Когда страсти вокруг тира поутихли и все ребята разошлись, Маша подошла к немолодому мужчине лет пятидесяти, который обслуживал тир, и робко попросила его:
Дяденька, а можно ещё пострелять.
Мужчина внимательно посмотрел на девчонку сквозь очки и молча отсыпал ей с десяток пулек. Воздушка так и прыгала в руках Маши, как будто сердечко её находилось не в груди, а в маленьких кулачках, сжимающих винтовку. Первый выстрел промах, второй снова промах. На её плечо легла мягкая ладонь. Маша повернулась.
Тебя как зовут, дочка?
Маша.
Машенька, значит. А меня Василий Петрович, представился он и почему-то пожевал губами, а потом улыбнулся ей одними глазами. Можешь называть меня просто дядя Вася. Годится?
Годится, смело, в тон ему, отозвалась Маша.
И оба засмеялись. А потом дядя Вася долго втолковывал ей премудрости стрельбы:
Оружие сильно не сжимай, клади на левую руку, а правой тихонечко придерживай и держи палец на спусковом крючке. Дёргать за него не надо, он лёгкий, нажимай на него плавно, без напряжения. Левый глаз не зажмуривай, а просто прикрывай, а то от перенапряжения тик начнётся. Целься под обрез, вот так. Когда совместишь прицел, мушку и мишень, затаи дыхание и спускай курок. Только долго не целься, а то устанешь и собьёшь дыхание. Поняла?
Маша выбрала кружок побольше и выстрелила мимо. Но потом она «убила» медведя, зайца, тетерева и лисицу. Дядя Вася наблюдал за Машей молча, покуривая папиросу. А девочку уже манили другие цели. Василий Петрович словно понял это.
Погоди-ка, остановил он её. Подними ствол вверх.
Он подошёл к стенду, достал из металлического ящика свечку, зажёг её и вставил в трубочку.
Ну-ка, попробуй потушить, предложил он.
С первого выстрела огонёк лишь моргнул, но не погас.
Целься не в пламя, поучал Василий Петрович, а чуть пониже, в фитиль. Пулька пролетает сквозь пламя, а если ты попадешь в ниточку, огонёк и погаснет. Ну, давай.
Маша потушила свечку со второго раза.
Василий Петрович приезжал в детский дом каждую неделю. За это время Маша приноровилась стрелять так метко, что неподвижные мишени её уже не интересовали. И снова дядя Вася увидел, что в глазах девочки потух огонёк стремления. Однажды он подвесил металлический колокольчик и спросил:
Попадёшь?
После выстрела колокольчик звякнул и стал качаться маятником. Дядя Вася спросил, прищурив глаза:
А теперь?
Маша молча прицелилась и выстрелила несколько раз, но так и не попала.
Разве можно попасть, когда он качается! разозлилась Маша.
Дядя Вася ответил:
Конечно, можно. Дай-ка. Он взял у неё винтовку и выстрелил, почти не целясь. Колокольчик подпрыгнул и сильно закачался. Маша удивлённо распахнула глаза.
Как это?
Всё трудное на самом деле оказывается простым, довольно ответил дядя Вася, закуривая очередную беломорину. Лови амплитуду, справа или слева всё равно. Поймала? А теперь стреляй.
Маша радовалась этому выстрелу, как первой своёй кукле, которую когда-то ей сделала мама из соломы и обрядила в пёстрые лоскутки.
Получилось, получилось! прыгала она вокруг своёго наставника.
Дядя Вася довольно улыбался, не столько, по-видимому, своим педагогическим способностям, сколько удаче своёй ученицы. Он снова взял у неё воздушку.
Ну, это ещё чего! А теперь попробуй стрелять на опережение или замедление. Попробуй поймать качающийся колокольчик в центре. Делается это так: устанавливаешь прицел на центр качания, рассчитывай время, которое преодолевает мишень от правой или левой точки до центра, и бей немного раньше. Смотри, как это делается. Да ты не так смотри, а возьми другую винтовку и тоже целься и слушай звук выстрела.
Первый же выстрел дяди Васи заставил колокольчик почти остановиться. Маша аж задохнулась от зависти, она долго молчала, а потом покачала головой:
Так я никогда не смогу!
Ну, уж сразу и не смогу! А ты попробуй.
Лишь на девятой пульке Маша попала в колокольчик, но на этот раз радость её была не такой бурной, оно словно ждала этой маленькой победы, и вместо радости она ощутила в груди лишь усталость и опустошение.
А Василий Петрович закурил очередную свою папиросу и сказал:
Я ведь, доска, тоже стрелком не сразу родился. До войны в егерях служил. Знаешь, что это такое? Нет? Ну, это лесной охотник, чтобы тебе понятнеё было. До войны все стреляли, даже нормы сдавали на ворошиловских стрелков, ну и нас заставляли отстреливаться раз в полгода. Поэтому, как на фронт попал, меня сразу и определили в снайперы.
А я книжку про снайперов читала, про женщину. Здорово она фашистов стреляла! перебила его Маша.
В книжках пишут много интересного и поучительного, но правды ты там не найдешь, дочка. Правда она всегда страшная, и тебе её знать не обязательно, так я думаю. Но про одну историю расскажу. Однажды на передовой фашист убил пятерых. Комбат тогда рассвирепел, вызвал меня и приказывает: «Или ты прикончишь этого го, ну, в общем, фашиста, или я тебя самого под его пулю поставлю!» Что делать, приказ есть приказ, обсуждать его нельзя. Ну, я еле выпросил два дня.
Замаскировался этот фашист так, что его все наблюдатели не могли засечь я его аж прямо зауважал. А за неделю до этого сильный бой был, наши позицию оставили, а на поле три или четыре танка остались. Ночью он, конечно, не стрелял темно, да и боялся, что его засекут. И вот я вижу, что возле одного танка, вроде, дымок закурился. Я в прицел пригляделся так и есть, из дыры в башне торчит ствол винтовки. Ага, думаю, вот ты и попался, голубчик! А тут сообщают, что ещё одного нашего бойца ранило все тот же снайпер, гад. Ну, я три пульки в эту самую дыру и пустил, а для верности попросил, чтобы в эту башенку пару бронебойных всадили.
Сделали всё, как полагается, башню аж набок свернуло. А у меня на душе как кошки скребут, чую, что тут что-то неладно уж больно всё просто получилось. И точно, на следующий день он, cволочь, словно в насмешку, нашу кухонную лошадь пристрелил, c намёком, видать мол, впрягайтесь теперь в свою кухню сами. А меня срок поджимает осталась всего одна ночь. Если я к тому времени этого фрица не уберу, точно расстреляет меня комбат! Что делать, думаю, поползу на нейтральную полосу, поищу его там. Я был уверен, что он замаскировался где-то на нейтральной полосе, потому что до немецких окопов было слишком далеко, чтобы прицельный огонь вести.
Когда стемнело, я прихватил штык, пистолет, который выпросил у разведчиков, и пополз. Наметил ориентир, чтобы не заблудиться большую кучу навоза, которую, видать, вывезли на поле колхозники. Взял чуть правеё, чтобы обогнуть её. И вдруг слышу: «Бу-бу, бу-бу». Что за чертовщина! Потихоньку подполз к этой куче навоза точно, оттуда бубушка доносится. А он, гад, сделал в куче нору, вырыл под ней небольшой окоп и сидит там, под нос что-то бубнит. Ну, кто бы мог подумать, что он своё логово в дерьме устроит. Вот так вот, дочка, закончил свой рассказ Василий Петрович.
А что же с немцем? спросила Маша.
Ну, этого тебе знать не надо, мала ещё. А вот про хитрость его расскажу. Ведь он чего удумал-то: прикрепил многозарядную винтовку в танке, просунул её в дыру, привязал к курку проволоку, и как только стрельнёт дерг за проволоку, винтовка тоже стреляет. Вобщем, сделал отвлекающий маневр ну, будто бы в танке сидит. А я вот живой остался, вздохнул дядя Вася, правда, награды не дали: ни медали, ни той, что мне комбат обещал.
Мой папа тоже на войне был, тихо сказала Маша, живой остался, а после войны от осколка умер.
Война, дочка, это такая противная Баба-Яга, отозвался дядя Вася, она ещё долго пакостить будет. А ты хорошо стреляешь, у тебя есть способности. Василий Петрович положил на плечо девочки руку. Хочешь заниматься стрельбой?
Маша молча смотрела на него, не зная, что ответить. А дядя Вася нажимал:
Я схожу к директору, попрошу, чтобы он отпускал тебя раза два в неделю на тренировки в город. Ну, как?
Город, свобода, новые люди, кинотеатры, мороженое! Кто из детдомовцев не мечтал погулять по городу без надзирательства, без надоевшего строя, а просто сам по себе. Это и разрушило все колебания Маши, с этого и началась Машина спортивная карьера.
4
В тире было холодно. Власти топили плохо, потому что бросали в топки котлов не уголь и газ, а ассигнации, которых с каждым днём становилось всё больше и больше, а их покупательная способность ниже ниже. За кучу угля нужно было заплатить грузовик денег, которых было много и у кого угодно, только не у властей.
Маша положила руку на чугунную батарею та еле теплилась, но грела. «Значит, не умрём», подумала она и прошла в свою конуру на втором этаже пристроя, мельком взглянув на окованную железом дверь оружейки замки и пломбы были на месте. Из другого конца коридора прихромал дюжий старичок, открыл дверь и через порог, не поздоровавшись, спросил:
Мария, мне идтить-то можно?
Иди, дядь Петь, отдыхай. Как тут, никто, ничего, не озоровал?
Не-е, счас, слава Богу, милицейские несколько раз за ночь приезжают. Да и мне не спится, у стариков жизнь длинная, а сон короткий. Ну, пойду я, бывай здорова, дочка. Как сынок-то, пишет? снова высунулся в дверной проём старик.
Пишет, только редко да бестолково.
У молодых оно так: ногами бы хоть куда убежал, а умишком ленятся. Ну, я пойду, пожалуй. Старуха, наверно, печь натопила, греться буду. Что-то назябся я за ночь.
Маша любила приходить на работу пораньше, привычка выработалась с тех пор, когда она водила Сашку в садик, а потом и в школу. За час до прихода своих немногочисленных сотрудников она успевала прибрать на столе, проверить оружейку, вскипятить воду для кофе и посмотреться в зеркало. А что, она ещё ничего! Ей ещё никто не даёт больше сорока, хотя хвостик-то уже приличный вырос.
Приготовив и выпив кофе, она включила приемник:
совет безопасности Российской Федерации принял решение о вводе войск на территорию Чеченской республики для разоружения незаконных воинских формирований и восстановления конституционного строя
В этот момент выстрелом хлопнула входная дверь, а Маша непроизвольно вскрикнула:
Приготовив и выпив кофе, она включила приемник:
совет безопасности Российской Федерации принял решение о вводе войск на территорию Чеченской республики для разоружения незаконных воинских формирований и восстановления конституционного строя
В этот момент выстрелом хлопнула входная дверь, а Маша непроизвольно вскрикнула:
Господи, Сашенька!
Она почувствовала, как в левой стороне груди разлилось тепло, а сердце словно сжало раскалёнными тисками. Крепко прижав обе руки к болючему месту, она медленно опустилась на стул и застонала.
В этом положении её и застал тренер-стендовик Гриша Парятин. Он, как всегда, вошёл, насвистывая «Прощание славянки». Отвратительная, как он сам признавался, привычка осталась у него с флотской службы, где, по его словам, он истрепал в швабры восемь пар ботинок. Гриша пристально поглядел на свою начальницу и, опустив свист с соловьиного до баса, удивлённо спросил: