Ты пишешь об осени в ваших краях. Ну, о нашей осени я и писать не хочу, такая она противная. Правда, надо находить красоту во всём, и особенно в природе, в ней всё красиво. Но, на что уж я любитель природы, и то, должен сказать, ей богу очень мало красоты в этой непролазной грязи, противном дождике, да еще со снегом А может это зависит от настроения? Наверное. Ручаюсь, будь ты со мной какой бы милой показалась бы мне суровая Латвия.
Ты пишешь об осени в ваших краях. Ну, о нашей осени я и писать не хочу, такая она противная. Правда, надо находить красоту во всём, и особенно в природе, в ней всё красиво. Но, на что уж я любитель природы, и то, должен сказать, ей богу очень мало красоты в этой непролазной грязи, противном дождике, да еще со снегом А может это зависит от настроения? Наверное. Ручаюсь, будь ты со мной какой бы милой показалась бы мне суровая Латвия.
Спасибо родным и Ал. Ос. за память и приветы. Привет им и пожелания всего наилучшего. Как дела у Александры Осиповны? Передай ей, что наш союз остаётся в силе, что скоро мы сможем единым фронтом вести планомерное наступление на некоторых военных комсомольских работников, не ценящих свое здоровье ни на копейку и, как она мне написала, «расходующим себя и своё здоровье без остатка на дело, которому служит, и на людей, которыми дорожит». Я ей тоже написал.
Вот и кончились эти два огромные листа, больше бумаги нет. Наболтал три короба. Целое сочинение на вольную тему. Закругляюсь.
Как видишь здоров, настроение хорошее. Вчера хныкал, сегодня после твоих писем смеюсь в общем, как погода прибалтийская. Дела идут успешно.
Приветы здоровые всем, всем.
Крепко обнимаю, целую много-много раз. Здоровья, радостей, успехов тебе, дорогой мой человек.
Глеб Ольге
20 ноября 1944
Любимая моя!
Сто раз перечитал твоё письмо от 19 октября. Одно-два заветных, полных тепла листочка хранится на моём сердце. В нём самое дорогое, что есть в моей жизни твоя любовь. Я несмело предполагал о её существовании и раньше, но всё же 19 октября не будничный день, а день моего большого счастья, праздник для моей любви.
Я не могу описать, рассказать тебе словами о величине своей любви. Пытался не раз, получается бедно. Могу весь этот лист исписать одним словом люблю Но разве тебя это устроит?
Ты уже знаешь всё, что я хотел бы сказать тебе. Ты должна знать, должна своим хорошим, большим сердцем чувствовать, как рвусь я к тебе всем своим существом, как велико чувство моей любви к тебе. Что вся моя душа, вся моя жизнь всё принадлежит тебе, связано с тобой, немыслимо без тебя.
Ты знаешь, но я каждый день готов писать об этом вновь и вновь, кричать, рассказывать каждому встречному говорить, что я люблю самую лучшую девушку под Луной и над Луной, что она готова делить со мной горе, радости, что я готов отдать ей всё-всё, что у меня есть: от моей чести и совести до самой жизни.
Временами чувствую себя совершенной дубиной всё вылетает из головы, остаётся одно: Олюшка ждёт меня. И ходишь, как теленок готов поделиться своим счастьем даже с теми, кто и в друзьях не числится. Оленька, радость моя, сокровище бесценное, за что свалилось на меня такое счастье? За что столько тепла расходуешь ты на меня, мало тебя достойного. И как я благодарен моим дорогим старикам, что воспитывали нас в духе понимания долга и чести я могу прямо смотреть в твои дорогие очи я не лгу перед тобой, я не запятнал в прошлом своей совести ничем, что могло бы бросить хоть малейшую тень на нашу любовь. Это в прошедшем. А за будущее, за то, что до смерти я ни одного женского имени не произнесу с любовью, кроме имени Оленьки, я тем более совершенно спокоен.
Ты часто, как только я имею возможность забыть немного о войне, приходишь ко мне нежная, любящая, такая хорошая, хорошая. И эти минуты самые дорогие в моей сегодняшней жизни. Как ни тяжело, но приходится довольствоваться малым. Знаю, это все пустяк по сравнению с тем огромным, увлекающим, всепоглощающим, что ждёт впереди. Но пока твои письма и мои мечты в этом вся жизнь.
Не знаю, что ещё писать, настолько бедные слова, настолько беден наш язык по сравнению с тем, как я тебя люблю.
Олюшенька, ведь я тебя до смерти зацелую, только когда, когда?!
Будь здорова, радостна. Успехов в делах твоих желаю.
Целую хоть в письме
Р.S. Знаешь ещё мое сокровенное желание? Не рассердишься, ругаться не будешь? И не говори никому. Иметь сына и дочурку. Пацан будет футболистом. Только, как мы их назовём? Вот о чём болит голова у дурня, скажешь.
Глеб Ольге
23 ноября 1944
Родная моя!
Жив, здоров, как всегда. Не писал уже два дня, да и сейчас много писать не смогу и ей-богу некогда. Идёт такая свистопляска, что ни черта не поймёшь. Доколачиваем проклятых фашистов!
Жив, здоров, как всегда. Не писал уже два дня, да и сейчас много писать не смогу и ей-богу некогда. Идёт такая свистопляска, что ни черта не поймёшь. Доколачиваем проклятых фашистов!
Жду от тебя многих писем, так как долго не было. Грустно без них. Пиши подробнее всё-всё. Как будет времечко сразу напишу побольше.
Привет всем.
Крепко-крепко обнимаю и целую.
Глеб Ольге
24 ноября 1944
Родная моя!
Немножко поуспокоилось до утра. Сижу, дежурю; написал Олегу здоровенное письмо, черканул по паре слов товарищам. Тебе хотелось бы передать так много, всё, что еще порой гнетёт, всё, что заставляет иногда тосковать передать тяжесть ожидания и радость, большую радость сознания того, что меня ждут Много хотелось бы передать, не могу, не умею.
Читаю Смолича Оленька, помнишь одно место: «А ещё вот что для меня сделай: когда только сможешь, дозволь полюбить тебя. Только, чтобы всем сердцем, всей жизнью своей тебя полюбить. И ты за это полюби. Полюби так, чтобы в тебе она как сумасшедшая была. Чтобы любила тебя без памяти, без сознания Можешь?»
Как хорошо сказано и как созвучно моим чувствам.
Я уже писал, что сейчас драка у нас идет не на шутку. Наши пушкари день и ночь хлопают над ухом изо всех калибров; фриц отвечает и в общем почти беспрерывно стоит такая «симфония», что голова сейчас почему-то напоминает мне бочку или ведро пустое (что, впрочем, неудивительно сходство какое-то есть).
Твоих писем нет Жду, жду Чёрт возьми, когда я уже буду ждать только в границах час-два (пока, скажем, Оленька придёт из Университета или пока сам где-нибудь не освобожусь); это ожидание терпимое подождал часок, знаешь, что сейчас увидишь Роднушку; именно сейчас увидишь. А тут ждёшь может, полгода, может, год, а может и совсем не придётся увидать. Неважное такое ожидание.
Получил одно письмо из Киева. Наша «географша» Клава Грицюк сейчас на III-м курсе. Хорошая девушка, только одна беда ещё до войны нашла что-то хорошее в рыжем футболисте. Ну, старое осталось На целой странице растолковывал ей всю «нецелесообразность» такого поведения, рассказал, что женился на киевской дивчине. Думаю, что немножко остынет девочка. Не хвалюсь такими «победами», просто считаю, что ты должна знать всё, что касается меня.
Если я буду писать ещё, напишу много глупостей. Откровенно говоря, устал, сказывается на настроении. Боюсь испортить его и тебе кончаю.
Приветы всем. Тебе здоровья, успехов.
Обнимаю и крепко, крепко целую
Глеб Ольге
25 ноября 1944
Роднушка моя дорогая!
Получил сегодня твое письмо «аж» от 28.10. Где оно странствовало? И почему только одно Почему не каждый день по десятку?
Всё подсмеиваешься «последнее, последнее» Чертёнок ты в юбке, если бы ты знала, как ты измучила меня, во что мне обошёлся этот несчастный месяц, а точнее все три месяца сомнений и догадок. И все эти «последние» письма. Много приходилось читать и слышать о таких вещах, но мало понимал и верил. И когда попробовал на своей шкуре вай, вай! Страдания молодого Вертера показались мне детской шуткой. Ей богу! И если ещё будешь твердить, что я редко пишу маме и брату из-за тебя плохо тебе будет, не посмотрю, что ты на целых четыре ранга повыше меня.
Кстати, сегодня мне досталось от ребят: всё шутят. Читал нашей братве «Красноармеец» (я часто устраиваю громкие чтения, только вот «Кобзарь» не все понимают). В журнале опубликована миниатюрка «Суровое утро». Читала? Смеялись?
Я читал и думал думу: придётся и мне вытягиваться и подзаправляться, как и этому герою. Может ещё и выговоров, нарядов отхвачу от старшего лейтенанта. А? Ты как думаешь? Бедная моя головушка, перепадёт ей. Я хоть и дисциплинированный вояка, предупреждаю: будешь здорово гонять, удеру к Олегу. Там уж не поймаешь. А, впрочем, Аллах поможет мне.
Наверное, ты уже получила мое письмо, где я просил послать телеграмму Олегу за моей подписью. Если предложенные варианты не подходят, рекомендую ещё один: «Женился. Жена Ольга и т.д.» (конечно, если ты ничего не имеешь против такого текста).
Хорошо бы, если бы ты послала и от своего имени: «Имею в перспективе несчастье быть Вашей родственницей. Глеб уже забежал в Латвию. Готовлю для него хорошую палку, он готовит уши и предусмотрительно лысеет изо всех сил. Рекомендую приготовить свои уши». Сразу поймёт. А вообще я серьёзно очень хотел бы, чтобы ты телеграфировала ему обязательно. Он тоже, как и я, «недогадливый», а мне очень хочется, чтобы он о тебе имел максимальную информацию. Авось, и тебе пути назад не будет, отрежу такой телеграммой. Вот так-то! Совсем тебя женили бы, а?
Здоров. Только редко ты меня радуешь письмами. Война у нас громкая, шумная. Проклятый фриц туго поддаётся нашим довольно резонным доводам и «Катюшам», и «коробочкам» типа KB, ИС и ваших Т-34, только слушается, когда добирается до его боков наша братва пехота. В общем, свалка большая.
Спасибо твоим за привет. Танечке напиши, что обязательно сделаю из неё геолога (футболист, к сожалению, из неё не выйдет).
Здоровенный привет им всем, союзнику моему Александре Осиповне особый.
Обнимаю и целую столько раз, «сколько в мешке проса» (по выражению майора Ливень есть у нас такая достопримечательность).
Оленька, пиши чаще. Ещё раз повторяю: пока ты меня ждёшь, я бессмертен.
Глеб Ольге
4 декабря 1944
Любимая моя!
Прости, давно не писал. Война, война и война. Спасибо тебе ты одна не забываешь, остальные молчат. Аллах или судья мне собственно, никого и не надо была бы ты со мной. Ты, наверное, уже получила мои письма с излияниями. За последний Р.S. не сердишься? Олька, ведьма рыжая, моя любовь иногда делает меня глупым-глупым. Правда? Ладно, увидимся буду держать ответ за все. Поладим?