Одет дед тоже был необычно для городского взгляда: в современные джинсы, которые Устин Герасимович ценил за прочность, заправленные в голенища олочей, перехваченных снизу доверху сыромятными ремнями; на тёмно-синюю рубаху с длинными рукавами был накинут безрукавный гулами, а на голове обыкновенная кепка восьмиклинка из кожи, выкрашенная черным хромпиком. Среди современных платьев, молодёжных топиков и коротких шорт его одежда напоминала медвежью шкуру. Пассажиры, наверно, думали, что дед нарядился для какого-то фольклорного праздника, а дело было в том, что за всю свою егерскую жизнь дед Устин так и не нашёл для себя более свободной, легкой и удобной одежды, которая годилась бы для повседневной жизни в тайге. И гулами, и олочи, и фуражку он мастерил своими руками.
Гулами был сшит из шкуры дикой козы, которую местные охотники называли козулей. Кожа для выделки годилась только тогда, когда козуля выленивала. Гулами из тонкой кожи получался очень прочным и лёгким, он не пропускал влагу, не трескался и не скукоживался, как шагрень. Олочи в Приамурье шили из сыромятной кожи: вырезали по ступне кусок кожи, на подьём ноги пришивали два языка, проделывали в них дырочки, пропускали сыромятные ремни и стягивали по ноге. Обувь готова. Олочи в тайге носили вместо лаптей, потому что они были очень простыми в изготовлении, практичными, дешёвыми и тёплыми. Охотники подошву простегивали сыромятными ремнями, чтобы обувь не скользили в мокрую погоду.
На своей остановке дед Устин встал с сиденья, оглядел всех насмешливым взглядом и теплым голосом сказал:
Ну, всё, уважаемые товарищи, поглядки кончились. Прощевайте.
Кто-то хихикнул, кто-то промолчал, и только один мужчина ответил:
На своей остановке дед Устин встал с сиденья, оглядел всех насмешливым взглядом и теплым голосом сказал:
Ну, всё, уважаемые товарищи, поглядки кончились. Прощевайте.
Кто-то хихикнул, кто-то промолчал, и только один мужчина ответил:
Доброго здоровья, дедушка.
А мне и так девать его некуда, могу поделиться с хорошим человеком.
Когда Устин Герасимович выходил из автобуса, то услышал восхищённые возгласы:
Вот так дед! Интересно, сколько ему лет. Лет сто, наверно.
Дед Устин прошёл по улице. Свернул в зелёный тупичок, в конце которого сразу увидел двухэтажный особняк из красного кирпича, выстроенный в старорусском стиле. Кованая изгородь совсем не скрывала красоты ухоженного дворика, цветочных клумб, дорожек из красных тротуарных кирпичей. Дед, подходя к узорчатой кованой калитке, только насмешливо пробурчал:
Вот живут кулаки. Целые хоромы. И на что им энтот дворец, его отопить целую кучу денег надо. Он нажал на кнопку звонка. Антиресно, а кто же в нём убирается, неужто всё сами?
Из встроенного динамика переговорного устройства донёсся женский голос:
Кто там?
Дед Пихто, недовольно пробурчал дед Устин. А кого ждали-то, аль упыря.
Ой, дедушко! Заходи, заходи.
Щелкнул электрический замок, калитка отворилась, и почти в тот же момент распахнулась входная дверь дома, и из неё выскочила низенькая пухлая женщина в домашнем голубом халате. Она бросилась к старику, обняла его и поцеловала в заросшую щёку. Защебетала:
Здравствуй, дедушко, здравствуй. А мы тебя так ждали, всё со дня на день, со дня на день, часы считали.
Я-то думал, что вы погорели, а вы тут слёзы да сопли разводите.
Да это я от радости, ведь два года не виделись, ну, немножко меньше. Да ты проходи, проходи, утомился, неверно, в дороге.
Устин Герасимович недовольно проворчал:
С чего мне утамливаться, чать не пешком по тайге лазал, сначала на этой железной грохоталке летел аж уши заложило, потом на автобусе.
Увидев за спиной старика рюкзак и ружьё в чехле, женщина участливо пропела:
Дедушко, ну зачем ты это тащил, тяжело ведь.
А ты, Нюра, наверно, до сих пор думашь, что в тайге прошпекты проложены. А в тайге без харча и ружья погибель. Ведь я до геологов целых пять часов добирался. Изнежились, поглупели вы тут все в городах-то, простого не понимаете.
Да ты проходи, проходи, дедушко, не угоманивалась Анна. Рюкзак-то мне давай, и ружьё тоже.
Сидор бери, а переломку не дам, она только хозяина любит. Дома-то есть ли кто?
Одна я, одна. Лушка в школе, сегодня последний экзамен сдаёт, а Максим на работе, у них там сегодня беда таксист машину разбил. Хорошо хоть сам живой остался.
Когда вошли в дом, хозяйка помогла старику снять гулами и олочи, подала домашние тапочки. Устин Герасимович оглядел просторный холл с колонной в центре и пошёл за хозяйкой, ворча:
У вас тут почище, чем в тайге, заблудиться можно. Одних дверей вон скока. Когда отстроиться-то успели?
Да к прошлой зиме и въехали.
Дорого, наверно, хоромина-то обошлась?
Так зарабатываем же, дедушко. Мой-то хозяин, таксопарк у него свой, а я бухгалтером.
Ну и ладно. Только не пойму, зачем такую громадину надо было сооружать. Человеку много ль надо: где прикорнуть, где поесть да посидеть.
Пойдём, дедушко, я тебя покормлю. Наголодался, наверно.
Это потом, твёрдо отказался дед Устин. Мне бы сейчас помыться, запаршивел совсем.
После ванной и чая с баранками дед Устин, вытерев полотенцем усы и бороду, спросил:
Ну а теперь, Нюра, говори, зачем меня от дела отрывали?
Анна вздохнула, и, переставляя с места на место чашки и блюдца, ответила:
Беда у нас, дедушко Устин, Лушка у нас на наркотики подсела, не знаем, чего делать. Может, ты чем поможешь.
А ремнём лечить пробовали?
Анна заломила руки:
Дедушко, да если бы ремень помог. Чего мы только ни делали: и разговаривали с ней, объясняли, что наркотики это смерть, и к врачам разным водили, и в подвале закрывали. Всё бесполезно. Связалась с какими-то дебилами-наркоманами, а она их слушает. Говорит, что это не страшно, что как захочет, так и бросит. Мы ей уж по всякому объясняли, что не только здоровье, жизнь губит, а ей всё как с гуся вода, ничего не понимает.
Дед Устин почесал голову сквозь редкие волосенки:
А я-то чем могу помочь? Я не лекарь и не волшебник.
А я-то чем могу помочь? Я не лекарь и не волшебник.
Ты же мудрый человек, со слезами на глазах говорила женщина, ты долгую жизнь прожил, может, хоть советом поможешь. Ведь пропадёт дитё. Да слыхали мы, что к тебе местные жители за травами приходят от разных хворостей. Может
В этот момент зазвонил телефон, и Анна бросилась к аппарату. Дед Устин задумался, проворачивая в голове мысли: «И правда ведь, пропадёт ребятёнок. И есть же такие барахлявые люди, придумывают разную гадость, чтобы похоти свои удовлетворить. Ну, ладно, если тебе нравится, то и колись, губи свою жизнь, зачем же других-то втягивать. А всё деньги проклятые виноваты: продать, нажиться, из нищебродья вылезти, себя показать вот, мол, какой я ловкий. А рази без денег нельзя жить? Земля, тайга, реки, они всё дают, что надо человеку: и едовьё, и кров, и радости, если отравиться хочется, так и отравы на земле полно. Да, а девчонку-то надо выручать. Только как».
Мысли его перебила подошедшая Анна:
Максим звонил, спрашивал, подъехал ли. Скоро будет.
Хлопнула входная дверь. Анна засуетилась, быстро шепнула деду на ухо:
Это Лушка. Ты, дедушко, не говори, зачем приехал, разговор о ней не заводи, а то она становится бешенной, как тигрица.
В комнату влетела девушка лет шестнадцати в чёрных брючках и светло-голубой кофточке, с порога закричала:
Мама, я сдала, сдала. Всё, последний экзамен, теперь свобо Увидев деда, она осеклась, округлила свои раскосые глаза. Дедуша, миленький, ты приехал. Как хорошо, что ты приехал.
Девушка взвизгнула и бросилась деду на шею.
Как я по тебе соскучилась, дедуша мой! Ты приехал специально к моему последнему экзамену, да? Ой, как хорошо!
Да погоди, стрекотушка, задушишь ведь деда-то, мурливо и ласково выговаривал дед Устин с ласковостью, однако, ещё крепче прижимая к себе правнучку. Кто товда подарки-то будет привозить, кто тебя по заднице будет шлёпать, а? Вот тебе, вот тебе.
Ой, не надо, дедуша, больно, притворно захныкала Луша.
Дед невольно залюбовался свой правнучкой. Черноглазая, узкоскулая, с ямочками на щеках, стройная, с тёмными, густыми волосами, свитыми в толстую косу, она напоминала ему сейчас его старшую дочь, которая померла от болезни в семидесятом году. Он вздохнул, спросил:
Ну, Лукерья, как экзамен сдала? Только не ври, а то подарка не получишь.
Девушка заскакала, закружилась на месте и радостно захлопала в ладоши.
Дедушенька, доставай скорее свой подарок, а то я умру от нетерпения.
Вот и я этого боюсь. Тащи-ка сюда мой кошель, он там, в прихожке валяется.
Когда девушка принесла вещмешок, дед Устин степенно развязал его, засунул внутрь руку и ещё раз спросил:
Так какую оценку ты получила, сознавайся?
Только четвёрку, дедушенька, со вздохом ответила Луша.
Четвёрку? Это хорошо.
Почему же хорошо-то, дедуша, ведь пятёрка лучше.
Э, внучечка, так думают только дураки, сказал дед Устин. Ты что думаешь, если человек получил пятёрку, так он и кум королю? Э, нет. Пятёрка это всегда завышенная оценка, человек не может знать всё, даже о самых простых вещах. В конце концов, по самой жизни оценку выставляет нам сам Господь Бог, по тому, как ты прожил жизнь, что ты кому-то дал, а что ты от неё взял. На пятёрку ещё ни один человек не прожил.
Никто-никто? спросила девушка.
Конечно, никто. Вот, допустим, ты сдала все предметы на пятёрку, получила золотую медаль, поступила в университет, там тоже все пятёрки получила. А кто оценки-то эти ставит? Правильно люди. А потом что, кто тебе оценки эти ставить будет, а? То-то и оно. Только потом и начинается самый главный экзамен, а экзаменатор сама жизнь.
Ой, дедушенька, ты всегда так мудрёно говоришь, вздохнула Лушка.
Ну, ладно, мучить тебя больше не буду. Получай подарок.
Дед Устин достал из своего вещмешка что-то серебряное, пушистое и извивающееся. Девушка ойкнула:
Ой, что это такое? Красота какая, мамочки!
Да это же серебристый соболь, восторженно закричала Анна, поглаживая руками две шкурки. Да где же ты их взял-то, дедушко? Говорят, что их в тайге и не осталось.
Места знать надо, с гордостью ответил дед Устин. Браконьеры проклятые ловушки ставят. Я его мёртвого из неё вынул. Бери, внучка, это тебе и есть подарок. Тут тебе и воротник, и опушки на пальто. Сам выделывал, сносу не будет. А это вот тебе, Нюра. Старик с гордостью достал ярко-рыжую шкурку лисы, которая словно горела в его заскорузлых руках.