Ерошкин потёр пухлые ладони.
Вот это по мне. Когда намыливаемся?
Так завтра после обеда и выедем, пока меня на работе не хватятся.
До вечера-то успеем добраться? спросил Тихон.
Да легко. Не раз испытано.
* * *
Полдороги до Сретенки Ленка визжала от восторга:
Пап, мам, смотрите, какая красота! А это кто летит? Ястреб? А вон, вон, какая красивая сопка, вся синяя. Почему она синяя? Боже, а сколько здесь цветов! Это саранки? Какие красивые, и оранжевые, и красные, и жёлтые, разные-разные! А вон озеро, камыши, и рыба плещется!
Через час восторги её поутихли, и она, прислонившись к плечу матери, задремала. Не доезжая Сретенки, Денис свернул налево. Через несколько километров асфальтированная дорога закончилась, и джип выкатил на грунтовку. Она шла по степи, потом по зарослям вдоль подошвы сопок. Кое-где попадались мокрые низины, но джип умудрялся проскакивать их. Но в одном месте всё-таки застряли.
Денис вылез из салона, посмотрел под колёса и почесал макушку.
В дохлую воду вляпались.
Почему в дохлую-то, пап? спросила Ленка.
Так здешние жители называют болота и вот такие грязные низины, ответил за отца Тихон. Ну, что теперь делать будем, гонщик?
Ну, дёргаться здесь бесполезно, толкать тоже ещё глубже увязнем. Так что доставай топоры, будем бастрики рубить. Тиша, доставай топоры.
Пока мужчины рубили жерди и одну вагу потолще, женщины проминались, оглядывая окрестности. Вокруг был лес. Берёзы, липы и осины стояли сплошной стеной, кое-где в просветах виднелись вершины сопок да одинокие свечки лиственницы. Птичий свист почти нетронутого рая заглушал все посторонние звуки, и оттого жители города почти от него оглохли.
Наконец, мужчины стащили жерди к машине, подложили их под колёса. Денис сказал:
Катя, лезь за баранку, только сильно не газуй, а то колеса слетят с гати, и тогда всё, окончательно утонем. Поняла?
Да поняла, чего не понять. Чать, не в первый раз.
Ты, Ленка, садись рядом с матерью, приказал он.
Зачем? Я боюсь, пропищала дочь.
Затем. Для тяжести и равновесия.
Ленка послушно села в машину, не забыв стряхнуть с сапожек грязь. Мужчины подложили вагу под заднее колесо.
Катя, давай! крикнул Денис. Ещё, ещё чуть-чуть. Поехали!
Задние колёса джипа вскочили на гать, и скоро машина оказалась на сухом месте.
Через час путешественники оказались у заимки. Катерина, оглядывая ветхое, заброшенное строение из серых брёвен, заметила:
И стоило ехать в такую даль, чтобы посмотреть на эту развалюху. Как хорошо было бы дома, за столом, с друзьями
С подругами, язвительно подхватил Денис. Успеешь с ними на работе потрепаться. Зато посмотри, какая здесь красота.
На самом деле, место было великолепное: старая, но ещё крепкая изба, срубленная из лиственницы с двускатной крышей, возле которой стояла покосившаяся завозня для скота и банька; она стояла у подножия почти головершинной сопки, по-местному, востряка, рядом с озером, окаймлённым щетиной камыша. С одной стороны к озеру подступал лес, а с другой расстилалась равнина, буйно заросшая травой и мелкими купами береста, долгишника и изюмника. Видно, на заимке лет восемьдесят назад жил какой-нибудь сельский богатей-кулак и пас здесь свою скотину. А потом ею стали пользоваться егеря, охотники, рыбаки, а то и просто заблудившиеся в тайге.
С подругами, язвительно подхватил Денис. Успеешь с ними на работе потрепаться. Зато посмотри, какая здесь красота.
На самом деле, место было великолепное: старая, но ещё крепкая изба, срубленная из лиственницы с двускатной крышей, возле которой стояла покосившаяся завозня для скота и банька; она стояла у подножия почти головершинной сопки, по-местному, востряка, рядом с озером, окаймлённым щетиной камыша. С одной стороны к озеру подступал лес, а с другой расстилалась равнина, буйно заросшая травой и мелкими купами береста, долгишника и изюмника. Видно, на заимке лет восемьдесят назад жил какой-нибудь сельский богатей-кулак и пас здесь свою скотину. А потом ею стали пользоваться егеря, охотники, рыбаки, а то и просто заблудившиеся в тайге.
В просторной пятистенной избе было пыльно видно, здесь давно никто не был, и душно, одно стекло в створке окна было разбито и занавешено куском старого одеяла. В дальней комнате стоял сколоченный из досок стол, две лавки и полать. Сохранилась даже печь, обсиженная до черноты мухами и комарами, но с большой пробоиной в боку. Пока мужчины рыбачили, женщины прибрались в доме: вымели весь сор, сделав веники из прошлогодней полыни, открыли окна и дверь, чтобы проветрить помещение, собрали с потолка и углов паутину.
Денис с Тихоном пришли быстро, принеся с собой щуку килограмма на полтора, четырёх толстолобов и десятка три мелкой верхоглядки. Катерина ругалась:
Мелочь-то зачем брали, её и коту не хватило бы.
Зато навар знатный будет, ответил муж. Ты рыбу-то не чисть, только распотроши, а чешую со дна соберём. Щуку подсолим да прямо на костре запечём.
Когда пропылал костёр и сварилась уха, небо на востоке уже заплывало огромным синяком. Все сидели вокруг костра, каждый со своей пластмассовой чашкой, исходившей паром. Тихон разлил по кружкам коньяк и, глядя на своего друга, сказал:
Ну, Денька, давай за тебя, за твой успех, за твоих родных людей, ну, и за нашу детскую дружбу, которая, слава Богу, не ржавеет.
Взрослые подняли кружки и хотели чокнуться, когда раздался голос Лены:
А мне.
Чего тебе? спросила мать.
Я тоже за здоровье папы хочу выпить, и за успех тоже.
Взрослые рассмеялись. Мать как отрезала:
Мала ещё коньяки пить, подрасти.
Но отец, серьёзно посмотрев на дочь, сказал:
Давай свой лимонад. Добавил чуть-чуть коньяка в кружку дочери и объяснил: Ничего страшного, спать будет крепче. Вы знаете, почему среди южан итальянцев, грузин, испанцев, французов мало алкоголиков? Потому что их с детства приучают пить хорошее виноградное вино без содержания спирта перед едой. Тут тебе и культура пития, тут и здоровый сон, и здоровый аппетит.
Лена просияла и встала:
Спасибо, папочка, ты один на свете меня понимаешь. Ну, за уху, и за папу.
Все рассмеялись и выпили. После ухи в пищу пошла зажаренная на углях щука.
Тихон ел и нахваливал, сдирая подгоревшую шкуру:
Боже, какая вкуснота! И костей в ней нет. Чудо.
Потому и нет, что они пропарились до хрящей, ответил Денис.
Постепенно стемнело, лишь огонь костра освещал путешественников мигающим светом. Со стороны сопки донёсся пронзительный крик, пробирающий до дрожи.
Что это? спросила Катерина.
Сова или сыч, предположил Тихон.
Нет, не похоже, задумчиво и протяжно не согласился Денис. Я таких криков раньше не встречал аж мороз по коже. Во, спит. Я же говорил. Денис показал на спящую дочь, которая, уложив голову на колени матери, тихонько посапывала.
Ладно, на сегодня хватит, сказала Катя. Мне и правда что-то не по себе. Пойдёмте спать в избу, я там постели приготовила.
Утро встретило их коротким летним дождичком, который скоро закончился. Мужчины собрались на охоту и ушли в камыши, а мать с дочерью разожгли костёр и повесили над костром котелок с водой, чтобы к приходу добытчиков приготовить кофе. Скоро из камышей донеслось несколько выстрелов.
Ага, сказала Катерина, кажется, охотники что-то добыли.
Лена словно и не слышала, она крутила головой во все стороны, будто что-то высматривая.
Что с тобой, Ленуся, спросила мать, ты словно чего-то боишься?
Ты знаешь, мама, мне кажется, за нами кто-то следит, ответила дочь, Такое ощущение, что кто-то так и сверлит тебя взглядом, будто насквозь протыкает, как иголкой.
Да кто тут может быть, кроме нас, отмахнулась Катерина. Разве что косолапый где на рыбу охотится. Не обращай внимания. В тайге всегда так, когда ты в тайге в первый раз, страхи всякие мерещатся. Успокойся.
В отдалении послышался всплеск воды, а затем тяжёлый топот сапог. Катерина из-под ладони посмотрела вдоль берега озера, пытаясь разглядеть сквозь утреннюю дымку возвращающихся охотников.
Вот, кажется, и наши защитники идут, дочка, так что не бойся.
И правда, вскоре в тумане они различили две фигуры Дениса и Тихона. Они о чём-то горячо спорили. Тихон говорил:
Да я точно тебе говорю: когда я её увидел, я сначала подумал, что это медведь. А когда шумнул, она сначала пробежала несколько шагов, а потом полетела. Только не высоко, а низко, над самой землёй, на бреющем. А в клюве у неё была рыбина. Вот такая.
Со страху чего не увидишь, отвечал Денис с усмешкой в голосе, и самого чёрта с рогами.
Денька, ты меня не один год знаешь, я охотник бывалый, с десяти лет с отцом на скрадки ходил. Умею отличить медведя или лося от птицы.
Ну, ладно, ладно, видел, так видел, примирительно отозвался Денис.
Не веришь, да? Ну и шут с тобой.
Чего шумите, горе-охотники? спросила Катерина, когда мужики подходили к костру. Вас за километр слыхать.
А вот он сейчас расскажет охотничью байку, весело отозвался Денис, отцепляя от ягдташа гусарку серого гуся. Ты рассказывай, а я свой трофей ощипывать начну.
Может, я? предложила свою помощь жена.
Не, это не женское дело. Я сам.
Тихон снял с пояса селезня-вострохвоста и бросил его Денису:
Раз так, то ты и потроши, а я буду девчонок развлекать. Тихон уселся на корягу и начал рассказ: Вобщем, так, девочки, зашли мы в камыш, Данька направо, я налево. Караулим зорю, когда утка и гусь начнёт на крыло подниматься. Ни ветерка, тихо, только дальней волной иногда камыш пошевеливает. А он шипит так тихонько, словно лебедь-шипун: ш-ш-ш, ш-ш-ш. Красота, тишина, на душе благодать и спокойствие! Я гляжу вдоль берега, чтобы, значит, так стрельнуть, чтобы моя добыча поближе к берегу упала и чтобы за ней не лазить и не искать. Слышу: фр-р-р, ф-р-р полетели, значит. Я дуплетом жахнул, чтоб наверняка попасть. Гляжу, мой селезенёк у самого берега упал. Только собрался за ним идти, как из камышей всего метрах в двадцати от меня чья-то голова поднимается. Сначала подумал, что тут мишка рыбу промышляет. Пригляделся нет, не мишка. Голова, как у человека, на ней не то волосы, не то перья торчат. Вроде бы и нос есть, только сильно сплющенный, а вместо губ клюв, как у птицы короткий, мощный, широкий. В клюве рыбина трепещется килограмма на два, не меньше.
Птичка эта так взглянула на меня, что я чуть, извините, дамы, не обделался, а потом зарычала. Знаете, как рычит собака, когда на неё нападают. Вот точно так же и она рычала. Глаза у неё большие, ну, наверно, с мой кулак, светятся каким-то странным розоватым огнём. А зрачки вращаются по круговой орбите, как радары. И вот птичка увидела меня, посмотрела, будто огнём обожгла и побежала к берегу: хлюп-хлюп, хлюп-хлюп. А когда это существо выбралось на берег, то вдруг расправило огромные крылья, подпрыгнуло и полетело. Низко-низко так, даже крыльями за верхушки камыша задевало. А потом исчезло.