Уфолог? удивился Денис. А ему-то зачем это понадобилось?
Не знаю. Но его это очень сильно интересовало.
Его фамилию, случаем, не запомнила?
Как раз запомнила. Она у него такая интересная и редкая Остров.
Может, и адрес его знаешь? с надеждой в голосе спросил Денис.
Соня засмеялась:
Конечно, знаю. У нас все читатели в базе данных есть. Если надо, посмотрю в компьютере.
Надо, Сонечка, очень надо.
Через несколько минут Соня принесла распечатанные данные на уфолога Острова и сказала:
Ну, ты сиди здесь, а ко мне читатели пришли.
Соня ушла, а Денис стал листать подшивки старых газет. Фотоаппаратом он переснял десятка два материалов, посвященных происшествию с семьёй Курулёвых, и ушёл, не забыв попрощаться со своей одноклассницей.
В тайге
Луша Веретешкова проснулась ближе к вечеру, когда косое солнце заглядывало в маленькие оконца охотничьей избы с запада. Она открыла глаза, посмотрела на дощатый потолок, на печку, возле которой лежала, на бревенчатые стены, на которых висел зимняя одежда, иконы, старое зеркало в резной оправе, несколько портретов в рамках, на которых были запечатлены несколько бородатых стариков и старух в наглухо повязанных косынках, мужчина в военной форме рядом с молодой, красивой женщиной и тремя детьми.
Нет, она не испугалась ни незнакомой обстановки, ни того, что вдруг оказалась в другом месте, ни того, что в комнате стояла пронзительная тишина, ни того, что рядом никого не было. Просто ей было очень спокойно и хорошо, как будто она здесь была всегда, и просто проснулась, чтобы начать новый день своей жизни.
Лукерья села на залавок, обулась в кроссовки и увидела на сколоченном из досок столе несколько накрытых мисок и глиняный горшок. При виде пищи девушка почувствовала, что сильно проголодалась и невольно несколько раз проглотила сладковатую слюну. Она села на табуретку, сняла с эмалированной миски крышку и увидела варёные куски мяса. Один из кусков взяла прямо руками и жадно проглотила его. Мясо было ещё тёплым, духовитым и мягким. Луша съела несколько кусков мяса без хлеба, который лежал здесь же, на столе, в целлофановом пакете. Потом сняла с горшка тряпочку и понюхала его содержимое. Пахло какой-то ягодой. Она налила полную полулитровую кружку и залпом её выпила. Напиток был несладким, но очень терпким и духмяным. Лишь через минуту она определила, что это был настой из брусники и голубицы. После настоя почему-то снова захотелось есть, но Луша воздержалась.
Она прислушалась и услышала доносящиеся из-за стен избы бубнящие звуки, как будто где-то далеко били по бубну шаманы. Пройдя через заднюю комнату и сени, она вышла на низкое крылечко, увидела деда Устина и миниатюрного мужчину в малахае, который сидел, скрестив ноги, прямо на земле. Дед Устин сидел на чурбаке у глиняной печи, на которой стоял прокопчённый чайник, и помешивал палкой угли. Услышав ворчание входной двери, мужчины повернулись к девушке. Но она на них не смотрела, она смотрела на необъятную тайгу, на зажжённые поздним закатом молодые верхушки хвойняка, на свинцовые извивы реки и тёмную камышовую зелень озёрных берегов, на сопки, похожие сейчас на снятые шлемы былинных богатырей, и слегка улыбалась.
Ну, проснулась, голубушка, оторвал её от созерцания дед Устин.
Проснулась, дедуша, отозвалась она и, спрыгнув козочкой с крылечка, подбежала к ним. Здрасьте, поприветствовала она нанайца.
Иван Актанка ничего не ответил, а только прикрыл на глазах веки и чуть склонил голову. Девушка села на чурбак и спросила:
Дедуша, а как я здесь оказалась? Я ничего не помню.
Потому что ты всю дорогу спала, как сурок. Мы с отцом тебя и привезли сюда. Ты разве не помнишь, что ты собиралась деда навестить.
Потому что ты всю дорогу спала, как сурок. Мы с отцом тебя и привезли сюда. Ты разве не помнишь, что ты собиралась деда навестить.
Лукерья поморщила лоб, скривила губы:
Вобще-то я не хотела ехать. Она огляделась вокруг и вздохнула полную грудь воздуха. А тут хорошо, красиво и очень спокойно. А где же папка?
А он уплыл на лодке. Ему домой надо, у него на работе опять что-то стряслось, ответил дед Устин.
Иван Актанка слушал этот разговор с невозмутимым лицом, словно он его и не слышал, и смотрел куда-то поверх их голов и сосал грубо вырезанную из дерева трубку. Луша посмотрела на охотника и тихо спросила деда, прижавшись губами к его заросшему серым волосом уху:
Дедуша, а он не глухой? Почему он ничего не говорит.
Иван неожиданно вынул трубку изо рта и ответил сиплым голосом:
Актанка слышит, чего надо, и не слышит, чего не надо.
Иван снова воткнул трубку в рот и поднял свои глаза-щёлочки к небу. Дед Устин рассмеялся:
Вот и поделом тебе. Забыла: больше двух говори вслух. А вообще Актанка парень хороший, правда, молчаливый. А вот охотник и егерь он знатный, говорил дед, словно объекта его разговора и не было рядом. Слух и зрение у него дай Бог каждому. Он ржанку может в ветвях за две сотни метров заметить, а кабана слышит, когда тот ещё только из гайна своего встаёт. Так вот, девчуша.
А когда папка за мной приедет? спросила вдруг Лукерья.
Дед Устин насмешливо спросил:
Чо, уже соскучиться успела? Ты ж не дитя малое.
Да нет, так просто, не век же мне жить в тайге.
Обещал приехать, как только со своими проблемами управится.
А чего это вы делаете? спросила Луша, показывая на чайник.
Чай варим, ответил дед Устин.
Лукерья удивлённо приподняла брови.
А разве чай варят? У нас заваривают.
Эх, дитятко городское. Дед Устин покачал головой. Это в городах привыкли готовый чай заваривать, а тут, в тайге, его варят. Сначала сбор делают, собирают, значит, травы. Ты видела веники-то в сенях?
Видела, дедуша, ответила девушка, от них так вкусно пахнет.
Вот то-то и оно, что вкусно. Мы тут травы разные собираем: и для чаю, от разных хворостей. Таблетки что химия одна, отрава, а травки, они пользительные. На чай собираем кипрейник, зверобой, душичку, румяну и другую травку, листья брусники, земляники, малины, ежевики. Они и силу дают, и бойкость, и выносливость. А если заболеть где здесь лекарства городские взять. А тут, в тайге, тебе любые лекарства вон, под ногами.
Так уж и любые, недоверчиво протянула девушка. Скажешь тоже, дедуша.
А вот и всякие. Одолела тебя, допустить, лихорадка, малярия, желтуха, астма, желтуха, или почки шалят, пей на здоровье девясильник али пижму. От ревматизму держи-трава хороша. От порезов дорожник. Зубы заболели полощи отваром дудника.
А если понос прошибёт или грыжа вскочит? не унималась со смехом Лукерья.
И от поноса есть, пей змеевик или конскую травку. Якушева трава тоже хороша. Сердце болит или ломота какая есть травка, сороксуставка называется. Чертополох али череда от бессонницы али от золотухи помогает.
Иван Актанка встал с земли, палкой приподнял крышку чайника, понюхал и этой же палкой снял чайник с очага и поставил его на чурбак. Сказал:
Хороший чай. Пить будем.
Дед Устин расставил кружки на чурбаке, открыл берёзовый туесок с мёдом. Иван разлил чай, взял свою кружку и снова уселся на землю, подобрав под себя ноги. Крутой, почти чёрный и горячий чай он пил маленькими глотками и после каждого глотка чему-то улыбался и не забывал пыхнуть своей трубкой. Дед Устин поучал внучку:
Ты чай-то не сласти, испортишь только. Бери ложечку мёда и чайком прихлёбывай.
Лукерья пила травяной чай и восторгалась:
Ой, дедуша, я такого чая никогда в жизни не пробовала! Вкусный, ароматный, душистый, сладкий, и мёда никакого не надо.
А про мёд-то ты всё равно не забывай, в нём вся польза. Правда. Он прошлолетошний, осадистый, зато пользительный.
Ой, дедуша, у тебя что ни скажи, всё полезное.
А как же, пользительный и есть, настаивал дед Устин. Ведь пчёлки нектар с каждого цветочка, с каждой травинки собирают. Возьми, к примеру, зверьё. Оно ведь тоже живое, тоже болеет. А у него ни докторов, ни больничек нету. К примеру, заболеет медведюшка животом, поест травку и выздоровел. Да ты ешь, ешь, девчуша, зубов не жалей.
Попив травяного чая, Луша почувствовала, как её нестерпимо клонит в сон. Всё вокруг и заимка, и Иван Актанка, и тайга с речкой и сопками, и очаг из глины поплыли, закачались. Но ей самой было так хорошо, словно она сидела сейчас на мягком облаке, а это облако вместе с ней несло ветром в неведомые дали. Она только пожаловалась:
Дедушенька, я спать сильно хочу.
Старик тут же вскинулся с чурбака, взял внучку за руку.
Хорошо, хорошо. Давай-ка я помогу тебе. Пойдём в избу, приляжешь. Я там тебе кровать приготовил.
Вот крылечко, двери, маленькие оконца, лежанка, на которой разостлана медвежья шкура, потолок, лицо деда
И сниться Лукерье сон. Она видит мозаичный пол, пляшущие ноги людей, но ничего не слышно: ни топота, ни музыки, ни криков. Вместе со всеми пляшет и она. Она силится поднять голову, чтобы посмотреть, кто же танцует рядом с ней, и никак не может поднять голову. Шею ломит при каждом усилии что-нибудь увидеть наверху, словно её кто насильно пригибает. «Странно, думает Лукерья, почему так тихо? Ведь все же танцуют, а музыки нет. Интересно, что это за люди? Они мне знакомы или это совсем чужие? Как я здесь оказалась?» Неожиданно Луша поскальзывается и падает навзничь на пол. Теперь она не видит ног и пола, а видит лица. Но, Боже мой, что это за лица! Все они красные, с оскаленными ртами и горящими глазами. И в каждом из этих человеческих лиц проскальзывает что-то чудовищно-звериное, дикое и безумное. Вот у этой девушки с рыжими волосами уши заострены, а глаза похожи на миндалины, как у лисы. Парень с плоским носом и круглыми глазами похож на кабана, правда, неизвестно, хрюкает он или нет. А вот Луша узнала свою лучшую подругу Зойку, но самое страшное то, что Зойка не узнаёт её и корчит ей рожу. «Почему она не узнаёт меня? думает Луша в панике и кричит: Зойка, Зойка, подойди ко мне, подними меня!» Но Зойка только ухмыляется и отворачивается от неё. Вот перед взором Луши проплывает знакомое лицо, она сразу узнаёт его это Генка Палёнов по прозвищу Крокодил, а короче, просто Крок. Своё прозвище Генка получил за выдающуюся нижнюю челюсть и выпирающие мелкие зубы, торчащие из-за нижней губы, а также за свою хватку в своём деле. А занимался Палёнов тем, что подсаживал учеников на наркоту, а потом сбывал им свой товар. Крок смотрит на Лушу своими плотоядными, неподвижными глазами и спрашивает: «Слушай, Лужа, ты куда пропала? Я так долго тебя ищу». Внезапно Лукерья видит, как его лицо вытягивается и превращается в крокодилью морду. Пасть крокодила раскрывается во всю ширь, и Лушка в ужасе кричит