужденное знакомство писателя Владимира Набокова с большевизмом и нацизмом послужило для него еще одним доказательством того, как важна была непреклонная борьба его отца за права личности против давления государства. Как и отец, он осуждал нетерпимость и отвергал любые социологические обобщения, утверждая непредсказуемость индивидуального.
Стоп, стоп! Где наш младенец? Уж не потеряли ли мы его? Ау, Ау! Ан нет, вот он, родимый, высветился, да еще в каком ореоле: «Итак, лишь только добытая формула моего возраста, свежезеленая тройка на золотом фоне, встретилась в солнечном течении тропы с родительскими цифрами, тенистыми тридцать три и двадцать семь, я испытал живительную встряску. Тогда-то я вдруг понял, что двадцатисемилетнее, в чем-то бело-розовом и мягком, создание, владеющее моей левой рукой, моя мать, а создание тридцатитрехлетнее, в бело-золотом и твердом, держащее меня за правую руку, отец. Они шли, и между ними шел я, то упруго семеня, то переступая с подковки на подковку солнца, и опять семеня, посреди дорожки, в которой теперь из смехотворной дали узнаю одну из аллей длинную, прямую, обсаженную дубками, прорезавших новую часть огромного парка в нашем петербургском имении. Это было в день рождения отца, двадцать первого, по нашему календарю, июля 1902 года, и глядя туда со страшно далекой, почти необитаемой гряды времени, я вижу себя в тот день восторженно празднующим зарождение чувственной жизни».