Оцепенение на какое-то мгновение отпустило Женю, и она чужим, низким, утробным голосом закричала:
Мама!!! Мама, спаси меня!!! Мамочка, папочка, спасите меня!!!
В этот момент она каким-то чудом могла видеть и налетающее на неё чудовище, и свою маму. Вот мама, видно, тоже услышала крики, доносящиеся от леса, забеспокоилась, встала с рюкзака и стала из-под ладони всматриваться в сторону леса, выискивая свою дочь. В тревоге мать робко, словно не веря в то, что её позвали, закричала:
Дочка, где ты? Женя, отзовись! Женька-а-а, доченька-а-а!
Мама, мамочка! отозвалась дочь, но было уже поздно: чудовище ухватило её когтями за штормовку, подняло в воздух и понесло в глубину леса, при этом утробно и плотоядно урча. Женя отбивалась, как могла, руками и ногами, но ничего не могла поделать с этой страшной дикой силой, которая тащила её. Девушка почуяла, как от страшилища несет такой вонью и тухлятью, что её чуть не вырвало. Она ещё пыталась кричать, когда её ноги начали отрываться от земли чудовище вместе с добычей пустилось в полёт. И в это мгновение девушка потеряла сознание
Этот загадочный, таинственный случай, произошедший в Амурской тайге в начале девяностых годов, потряс всех жителей города Белогорска и окрестных селений. Собственно, прямых свидетелей не было, но то, что пересказывали члены семьи Курулёвых, наводило ужас и оцепенение на всё население этого края. Кто-то им верил, кто-то относился с недоверием ко всему тому, что они плели, но так или иначе в местных газетах, на телевидении и радио появились страшилки, что на реках Зея, Завитая, Большой Горбыль и вплоть до Томи притоках Амура, появилось страшное и беспощадное существо, которое преследует людей в самых неожиданных местах: на реках и озёрах, у сопок, где люди собирали грибы и ягоды, у рыбацких и геологических становищ. Тут же припомнили, что за последние годы в тайге были найдены несколько трупов молодых женщин, на которых нападал неизвестный страшный зверь, появившийся в этих местах. Он растерзывал свои жертвы так, что их невозможно было узнать. Сваливали всё на медведей или забредающих из приморских лесов тигров, но знатоки утверждали, что ни медведь, ни росомаха, ни тигр не будет просто так, из спортивного интереса, убивать свою добычу. Если зверь убивает, то он поедает свою добычу, а найденные трупы женщин были целыми, но истерзанными до неузнаваемости, словно их кто-то резал острым ножом. Все эти страсти происходили вдали от населенных пунктов, в самой глуши, куда человек редко забирался.
Со слов сорокасемилетнего главы семьи Курулёва Павла Стендовича газеты описывали, что он с женой, сыном и семнадцатилетней дочерью решили от безысходности сходить на моторной лодке на рыбалку, чтобы половить рыбы для пропитания и продажи. Российская перестройка загнала людей в такой тупик, из которого было трудно выбраться. Предприятия и учреждения закрывались каждый день, а выброшенные на улицу люди занимались, чем могли. Кто-то подался в «челноки», кто-то в браконьеры, благо, что рыба в амурском бассейне ещё не перевелась, люди попредприимчивее и с деловой хваткой открывали модные тогда кооперативы, кто-то надеялся на клочок земли на своих «фазендах», выращивая на них фрукты, корнеплоды и овощи, делая зимние запасы для себя, а остальное продавая на рынках. Курулёв был технологом по молочному производству. Все молоко из колхозов и советских хозяйств потекло на рынки, где его покупали дороже в несколько раз, чем принимали на молокоперерабатывающем предприятии. Вполне естественно, что молочный завод скоро закрылся, а сам Курулёв оказался не у дел и скоро ушёл с предприятия. Его жена, Ярослава Максимовна, бывший воспитатель детского сада, сначала занялась огородничеством и садоводством на участке у своего дома, потом пыталась перепродавать китайские товары на рынке, но скоро прогорела и поняла, что челночество это не её дело.
Курулёв не знал, что предпринять, чтобы прокормить семью. Однажды заметил, что его сосед по улице каждую среду уходит куда-то на моторной лодке и к субботе возвращается по ночам домой. Старый «москвич», на котором приезжал сосед, после такого похода напоминал двугорбого верблюда на Великом шёлковом пути. Целый час сосед со своими домочадцами выгружал свои сокровища и стаскивал их в сарай и в ледник. По запаху Павел Стендович определил, что это была рыба. Всё это богатство сосед за несколько дней продавал на рынке и снова уходил на собственную путину. Жил сосед как кум королю, тихо и размеренно, не бедствовал, но и не кичился своим достатком, но было видно грозы перестройки и экономической анархии его не затрагивали.
Курулёв подклепал старую, уже заброшенную «казанку», перебрал мотор и тоже стал рыбачить. Рыбнадзоры не беспокоили, потому что и сами занимались тем же, чтобы выжить. Продавала рыбу жена. Для того чтобы к ней не приставали различные инспекторы, часть рыбы закупали на складах, добавляли к ней свою, из чего извлекали неплохую прибыль. Жить стало лучше и веселее.
Однажды по весне они решили сходить на дальние затоны, образовавшиеся после разлива рек, в мелководье которых в весеннем нерестовом раже билась самая различная рыба: сазан, чубарь, салега, чебак, ленок, колтун, амур и пищуха. Курулевы решили сделать последнюю выборку и ушли на моторке в затон, а когда вернулись, плачущая жена рассказала, что их дочь уволок в лес какой-то зверь. Что это был за зверь, она объяснить не смогла, потому что видела это издали. Мужчины, прихватив ружья, пошли искать девушку и через час нашли её в небольшом распадке среди камней. Женя была жива, но истерзана так, словно её кто-то резал ножами. Но самое страшное, что, придя в себя, она ничего не могла вспомнить и только в безумстве постоянно твердила, показывая на небо:
Птица, человек-птица, человек-птица
Девушку положили в больницу. Через месяц она как будто пришла в себя, но всё равно ничего не могла вспомнить, как ни терзали её журналисты и дознаватели из прокуратуры, которые открыли уголовное дело. А через несколько месяцев о семье Курулёвых и вовсе забыли.
Старый егерь и правнучка
Постырин Устин Герасимович в кои-то веки выбрался из своей таёжной глуши, где он егерствовал, в город. Жил он постоянно в тайге, в своём зимовье, блюдя интересы государства в одном из заповедников вместе со своим напарником Иваном Актанкой. Города он не любил, хотя и имел там однокомнатную квартиру, и появлялся в нём только в самых крайних случаях: или по своим егерским делам, или поругаться с начальством, или закупить на зимний сезон продуктов по своему желудку. Сейчас, в двадцать первом веке, настолько изменился ассортимент, что разную, как говаривал дед Устин, завозную заграничную мякину желудок его не переваривал. Потому и приходилось выбирать самому. Деду Устину шёл уже девяносто второй год, а он и не собирался ни на какие пенсии, говорил: «На пенсию, говоришь, отдыхать? Ещё наотдыхаюсь на том свете. Деньги, деньги! Глупые вы! На что мне они. Меня тайга кормит. Да и куда мне их столько. За работу получаю, фронтовые, пенсию, за уход. И зачем мне уход, я пока ещё сам себя обихаживаю, и тайгу не забываю».
Сейчас его сорвал с места особый случай из геологической партии передали, что его просит срочно приехать в город внук Веретешков Максим, потому что в его семью пришла большая беда. Сколько ни допытывался дед Устин, что за беда, радист отвечал, что и сам ничего не знает. Устин Герасимович быстрёхонько собрался, по реке добрался до геологического стана, где как раз с оказией был вертолёт.
Пока летел на вертолете, его взгляд радовали зелёный покров тайги, голубые строчки небольших речушек, торопящихся сбежать со склонов сопок, изумрудные, в кольце лесов, озерца, поляны, заросшие разноцветными саранками, от которых рябило в глазах. Прошёл лишь час, когда он поднялся в воздух вместе с геологами, а уже скучал по своей заимке, спрятанной на таёжных бескрайних просторах у небольшой речушки под названием Иликан, по сопке Ульдегит, служившей ему самым точным барометром, по которому можно было точно узнать, какая будет погода на следующий день, а то и на всю неделю. Если вершина километровой горы покрывалась испарениями, это означало, что через Малый Хинган перевалили знойные ветра из пустыни Гоби и стоит ждать жаркой и знойной погоды; если же на вершине сопки курчавились тёмно-зеленые тучки, а то её и вовсе заволакивало серой пеленой, то быть дождям или снегу.
Сейчас его сорвал с места особый случай из геологической партии передали, что его просит срочно приехать в город внук Веретешков Максим, потому что в его семью пришла большая беда. Сколько ни допытывался дед Устин, что за беда, радист отвечал, что и сам ничего не знает. Устин Герасимович быстрёхонько собрался, по реке добрался до геологического стана, где как раз с оказией был вертолёт.
Пока летел на вертолете, его взгляд радовали зелёный покров тайги, голубые строчки небольших речушек, торопящихся сбежать со склонов сопок, изумрудные, в кольце лесов, озерца, поляны, заросшие разноцветными саранками, от которых рябило в глазах. Прошёл лишь час, когда он поднялся в воздух вместе с геологами, а уже скучал по своей заимке, спрятанной на таёжных бескрайних просторах у небольшой речушки под названием Иликан, по сопке Ульдегит, служившей ему самым точным барометром, по которому можно было точно узнать, какая будет погода на следующий день, а то и на всю неделю. Если вершина километровой горы покрывалась испарениями, это означало, что через Малый Хинган перевалили знойные ветра из пустыни Гоби и стоит ждать жаркой и знойной погоды; если же на вершине сопки курчавились тёмно-зеленые тучки, а то её и вовсе заволакивало серой пеленой, то быть дождям или снегу.
А вот и первые признаки цивилизации: извивы и серпантины дорог, опутавшие тайгу жадными щупальцами спрута, который называется среди людей артериями жизни и инфраструктурой. Дед Устин усмехнулся какие артерии, это самые настоящие сточные канавы, по которым текут зловония, угарные газы и всё то, что остаётся от жизнедеятельности цивилизации. Ну, кажется, наконец-то прилетели, вздохнул облегченно Устин Герасимович, увидев внизу кварталы домов, линии улиц и проспектов, чахлые нитки лесопосадок по сторонам, которыми люди пытаются защититься от своей же неразумной деятельности.
От аэропорта дед Устин ехал на автобусе. Пассажиры с интересом поглядывали на колоритного деда и перешёптывались между собой. И, правда, в городе такие человеческие экспонаты уже не встретишь, разве что в краеведческом музее. Был Устин Герасимович низкого роста, кряжистый, широкоплечий, с пепельной бородой и усами, мохнатыми темно-серыми бровями; уши, крупные, мясистые, покрыты курчавой порослью, которая, правда, не могла скрыть, что одно из них порвано и напоминает веер это памятка о первой встрече с медведем сразу после войны. Морщинистое лицо и вздёрнутый нос напоминали сетку параллелей и меридианов на глобусе и Южный полюс. Но глаза цвета изморози, с бровными нависами, узкие все так же молодо и насмешливо посматривали на автобусных зевак, словно говоря: ну что, слабо вам дожить до моих лет.