Ты чего, старуха?
Но, заметив на её лице бледность и прижатые к груди руки, бросился к графину.
На-ка вот, глотни морской. Видно, голубушка, ты в девятый вал попала.
Маша выпила воду, кивнула головой в знак благодарности и глубоко и часто задышала. Немного подождав, Гриша потребовал:
А теперь рассказывай, что стряслось?
Маша посмотрела на него замутнёнными глазами и тихо сказала:
Что-то с Сашкой неладно.
Письмо?
Она помотала головой и постучала кулаком по левой стороне груди.
Не знаю, может, да, а, может, и нет. Вот оно, моё письмишко. Никогда не верила в эту хреновину: чувствия, предчувствия. А тут, как гирей кто хватил. Ты слышал по радио о Чечне?
Гриша заложил руки за спину и широко заходил по кабинету:
Слыхал, с вызовом ответил он. Ну и что из того? Мало ли чего болтают по радио. Ну, поиграют военные кулаками да мускулами и разойдутся. Не будут же свои со своими воевать! Ты, старуха
Да брось ты меня старушить, чёрт бы побрал тебя, белобрысого! В сердцах закричала Маша. Неужели ты не понимаешь восстановление конституционного порядка! А мой Сашка в спецназе МВД служит, значит и в Чечню ему прямая дорога. Понял ты!?
Гриша сел, поднял голову, обнажив острый кадык, потом закурил, предложил ей:
Будешь? Ну, как хочешь, иногда помогает. Надо обсудить Чувствовалось, как он проглотил «старуху». Письма пишет?
Да какие там письма одни конверты, а в них одно и то же: жив, здоров, кормят хорошо, чего и вам желаю, зло ответила Маша.
Нормально, задумчиво произнёс Гриша.
Чего тут нормального? взвилась Маша
А что он по-твоёму должен писать: как портянки стирает, палубу драит, картошку и гальюны чистит, или как боцмана тебя за вихры таскают? Так что ли?
У них палубы и гальюнов нет, тихо сказала Маша.
Чего?
И боцманов тоже нет, ещё спокойнеё добавила Маша.
А-а, ну тогда порядок, согласился Гриша и сел на скрипучий стул.
Что же мне делать, Гриша? жалобно спросила Маша.
Ехать надо, мать. Гриша встал, подошел к форточке и выщелкнул в неё окурок. Если уж тебя так припекло, всё равно не успокоишься. По себе знаю. Адрес Сашкин знаешь?
Знаю, знаю. Маша спохватилась. Но это же так далеко, в Питере, в Петербурге. Я была у него год назад, нет, уже немного подольше. Жаль, белые ночи тогда не застала. А часть ихняя прямо в центре, у самого Зимнего Дворца, представляешь! Красота! Там ещё атланты стоят, от них через мостик всего двести метров до их казарм. Говорят, там раньше не то Семёновский, не то ещё какой-то полк размещался.
Нормально, ответил на её восторги Гриша. Тогда пиши заявление.
Какое заявление?
Ну, что ты на время своёго начальственного отсутствия возлагаешь свои обязанности на своёго надежного товарища Григория Парятина, ввиду И так далеё. Ты же знаешь.
Маша тут же повисла на могучих плечах Парятина и закричала:
Гриша, родненький мой, дай я тебя расцелую!
Парятин с улыбкой поднял руки:
Вот этого не надо, меня после поцелуев, особенно вот таких молоденьких и красивых старушек, начинает штормить. А штормов и авралов я не люблю. Ты пиши, а я сейчас приду.
Когда Парятин со свистом вышел, Маша быстро написала заявление и взялась за телефон.
Здравствуйте. Фасовочная? Попросите Галину Тихоновну Фильчакову. Галка, ты? Привет. Ты когда на работу вышла? Ага. Давно, давно не виделись. Она засмеялась. Слушай, а я к Сашке собралась Ничего я не сошла. Да чо ты ревёшь-то, дура? Ну, съезжу, повидаюсь и назад Ну ладно, пару коробок принеси, «Ассорти» и «Птичье молоко», Сашка его любит. Да, слушай, чего я тебе позвонила-то: где мне твоёго Гошку найти? А чей же он, мой, что лива? Так Так А ещё? Да он что, во всём городе сразу живет? Где? На свалке? Или на рынке? Да ты с ума сошла, я что по помойкам шариться буду! Ну и бизнес нашёл твой благове Ну, ладно, ладно, извини. Целую!
Когда Парятин со свистом вышел, Маша быстро написала заявление и взялась за телефон.
Здравствуйте. Фасовочная? Попросите Галину Тихоновну Фильчакову. Галка, ты? Привет. Ты когда на работу вышла? Ага. Давно, давно не виделись. Она засмеялась. Слушай, а я к Сашке собралась Ничего я не сошла. Да чо ты ревёшь-то, дура? Ну, съезжу, повидаюсь и назад Ну ладно, пару коробок принеси, «Ассорти» и «Птичье молоко», Сашка его любит. Да, слушай, чего я тебе позвонила-то: где мне твоёго Гошку найти? А чей же он, мой, что лива? Так Так А ещё? Да он что, во всём городе сразу живет? Где? На свалке? Или на рынке? Да ты с ума сошла, я что по помойкам шариться буду! Ну и бизнес нашёл твой благове Ну, ладно, ладно, извини. Целую!
Маша положила трубку, посмотрела в замутненное сырым налетом окно: тишина, серость, затхлая, прокуренная комната и пустота. Может быть, от этой серости и пустоты снова защемило сердце. Ах, Сашка, Сашка, сыночек мой родной, ты так далеко от меня, а сердце теребишь, будто рядом. Хотя нет, когда он был дома, сердце даже не ворохалось, разве что иногда, когда набедокурит или задержится где-нибудь. А тут сердце расшалилось, будто его кто за ниточку дергает.
Чёрт, выругалась про себя Маша, неужели этого Гошу придётся искать по всем городским помойкам! Вот дура-то, что сразу этот видик не сплавила, а теперь ищи-свищи этого Гошу. И Гришка куда-то подевался. Ну ладно переживёт. Она написала заявление об отпуске, подвинула его на середину стола и прижала чашкой с так и недопитым холодным кофе. Прислушалась в тире кто-то уже был, раздавались щелчки выстрелов. Она закрыла кабинет и вышла на улицу.
Ну что за погодка чёртова! выругалась она и бр-р-рыкнула от проникающей под одежду свежести. Всего час назад шёл ледяной дождь, несколько минут назад висела хмарь и сырость, а сейчас, лишь только небо покрылось голубыми проплешинами и между туч стало скакать солнце, природа повеселела, а город ожил.
5
До железнодорожного вокзала Маша добралась на тряском, скрипучем трамвае и, пройдя здание вокзала, устремилась к выходу на перроны. Здесь, по словам Галины, мог находиться её незабвенный Гоша. У широких дверей застекленного перехода, которые безостановочно махали створками, как напуганные птицы крыльями, сидело и стояло несколько рядов попрошаек, нищих и бомжей, торговцев пирожками, сигаретами, газетами и прочими товарами, необходимыми в дороге. Она обошла ряды, словно интересуясь товарами, но того, кто ей был нужен, среди этого сброда не оказалось. Да она и не верила, что среди этих опустившихся, пропитых, небритых, одетых в потёртые, засаленные одежды людей мог находиться Гоша.
Решила на всякий случай порасспросить, подошла к трём бомжеватым типам, по её мнению, больше подходившим к друзьям Гоши, которые потягивали из горлышек пиво. Она не знала, как к ним обратиться, и потому напрямую спросила:
Гошу не видели сегодня?
Один из них седой, высокий, в коричневом берете на голове низко поклонился ей и с усмешкой сказал:
Здравствуйте, сударыня.
Лицо его дышало приветливостью, а глаза излучали ум, и если бы не небритая физиономия и не синие круги под глазами, она бы подумала, что этот человек интеллигент художник или писатель. Маша растерялась и автоматически ответила:
Здрасьте.
Затем к ней повернулся другой в потертой кожанке и с повязкой на голове, похожей на тюрбан и также ласково сказал ей:
А теперь до свидания, мадам.
До Только теперь до Маши дошло, что над ней попросту издеваются. Она хотела сказать что-то дерзкое и обидное в ответ, но, увидев невозмутимые, побеленные спины бомжей, поняла, что этих людей никакими словами не проймешь. Она резко развернулась и, опустив голову, направилась к выходу. Но через несколько шагов наткнулась на синий потертый плащ и подняла голову. Перед ней стоял мужчина неопределенного старческого возраста, от шестидесяти до восьмидесяти лет, с окладистой, невероятно черной бородой, ссохшимся, как у мумии, лицом и широко раздвинутыми губами. Но Маша почему-то с первого взгляда поняла, что он не смеялся, а улыбался. Голос у него был ровный, басовитый:
Извините меня. Он прижал правую руку к груди. Я случайно слышал ваш м-м разговор. Вы ищете Гошу Телешина? Его сегодня здесь не было.
Спасибо, ответила Маша почти сквозь слезы. Она чувствовала благодарность к этому незнакомому старику. Потом махнула рукой в сторону троих мужчин. А эти
Я понимаю вас, и смею заверить, что они понимают не хуже меня. Дело в том, что у людей, которые вынуждены вести такой образ жизни, очень обостренная психика, они мгновенно реагируют на неадекватность ситуации, точнеё на пренебрежительное к ним отношение.
Но ведь я начала возражать Маша.
Вы просто с ними не поздоровались, ответил на её возражение мужчина. Маша почувствовала, как её лицо поплыло пятнами, и опустила голову.
Да, наверно, вы правы.
Ну вот, видите. Мужчина почему-то причмокнул. «Зубы, видно, вставные», догадалась она. Но они не злодеи и не разбойники, у них просто фигуры такие большие, а в душе они дети, вот они и обижаются. Да, времечко сейчас, он помахал рукой над головой. Как сказали бы в старину смутное, безвременьице, лихолетье. Жизнь перекосилась, и те, кто был никем, вдруг стали всем, а вот они Вы знаете, кем они были раньше? Вон тот, что пониже, ведущий конструктор завода, сократили по штатам, а молоденькую секретаршу оставили. Седой, с которым вы разговаривали, писатель. Вы представляете, всю жизнь писал про грандиозные стройки, про трудолюбивых людей, про подвиги. И вдруг в один момент это никому не стало нужно, а детективы он писать не может и не хочет. Третий Ну вы и так всё поняли. Не правда ли? Так что вы их простите, Бога ради. И меня тоже, неожиданно добавил мужчина и так быстро отошёл от Маши, что она ничего не успела ему ответить.
Она украдкой покосилась на троих мужчин и вдруг увидела обращённый на неё глаз седого, который вдруг подмигнул ей. Маша отвернулась и почти бегом направилась к выходу.
Рынок был от вокзала недалеко, три остановки Маша проехала с комфортом. В автобусе было лишь с десяток стариков и три девчонки, хихикающие на задней площадке, и она просидела всю дорогу, любуясь полупустынными улицами и яркими афишами гастролирующих заезжих звёзд. Но на самом рынке царил праздник продажи глаз. В глаза сразу бросалось, что народ здесь хорошо живёт, в основном, по те стороны прилавков, на которые были выложены Вобщем, всё. При виде изобилия желудок Маши что-то сердито проворчал. Она понимала, что сейчас она не властна над этим обжорой, над тем, кто сидел внутри, а заставить его замолчать было не в её силах. Нужно было хоть что-то кинуть ему в пасть, и Маша пошла по рядам.
Нос развернул её в сторону нехуденькой мамаши, перед которой лежали аппетитные куски копченой корейки с чистейшим срезом розового мяса и белоснежного сала.